Marissa Nadler. «Little Hells». Kemado Records, 2009.
Понятие «ретро», пожалуй, лучше других характеризует состояние современной музыкальной сцены. Музыканты из разных стран, исполняющие самую разнообразную музыку, как по команде повернулись спиной к внушающему тревогу будущему (в иные времена – неисчерпаемому источнику вдохновения) и обратились к прошлому, к слову сказать, не менее тревожному и загадочному. Кажется, сегодня мы заново открываем для себя «диско», «панк», «нью-эйдж», «фолк» и другие музыкальные стили. Порой за сменой ретро-циклов не успеваешь уследить – 60-е, 70-е, 80-е и снова 60-е. И всякий раз –удивительно! – музыка звучит по-новому. При этом в рамках творчества того или иного исполнителя смешиваются – легко и естественно – совершенно разные, порой прямо противоположные стили. То, что в итоге получается, так и хочется окрестить «мультиретро»! Музыка сегодня, как никогда, напоминает нам прописную истину, что все новое – это хорошо забытое старое. Правда, есть в этой бочке меда и своя ложка дегтя. Увлечение музыкантов ретро-стилистикой явственно говорит об изношенности современного музыкального языка, о неспособности музыкантов эту изношенность преодолеть и двинуться дальше. Вместо этого нам предлагают изощренные и причудливые комбинации самых разных клише и штампов – впрочем, это проблема относится не только к музыке, но и к искусству вообще.
Лет пять-шесть назад в США совершенно незаметно (и неожиданно!) вошло в силу и дало о себе знать явление, которое позднее музыкальные критики назовут New weird of America. New weird of America – это «содружество» совершенно разных в плане музыки исполнителей, объединенных похожими взглядами и в какой-то степени географическим положением – северо-запад США. Из наиболее видных представителей этого движения можно назвать Девендру Банхарта (Devendra Banhart), Джоанну Ньюсом (Joanna Newsom), дуэт CocoRosie и такие интересные коллективы, как Raccoo-oo-oon или Animal Collective. Творчество «новых странных» – ответная реакция на официальную американскую культуру, превратившую музыку в ходовой товар. Сами «новые странные» не упускают случая упомянуть это. Нельзя сказать, что в этом своем стремлении они оригинальны – против коммерческой культуры кто только не восставал. «Новые странные» отнюдь не настаивают на исключительности и гражданской новизне своей позиции. Разумеется, все это было и до них. И они хорошо выучили горькие уроки. Они и не скрывают, что продолжают традиции хиппи и битников – первопроходцев инди-культуры. Однако в своем творчестве new weird предпочитают держаться подальше от социальной тематики – их музыка будто нарочно игнорирует суету и шум медиа-мира со всеми его дрязгами, со всей его грязью и политическими интригами. В каком-то смысле new weird возрождают классический образ художника – того, кто посредством творчества способен подняться над суетным миром, более того, способен поднять (пусть и ненадолго) всякого, кто к его творчеству прикоснется. Это может быть трехминутная песня о любви или получасовая бессловесная медитация, записанная в полевых условиях (например, в лесу, как это делают Raccoo-oo-oon или в ванной комнате квартирки на Монмартре – CocoRosie) – не имеет особого значения. Для «новых странных» важна сама суть творчества, суть музыки – музыки возвышенной и свободной от каких-либо правил. Идеализм чистой воды.
При этом несмотря на все различия new weird, как верно подметили многие критики, в большинстве своем в той или иной степени тяготеют к такому славному музыкальному направлению, как фолк 50–60-х годов. Отсюда и пестрые, радующие мозг ярлычки, которые те же критики не устают вешать на new weird – psycho-folk, freak-folk, free-folk и т.д. Так или иначе «новые странные» вновь и вновь возрождают в своем творчестве песни Боба Дилана и Леонарда Коэна, Вуди Гатри и Джоан Баэс, совмещая их с электроникой и самыми изощренными приемами построения музыкальной композиции, будто бы позаимствованными у радикальных композиторов-авангардистов вроде Пьера Анри.
(Основательно подзабытый еще в 70-е фолк с наступлением 80-х и вовсе был скомпрометирован таким музыкальным направлением, как dark folk. Dark folk возник в рамках правой контркультуры как запоздалая ответная реакция на творчество Боба Дилана и – шире – самых разных хиппи-исполнителей, типа Jefferson Airplane и Дженис Джоплин. Dark Folk задумывался как нечто масштабное и пафосное (правые вообще любят масштаб и пафос), а на деле оказался примитивной, однообразной и унылой, вызывающей зевоту музыкой. Вместо хрупкой, пусть и простой, камерной музыки, исполнители dark folk’а предложили назойливо повторяющиеся несколько аккордов. Вместо искренних, вызывающих широкий отклик песен – бредовые псевдооккультные тексты о мистической сущности старой Европы. Столь же самозабвенно и бездумно, как и прежде, сотни безликих музыкантов из Европы, Америки и даже – кто бы мог подумать! – России продолжают исполнять dark folk и сегодня, но сейчас уже очевидно, что своего Боба Дилана это направление не дало – и вряд ли когда-нибудь сможет дать.)
Ностальгия по фолк-культуре 60-х отчетливо звучит и в творчестве Мариссы Нэдлер – главной героини сегодняшнего разбора. Марисса Нэдлер (Marissa Nadler) – молодая исполнительница из Вашингтона, на счету которой – четыре полноценных альбома (включая последний), а также несколько синглов и EP. Отличительные черты ее творчества – лиричность текстов и камерность музыки. Марисса – автор проникновенных баллад, исполненных просто ангельским голосом. В критических разборах ее творчество проходит под тегами dream pop, songwriter и собственно folk. Все это можно найти в ее хрупких, безупречно исполненных песнях, резко диссонирующих с окружающей действительностью. В своем немного наивном творчестве Марисса сумела создать неповторимый мир, живущий по законам какой-то высшей, совершенной гармонии. Чтобы передать эту гармонию, Мариссе достаточно гитары, из которой ее руки не спеша извлекают тихую и стройную музыку, и голоса, которым она перебирает вроде бы нехитрые слова – все равно что драгоценные камни.
На последнем альбоме – «Little Hells» – Марисса несколько отошла от свойственного ей минимализма, и к гитаре прибавился целый ряд других инструментов, включая электронные. Вообще, звук на альбоме вышел на удивление экспериментальным – в лучших традициях new weird. Результат: изысканная грусть и меланхолия Мариссы получили причудливое филигранное обрамление – плод долгой и кропотливой работы. «Little Hells» наглядно демонстрирует многочисленные возможности уникального таланта Мариссы Нэдлер – каждая из 10 песен, представленных на альбоме, приоткрывает одну из его граней, другое дело, что граней, очевидно, куда больше, чем песен. Хочется обратить особенное внимание на песню «River of dirt» – одну из самых проникновенных и будоражащих на альбоме. Она наглядно демонстрирует, что приведенный мною выше пассаж, относительно изношенности музыкального языка, к творчеству Мариссы Нэдлер вряд ли применим, – крайне приятное исключение. Музыка Мариссы вряд ли вообще подвержена времени – она скорее анахронична, то есть не принадлежит современности. «River of dirt» язык не повернется назвать даже искусной стилизацией – при прослушивании этой песни переносишься лет этак на 40 назад. Логически объяснить это сложно, вокал Мариссы – это голос из прошлого.
По нашему скромному мнению, «Little Hells» – один из лучших релизов 2009 года. Под хрупкую, изменчивую, безупречно аранжированную музыку Марисса поет своим отстраненным, иногда будто бы усталым голосом – музыка и вокал не просто дополняют друг друга, но превращаются в подобие глядящих друг в друга зеркал, многократно увеличивающих череду причудливых и удивительных отражений. Оттого-то песни о смерти и трагической любви не кажутся чем-то фальшивым, смешным или пошлым.
