В условиях, когда не происходит значимых и масштабных общественных событий, особое значение приобретают круглые даты и юбилеи. Они дают повод экспертам высказать свое мнение о прошлом и настоящем, а обывателю почувствовать свою причастность к истории, от которой он отлучен в своей повседневной жизни.
Любая дата становится символом, что особенно важно в российской политике, на девять десятых крутящейся вокруг символических тем и вопросов. Чем более откровенно политические дебаты игнорируют реальные проблемы текущего дня, чем меньше внимания уделяется противоречиям современности, тем большее значение приобретают даты, принадлежащие прошлому. Не имея возможности высказать свое мнение о том, что творится вокруг нас сейчас (а зачастую, не имея и самого мнения), мы с тем большим восторгом бросаемся в дискуссии о значении минувшего дня.
На таком фоне может вызвать изумление то, что десятилетие со дня избрания Путина президентом России прошло сравнительно незаметно, без юбилейных торжеств и публичного подведения итогов. Тем более, что реальным событием президентские выборы и тогда, в 2000-м году не были – Путин пришел к власти еще раньше, в качестве преемника отрекшегося от престола Ельцина. Народное голосование лишь подтвердило и узаконило политический факт, который состоялся за несколько месяцев до этого.
Некоторые газеты опубликовали отзывы известных политологов, констатировавших, что мы получили стабильность.
А либеральная пресса дружно посетовала на утраченную свободу и «свертывание демократии». Однако ни тут ни там нет ничего нового – близкие к власти политологи и без того каждый день благословляют стабильность, а для российского либерала день прошел зря, если он не пожалуется на авторитарную власть и не вспомнит с ностальгией про замечательные свободные девяностые.
Насколько они были свободными, и для кого – вопрос, по меньшей мере, требующий отдельного ответа. Авторитаризм и несвобода для российского либерала – это такое положение дел, когда лишают слова его самого, а демократия – это когда он совершенно свободно лишает слова других. На протяжении 90-х годов либеральная диктатура в средствах массовой информации была почти тотальной, а телевидение являлось средством партийной пропаганды в гораздо большей степени, чем в конце советского периода или даже сегодня, когда «ящик», выполнив необходимые ежедневные ритуалы, быстро переходит от пустых новостей и скучной политики к увлекательному обсуждению новинок эстрадной музыки, личной жизни «звезд» и показу бандитско-ментовских сериалов. Разумеется, деполитизация сегодняшних прессы и телевидения в свою очередь является не более, чем следствием общего упадка общественной жизни и отсутствия политической борьбы на низовом уровне. Дело не только в том, что о событиях не сообщает пресса, а в том, что и сообщать-то не о чем.
Средства массовой информации, в той мере, в какой они не были для либеральной элиты инструментом пропаганды по отношению к презираемым массам, в перерывах между выборами превращавшимся из «электората» в «быдло», являлись еще и средством переписки между этой элитой и кремлевской властью. Удалив либералов с ключевых постов на телевидении, власть дала понять, что ни в их советах, ни в их мнениях, ни в их критике больше не нуждается. Однако людям свойственно путать причину и следствие. Не потому либералов перестали слышать, что их удалили с телевидения, а как раз наоборот – их удалили с телевидения потому что и общество, и власть уже до этого перестали их слышать. Общение с властью через «голубой экран» сменилось общением между собой, диалогом культовых идеологов узкого слоя со своими немногочисленными поклонниками. Согласитесь, что это все-таки излишняя роскошь для общенациональных, существующих на деньги государства масс-медиа.
Да, либералов лишили права переписки с властью, которая, несмотря ни на что, остается объектом их неразделенной любви, любви болезненной, смешанной с ненавистью, невротической и истерической, но все же любви. И все акции протеста, проводимые сегодняшней оппозицией, включая прошедший 20 марта общероссийский день гнева, напоминают скандалы, устраиваемые неудовлетворенной женщиной своему бывшему любовнику. Это попытка напомнить о себе, устыдить, воззвать к его совести.
Разумеется, День Гнева, окончательно сменивший в этом году вышедшие из моды «Марши несогласных», проводился не только либералами.
Больше того, организаторы акций протеста надеялись привлечь массы социальными лозунгами, а созданные ими коалиции включали в себя на удивление пестрый конгломерат сил – от крайних националистов до ярых западников, от убежденных антикоммунистов до сталинистов самого догматического толка, от правозащитников до поклонников ГУЛАГа. Это трогательное единство само по себе является показателем политической несерьезности всего мероприятия, отсутствия у его авторов долгосрочных политических целей. С другой стороны, на сей раз впервые за много лет в этих акциях дружно принимала участие и оппозиция официальная, парламентская – тут были и функционеры из КПРФ, и демагоги из ЛДПР и безликие господа из «Справедливой России». Однако это не только не придало акциям массовости (значительное число людей вышло только в Калининграде), но и свидетельствовало о растущем кризисе и маргинализации официальных парламентских партий. С другой стороны, либералы вполне успешно сохранили и укрепили свою гегемонию в оппозиционной среде. Их никто не любит, с их идеями никто не согласен, но это не имеет никакого значения. Там, где беспринципность становится единственным вызывающим уважение принципом политики, возможны и не такие коалиции.
Одним из важнейших реальных итогов прошедшего десятилетия является именно эта, достигшая критической точки деградация всех политических сил и партий, доставшихся нам от прошлой эпохи, их очевидное и наглядное разложение. Они отыграли свою роль и похожи на загримированных актеров, толпящихся на сцене после завершения спектакля. Мало того, что у них нет больше зрителей, у них давно уже нет и дома.
Повторяющееся снова и снова поражение либералов неизбежно вызвано не только тем, что они не умеют учиться на своих ошибках, но и тем, что они не желают понять своей собственной роли в формировании российского капитализма. Их идеи были востребованы формирующейся и трансформирующейся элитой в период раздела собственности и всеобщего грабежа. Но они оказались неспособны навести порядок, совершенно необходимый, чтобы новые хозяева этой собственностью могли спокойно распоряжаться. Потому они должны были уйти.
Путинская эпоха сменила эпоху Ельцина не потому, что один президент пришел на место другому, а потому, что либеральная политическая камарилья оказалась неспособна решить главную задачу капиталистического развития, которую сама же перед собой поставила – укрепления буржуазного порядка, стабилизации новых общественных отношений и правил игры, новой классовой системы. Эту задачу власть решила уже без либералов и в значительной мере против них. Пожертвовать пришлось и некоторыми отдельными олигархами – ведь интересы класса не сводятся к личным планам и амбициям некоторых наиболее наглых его представителей.
Да, российская власть решила все эти вопросы, пусть и в той единственно возможной, специфической форме, в которой они вообще поддавались решению.
Но тут-то и обнаружилось, что капитализм восторжествовал в России ценой катастрофической примитивизации экономики, деградации общества, культурного и нравственного упадка, масштабы которого тем более трагичны, что советское общество 1980-х годов отнюдь не было образцом гражданской добродетели.
Закономерным итогом десятилетия стабильности оказался отчаянный призыв к модернизации, прозвучавший с верхних этажей самой же власти. Увы, модернизация станет возможна лишь тогда, когда в обществе восторжествуют совершенно иные порядки и ценности, нежели те, что господствовали на протяжении первой декады нынешнего века. Это задача, которую либералам не пришло в голову даже поставить, а нынешняя власть может поставить, но не в состоянии решить.
Где же те новые общественные силы, которые смогут справиться с подобной задачей? Надо быть откровенными: на сегодняшней день их просто нет. От того, смогут ли они сформироваться под воздействием нынешнего кризиса, зависит, в конечном счете, судьба страны.