Витаутас Кярнагис (19 мая 1951 — 15 марта 2008). Фото автора.
«Никогда не надо петь на бис», — сказал он. — Пусть просят, пусть хлопают, пусть вызывают. Спел и все. Осталась память о мелодии. Пусть скучают по ней».
Эти слова я услышала от знаменитого литовского барда Витаутаса Кярнагиса в 1982 году.
А зал хлопал, взвывал, умолял, чтобы он спел еще.
Кярнагис учился в ГИТИСе, на факультете режиссеров эстрады. Моя мама преподавала там. Он был «заочник» — так назывались состоявшиеся уже артисты, которым понадобился диплом режиссера. Руководил всем Иоаким Шароев. Весь тот курс состоял из звезд: мимы Наталья и Олег Кирюшкины, эстонский жонглер Алар Мяндсалу, тенор из театра Станиславского и Немировича-Данченко Вячеслав Войнаровский. Кого-то уже и не припомню — это было давным-давно. В 1980 году они показали дипломный спектакль: это была рок-опера про бравого солдата Швейка. Швейком был Войнаровский (до сих пор думаю, что это его лучшая роль), а музыку к спектаклю написал сам Кярнагис, он же сидел за роялем и пел. Не знаю, сколько человек помнит тот спектакль. Сохранилась ли музыка, песни? Не думаю.
Потом, в Вильнюсе, он опекал меня, как дочку преподавательницы, пластинки маме надписывал печатными буквами, церемонно: «Моему педагогу на добрую память…». Помню какие-то крохи: вот мы заходим в гости к композитору Лаймису Вилкончюсу, вот едем на троллейбусе в филармонию, едим какие-то пирожные…
В Паланге был такой музыкальный фестиваль — «Юность Балтики». Помню, как толпился народ перед круглым концертным залом.
«Нера билету, нера», — отмахивалась моя знакомая, еще одна мамина студентка. Я гордо смотрела на бедняг, которые не попадут на концерт. Мы-то сидели на почетных местах!
Как взрывался зал, когда он выходил во фраке и в полосатых штанах! Как выходил ансамбль — бог мой — ансамбль! было такое слово тридцать пять лет назад — Микаса Сураучюса, с которым они придумывали свои песенные спектакли эпохи кабаре «Между жерновами»!
«Сурис Микаучюс, прашау, маэстро!» — кричал он, коверкая имя, и дальше начинался фейерверк.
Он пел про какие-то странные вещи: про сто весен в каждом кармане, про белого мальчика по имени Никто, который спрашивал, кто посеял людей, и где мы будем через сто лет, про вишни, которые цветут в Сувалькии, про великанов, которые заблудились в одуванчиках, про Тамошюса без кепки, который едет свататься, про бедную девушку Северюте, которую выгнали из деревни, про пестрых соколов, которые не вернулись на землю.
Старый мир литовской деревни, замешанный на чертовщине и карнавале.
Он пел песни Даниэлюса Дольскиса, литовского еврея, умершего в 1931 году, о котором тогда старались не вспоминать. «Я всюду бывал, всюду ездил… Лондон, Берлин! О! Рига, Париж, Таллин! Но только в Литве я нашел свой идеал!» И вдруг: «мы плевали на Бразилию!» — почему? — хитрые глаза блестят из-под больших очков, вскинутый подбородок. И дальше, как ни в чем не бывало.
На старых записях Дольскис поет в общей манере 1930-х годов: мягко, лирично, чуть слащаво. Те же песни в исполнении Кярнагиса — энергичные, насмешливые донельзя, почти пародийные. Кярнагис поет в другую эпоху: он уже знает то, что Дольскис, к счастью, узнать не успел.
Было ли это ретро? И да, и нет. Скорее, тоска по нездешней жизни, по какому-то далекому миру, который или высоко в небе или где-то под землей. «Маленький человек, слышишь ли, как растет цветок картошки?»
Никогда не забыть ту бережную и одновременно гордую интонацию, с которой он произносил имена авторов, на чьи стихи сочинял песни: «Поэтас Казис Бинкис, поэтас Сигитас Геда, поэтас Владас Шимкус».
Все это было в ту эпоху, когда Литва называлась Литовская ССР.
«Надо бы встретиться», — подумала я, когда два года назад собиралась в Литву.
Однако выяснилось, что встречаться не с кем — Кярнагис умер в 2008 году.
Он умер, но есть памятник, сказали мне. Памятник в Ниде, где он тоже много выступал. «Ну, из Паланги это — пара пустяков», сказали мне.
И впрямь.
С утра было пасмурно и шел дождь. Куртка, зонтик, хотя лучше было бы без них. Как добраться до Ниды я еще не очень понимала. «Сначала до Клайпеды», — сказали мне.
На автобусе всего ничего: минут двадцать пять. А теперь как? Садитесь на автобус, четыре остановки, потом на паром. Оказывается, в страну мертвых ходит паром. А как переплывешь на тот берег, всего час автобусом, и ты в Ниде.
Тем временем, становилось все жарче — куртку пришлось снять. Оставалось лишь подождать автобус на остановке и поехать — долго-долго, вдоль моря. Было три часа дня и настоящее пекло. Я знала, что памятник на набережной, но где он — спрашивать не хотелось. Вдоль моря, совсем спокойного, не бурного, как бывает в Паланге, вперед и вперед, и там вдалеке я увидела скамейку. Я уже знала, что он будет сидеть там. И действительно: он там сидел, а рядом стояли две немки и читали, кто такой Витаутас Кярнагис.
Я очень хотела, чтобы они поскорее ушли. Наконец они пошли своей дорогой, а я смотрела на табличку, потому что боялась взглянуть на человека, которого знала живым. Впрочем, это такой домашний памятник. Певец просто сидит на скамейке и играет на гитаре. Он смотрит на море. Я обошла его несколько раз. Надо было бы положить цветочки, но цветочков под рукой не было.
Затем я повернулась и пошла обратно, и потом той же дорогой: автобус, паром, автобус, еще автобус, и наконец в Паланге.
Вечером было солнечно и тихо.
Паломничество закончилось.
«Не кабаре, а кабарет! Там были такие большие белые буквы — тарп гирну!» — размахивая руками, говорил он на защите диплома потрясенным преподавателям. Впрочем, они обожали его. Он хитро посмотрел и произнес редкое слово — аутентичный (у нас такие слова были еще не в ходу).
В вельветовом коричневом костюме, в больших очках, с волосами до плеч и бородой, он был человеком с Запада. «Иностранец!» — вздохнул сидевший рядом студент. Дело конечно было не в костюме и бороде, но в особом, свободном и тактичном поведении. Я никогда не видела таких людей.
Впрочем, в то время пространство было еще едино.
А теперь прежнее, наверное, только море.
В Паланге по-прежнему проходят концерты. Вильнюсская филармония стоит белым кораблем. В Вильнюсе есть еще один памятник барду: тоже скамейка и гитара, но самого певца нет.
Все это есть.
Но где же моя юность?
Vytautas Kernagis — Kai Sirpsta Vysnios Suvalkijoj
Vytautas Kernagis — Margi Sakalai
Danielius Dolskis — Su Armonika į Braziliją
