Форма собственности на средства производства является одной из ключевых характеристик любой экономики. Когда говорят, что частная собственность на средства производства является самым эффективным способом их владения, то редко уточняют, что следует понимать под экономической эффективностью, и об эффективности с чьей точки зрения идет речь. Ниже мы постараемся разобраться в этих вопросах.
Можно предположить, что с точки зрения капиталистов и состоятельной интеллигенции, частнокапиталистический способ владения средствами производства вполне эффективен, ибо обеспечивает им первоочередное удовлетворение любых потребностей, а зачастую — авторитет и уважение остального общества. Как тут говорить о нецелесообразности частной собственности на средства производства? Сколько места остается для научной объективности? Гораздо легче постулировать, что бедные виноваты в своей бедности, а богатые богаты, потому что умны.
Современная доктрина неолиберализма имеет крепкие исторические корни. За недостатком места ограничимся указанием на законы против нищих в Англии XVI-XVIII вв., допускавшие издевательства, лишение свободы и убийство «лишнего» и «ленивого» населения. Итак, сидя в кресле экономического консультанта, гораздо логичнее защищать и превозносить частную собственность на средства производства, а за невозможностью найти научное подтверждение ее «рентабельности» — заниматься абстрактными рассуждениями и метафизическими спекуляциями, как это делают коллеги средневековых богословов: неоклассические, новоклассические и неоинституциональные экономисты. В противоположность им, для всех, кто в силу неимения собственности на конкурентоспособные, соответствующие техническому состоянию общества, средства производства, не в состоянии быть самостоятельным производителем, и, следовательно, вынужден искать заработка у предпринимателей, частнокапиталистический способ производства означает необходимость систематически отдавать большую часть произведенной стоимости собственнику средств производства. Но отчуждением труда или присвоением прибавочной стоимости капиталистами, дело не ограничивается.
В капиталистическом хозяйстве трудящемуся доступна технология, возможность производительного труда лишь постольку, поскольку буржуазия дает ему рабочее место. Не владеющие средствами производства вынуждены согласиться на эксплуатацию, наниматься к собственнику. Ведь иначе трудящийся должен вести малоэффективное индивидуальное или групповое хозяйство. Поэтому большинство способных к труду людей становятся при капитализме наемными работниками не по своей воле, а по причине отсутствия иных источников к прокормлению. Попытки выхода человека из капиталистических отношений связаны с огромными трудностями и равносильны отказу от технологии и разделения труда. Более того, существование буржуазного строя само по себе, в особенности частная собственность на естественные ресурсы и природную среду, чрезвычайно ограничивает либо вовсе сводит на нет возможности для некапиталистической хозяйственной деятельности.
Отношения наемного труда определяются, конечно, не столько трудящимся, сколько их нанимателем. В капиталистической стране, в которой рабочее движение слабо развито, условия наемного труда в большой степени определяются интересами капиталистического класса — немедленным и относительно безопасным обогащением. Конечно, крепостнический произвол в основном изжит, однако причину этого следует искать не в конкуренции, а в развитии классового сознания. Но вернемся к экономической стороне наемного труда.
Тот, кто не получил достаточного капитала по наследству или в результате пресловутого «первоначального накопления», вынужден вступать в уже сложившиеся капиталистические отношения в качестве исполнителя воли буржуазии, ее средства к обогащению, без всякого права голоса и возможности изменить эксплуататорскую систему. Не это ли неолиберальные экономисты называют эффективностью? Такая «эффективность» полностью антагонистична экономическим и трудовым интересам трудящихся. Чужая способность к труду используется капиталистом по своему усмотрению, что равнозначно переработке личностных, природных свойств трудящихся в богатства, удовольствия, политическую власть и новые средства производства капиталистов.
Итак, при капитализме общественные производительные силы задействуются лишь для обогащения и удовлетворения потребностей немногочисленных собственников средств производства — капиталистов. Вместо строительства доступного жилья и развития сельского хозяйства человеческий труд, технология и материалы в значительной части направляются на строительство элитного жилья, банков, курортов, ночных клубов, на обустройство десятков тысяч престижных магазинов, на производство элитных автомобилей и прочих ненужных товаров, владение которыми поддерживает социальные контрасты и дух приобретательства. Только уж очень абстрактные, совершенно отвлекшиеся от экономической действительности в Греции, Португалии, России, на Украине, в странах Африки буржуазные интеллигенты могут превозносить экономическую эффективность частнокапиталистического способа производства. На деле речь идет о неэффективности, неспособности, негодности капиталистических отношений к нормальному воспроизводству культурного потенциала человека. Раньше тот же вопрос ставился перед крепостнической и феодальной системами, и ответ на него был тот же. За банкротством системы крепостнического принуждения следует банкротство принуждения неявного, «гуманного» — капиталистического. А поскольку капитализм основан на частной собственности на средства производства и наемном труде, речь идет также о банкротстве частного права собственности на неодушевленную часть производительных сил.
Далее. Буржуазный экономический анализ (между прочим, не гнушающийся необоснованной аксиомы о том, что человек — эгоистический робот) утверждает, что контрагенты вступают на «рынок труда» для добровольного обмена между собственниками труда и капитала. Но если брать за основу одни лишь постулаты, т. е. непроверенные положения, можно доказать все, что придет в голову. Например, благотворность деспотии по «научному» методу дедукции, используемому ведущими буржуазными экономистами современности, легко доказать постулированием всего двух аксиом: 1) что человек есть существо греховное, и 2) что, страдая в этом мире, он «искупает», получает шанс попасть в рай. Вот и буржуазные экономисты, преследуя свои цели, используют богатое наследство теологов и метафизиков — формулируют догмы, а затем из них «научно» дедуцируют. В действительности добровольность участия некапиталистов на рынке труда представляет собой миф: человек сталкивается как с необходимостью удовлетворения потребностей, так и с капиталистической культурой.
Буржуазные идеологи искажают и другие закономерности производственного процесса. Уровень производительных сил, технология в гораздо большей степени определяют производительность труда, отношение рабочего к труду, его «позитивный настрой». Буржуазные «психологи» всячески затемняют это объективное явление, завышают роль «позитива», положительного настроя, «активного отношения к жизни» в благополучии работника. Игнорируется ограниченность материальных и общественных ресурсов, доступных работнику в буржуазной экономике для его развития и для повышения производительности труда. Исследования «психологии труда», регулярно выполняемые буржуазной интеллигенцией, направлены на повышение конформизма в среде трудящихся.
Рост производительности труда ведет к росту совокупного производства. Но при капитализме, когда техника и технология подчинены капиталистам, технический прогресс может вести к снижению относительной покупательной способности наемного рабочего по сравнению с капиталистом. Это означает относительное обнищание, первоочередное пользование буржуазией техническим прогрессом для повышения как своей платежеспособности, так и своего потребления, причем далеко не первоочередных товаров. Это пользование в настоящее время перерастает в ситуацию, когда спрос буржуазии начинает задавать тон во многих областях производства, что ведет к крайне нецелесообразному использованию человеческих способностей и материальных ресурсов.
Вследствие роста относительной покупательной способности буржуазии, общественный продукт в целом становится все более буржуазным: строительство, производство товаров роскоши, престижных товаров осуществляется в интересах буржуазии; литература, культура и искусство подчиняются цели развлечения и самореализации буржуазии; социальные науки все больше становятся орудием пропаганды буржуазных и «внеклассовых» воззрений. Утверждать отсутствие связи между ростом доходов и ростом потребления буржуазии равнозначно признанию за этой последней классовых преимуществ над трудящимися: большей бережливости, пресловутого самоограничения во имя развития общественных сил. Но буржуазия не живет для того, чтобы постоянно накапливать капитал, она сочетает праздную жизнь с социальной властью. Это рабочие подчинены императиву создания капитала для буржуазии. Только рабочие, но не буржуазия, являются орудиями накопления капитала. Не имеющие представления об обратной стороне потребления, производстве, рантье далеко не всегда склонны сберегать свои прибыли.
Рост относительного платежеспособного спроса буржуазии приводит к переориентации народного хозяйства на создание «престижных» товаров и услуг. Все большая часть производительных сил общества перестает служить интересам трудящихся и вовлекается в создание общественно ненужных продуктов. В обществе, где велика доля потребления паразитических элементов, востребованными являются профессии посредников между производителем и потребителем: консультантов, дизайнеров и продавцов. Большим спросом пользуются подрядчики-умельцы: каменщики заняты строительством коттеджей, банков и храмов; облицовщики, укладчики плитки, установщики кондиционеров и сантехники привносят комфорт в буржуазные будни. Женщин паразитические классы «трудоустраивают» продавщицами, официантками и секретаршами. Капиталистическая экономика не только служит обогащению, но и во все большей степени — «культурным» и «моральным» нуждам социальных паразитов. Строительство элитного жилья, банков и храмов, выделка ювелирных товаров и т. п. становятся, вследствие отсутствия у масс платежеспособности, делом более выгодным, чем, например, строительство массового жилья.
В капиталистической экономике трудящиеся выполняют социально предписанные роли элементов обогащения буржуазии не только вследствие экономического, но и вследствие культурного принуждения. Навязывая конкурентную борьбу за атрибуты красивой жизни, буржуазные культурники стравливают трудящихся между собой. Понятно, что людей суетных и постоянно чего-то желающих обманывать и эксплуатировать на порядок легче, чем тех, кто способен к известной сдержанности. Конкуренция за платежеспособность и товары престижного потребления в рабочей среде означает рост внутриклассовых противоречий на почве индивидуального потребления. Посредством навязывания конкуренции в этой области капиталистический класс становится неким «арбитром», и его положение упрочивается за счет разобщения трудящихся и, соответственно, производительных сил. Но может ли буржуазия эффективно справляться с этой сложной и трудной задачей? Едва ли! Господство буржуазии основано на отчуждении богатств, а не на добрых делах. Вопреки назойливым постулатам буржуазных «экономистов», состояния реальных олигархов в огромном большинстве случаев прямо пропорциональны нанесенному ими общественному ущербу, а не их благодеяниям, причем пропорциональны с коэффициентом >1. А воспроизведение состояния этих крупных капиталистов в принципе и в деталях сопряжено с воспроизводством бедности и духовной нищеты трудящихся.
При капитализме наемные рабочие нанимаются не для роста общественного благосостояния и не как равные личности. Они привлекаются в качестве орудий роста финансового и социального могущества собственников. Если буржуазия не способна найти применения «труду» как средства самообогащения — а именно это понимание узаконивает буржуазная «экономическая наука», рассматривающая трудящихся как безличный «труд», лишенный всех человеческих потребностей и человеческих свойств вообще — трудящиеся выбрасываются из капиталистической системы производства. Это происходит как на уровне мирового капиталистического хозяйства, так и в мельчайших его клеточках — даже на самых маленьких капиталистических предприятиях.
Грубой ошибкой было увязывать это явление с отсутствием общественных потребностей в том, что могли бы произвести безработные, с их леностью или отсталостью. Причина находится в экономических отношениях, а не в отдельной личности. С падением относительной платежеспособности трудящихся, которая неминуемо сопутствует экономическому развитию, все меньшая часть общества может быть занята производительным трудом, то есть трудом, направленным на удовлетворение нормальных потребностей большинства, и все больше людей выбрасывается из промышленности. Вот и получаются «лишние» люди, которых синтезаторы мальтузианства с вульгарной классической политэкономией — «либеральные» экономисты конца XIX и начала XX века и их неолиберальные эпигоны, в упор не видят.
Именно буржуазией, а отнюдь не пресловутой «невидимой рукой» рынка часть трудящихся ставится вне производительных отношений. Буржуазии не нужно изобилие товаров, важно сохранять их дефицит, постоянный разрыв между потребностями и ресурсами, постоянную нужду, неудовлетворенность, зависимость. Миллионы трудящихся в капиталистической экономике вообще, а в странах Восточной Европы в особенности, не только эксплуатируются, но и заняты трудом нелепым, общественно бесполезным.
Не вызывает удивления, что навязываемые человеку отношения наемного труда и весьма нелегкая и безотрадная работа на капиталиста постепенно истощают физические и интеллектуальные способности трудящихся, постоянно подвергают их влиянию буржуазной этики и культуры. Буржуазия заинтересована, конечно, не только в дисциплинарном и экономическом, но и в психологическом контроле над массами — в том, чтобы даже малоимущие старались брать пример с буржуа, проникались духом демонстративных покупок, а свой досуг растрачивали на погоню за потребительскими фетишами. Сознательно и целенаправленно раздувая потребности населения рекламными и культурными кампаниями, частный бизнес убивает двух зайцев: дает занятие для свободного времени и существенно расширяет рынок сбыта для собственных производств, а значит, создает возможности для роста прибылей и экономической власти над обществом. Итак, целенаправленное расширение капиталистических отношений ведет к усилению власти капиталистов над экономикой и культурой.
Далее. Нынешний капитализм во многом держится на партнерстве капиталистов и мещанской интеллигенции. Экономической смычкой буржуазии и трудящихся является «средний класс» — мелкая буржуазия, состоящая из разнообразных торговцев, мелких дельцов, посредников, и т. д. Буржуазия финансирует «общественные» проекты, направленные на распространение религиозных, патриотических и националистических идей.
Выгодные буржуазии представления вколачиваются ее слугами в широкие слои населения. Деятели культуры, многочисленные социологи и экономисты, писатели и журналисты подкрепляют власть класса капиталистов над обществом. В сознании трудящихся понижается значимость производительного труда, часть трудящихся менее болезненно переходит из области производства товаров массового потребления в услужение мелкой и крупной буржуазии..
Но счастье и благосостояние трудящихся никогда не были целью оболванивающей их медийно-капиталистической системы, которая навязывает специфическое восприятие личности. Человек в этой экономической системе воспринимается не как индивидуальность и личность, а как человеческий капитал, как совокупность навыков роста богатства. Навязывание буржуазной идеологии приводит не к росту реального благосостояния, а к росту грез, стремлений и расходов, к дополнительному труду в интересах буржуазии за все то же нищенское вознаграждение. Разумеется, многие буржуи воздерживаются от подобного отношения к себе и своим отпрыскам, формируют буржуазную интеллигенцию: писателей, актеров и режиссеров, журналистов, философов, идеологов — аналог средневекового монашества. Подлинной целью идеологической надстройки капиталистической системы производства является поддержание наилучших условий для систематической экспроприации человеческого труда, «ненасильственное» принуждение к труду и мотивация к потреблению ненужных товаров и услуг.
Далее. После «либерализации» (какая циничность!) экономик Восточной Европы десятки миллионов трудящихся были вытеснены из производительной экономики; буржуа — бывший коррупционер, «теневик» или сутенер — не нуждался в их производительных силах. Это вполне закономерно, ибо с развитием капиталистических отношений все большая часть трудящихся принуждается строить «карьеру» в сфере услуг, заниматься технически необеспеченным, крайне малопроизводительным трудом: в розничной торговле и «менеждменте», сфере услуг и посредников. Эти люди, поставленные капиталистической системой вне производственных отношений, выполняют неблагодарную роль низшего механизма координации капиталистического хозяйства.
Капитализм сохраняет и развивает основное экономическое свойство феодализма — эксплуатацию. Социальная элита продолжает жить за счет экспроприации большинства. Другая общая черта — культурная. Речь идет об эксклюзивном формировании публичной культуры сливками общества и насаждении этой культуры остальному обществу. «Народная» культура подавляется настолько, что культурное творчество сводится к примитивным рисункам в общественных местах и придумыванию новых ругательств. В прошлом наследовались имения и титулы, а теперь наследуются средства производства, финансовые возможности эксплуатировать чужую рабочую силу. Внутреннее сходство капитализма и феодализма состоит также в преднамеренном, пускай и не осуществляемым путем прямого насилия, подавлении творческих способностей, мышления, возможностей развития трудящихся.
При капитализме оценщиками экономической эффективности непосредственно выступают владельцы средств производства — капиталисты, а опосредованно — владельцы покупательной способности. Заметьте, что речь не идет о населении, о способности человека влиять на производство капиталистической экономики. Голос потребителя здесь пропорционален богатству, покупательной способности, которая пропорциональна положению лица в системе производственных отношений. Трудящиеся имеют мало голосов в определении того, что производится ими в капиталистической системе.
Ясно, что рыночная экономика не является командной лишь в том смысле, что рабочие не имеют над ней никакого командования. В остальном — управляемое «волчьим законом» и ненасытными аппетитами буржуазии капиталистическое хозяйство является очень даже командным, причем опосредованность буржуазной диктатуры институтами обмена собственности только повышает способности буржуазии массово, продолжительно и безопасно насаждать массам свое эгоистическое мировоззрение. Вопреки либеральной интеллигенции и «ученым» экономистам, узлом капиталистической экономики является не рынок, а буржуазия. Этот класс, руководимый бесконечно далеким от общественного интереса стремлением приумножить собственное богатство и социальную власть, оказывает решающее влияние на экономическое и культурное развитие человечества.
Изменение формы эксплуатации рабочей силы с открытого принуждения, как при крепостном строе, до «ненасильственного» принуждения при капиталистическом строе, не устраняет порабощения человеческого труда, принципиально не устраняет механизмов, тормозящих экономическое, политическое, культурное и даже техническое развитие — ибо капиталистический класс отнюдь не заинтересован в предоставлении качественного образования массам, а ограничивается фикцией образования и, ориентируя на поиск счастья и престижной жизни, предоставляет хорошие эмоции, «позитив» вместо знаний.
В Восточной Европе капиталистическая организация экономики никогда не станет развитой. Она всегда будет ограничиваться ролью прислуги западной буржуазии. Создавшийся мировой режим капиталистического производства уже в настоящее время непосредственно способствует технологическому и культурному застою стран Восточной Европы и капиталистической периферии вообще. Капиталистический рынок в этих государствах уничтожает творческие способности людей, гонит обратно в варварство, в борьбу всех против всех — до некоторого времени, впрочем, в основном экономическую.
Помимо очевидных прямых издержек существования капиталистических отношений обмена (капиталистического рынка), которые могут отрицать только абстрактные и догматичные «экономисты» на жаловании у капиталистов (ибо эти прямые издержки включают вознаграждения огромного числа продавцов, посредников, консультантов, рекламщиков, и т. д.), капиталистический рынок создает основу для крайней фрагментации общества и разрушения человеческой личности, для своего рода закабаления личности с целью низвести ее к топливу или «вареву» капиталистической машины, к уровню тяглового животного. Этого и хотят западные и восточные тираны, ибо даже нефть и золото не будут добываться их агентами без людей, согласных вступать в ними в отношения наемного рабства.
Александр Машнин
