Такси (Taxi) 2015. Реж. Джафар Панахи
Если резюмировать, коротко и сразу, фильм легко укладывается в одно предложение: «В Иране все не очень», и зритель неизбежно зависает над пропастью между «Вам не жалко голодающих детей Африки?» и традиционным набором претензий, которые необходимо предъявлять к каждому произведению любого из искусств, особенно кино.
Потому что современный глобалист, лишенный пармезана, но с огромным пылким сердцем, не сочувствовать Панахи просто не может, но и смотреть двухчасовой опус, о котором с самого начала все было понятно, — пожалуй, чрезмерная жертва.
Всячески притесняемый за правду и протест Джафар Панахи садится за руль такси и снимает красочных пассажиров солнечного Тегерана. Выглядит все так, словно люди не знают о съемке, но со стороны режиссера было бы слишком безнравственно тайно фиксировать подобный компромат да и композиция основных идей выстроена слишком ловко для случайных встреч.
Пацифистка-учительница против казней за воровство, она готова простить и понять несчастных, которым, возможно, не хватило на кусок хлеба. Ее самоуверенный оппонент считает публичную экзекуцию полезным примером и законным устрашением, но его пылкая речь заканчивается скромным признанием — он не святой, а просто вор-карманник. Очевидно, в этом месте понятливый зритель либеральных взглядов должен хитро сощуриться, воскликнуть «Ага!» и с вызовом так подмигнуть — мол, поняли, да?
Ага…
Оборванный мальчик с мешком бутылок из мусорных баков подобрал и почти вернул деньги, которые потерял жених на богатой свадьбе.
Жена попавшего в автокатастрофу мужчины везет его в больницу, а он записывает на телефон видео-завещание, чтобы родственники не оставили ее без гроша (очевидно, супруга не считается законной наследницей).
Племянница режиссера — энергичная школьница лет десяти бойко чихвостит опоздавшего дядю и поднимает идеологически правильную тему «фильма, разрешенного к показу» — такое задание она получила в школе. Правду показывать нельзя, если она не соответствует длинному списку настоятельных рекомендаций, например, использовать имена мусульманских святых вместо иранских и никакой чернухи…
Или вот приятеля Панахи ограбил человек, которого тот узнал, но не стал подавать жалобу в полицию из сострадания и теперь каждый раз задыхается при встрече. И снова зигзаг откровений: прощенный преступник, ничего не подозревая, приносит им апельсиновый сок — он официант из кафе неподалеку. Племяннице, которую на время разговора отправили пить кофе с мороженым, этот человек понравился и режиссер пытается ее расспросить, как выглядит столь милый товарищ (он не разглядел лица). «Обычно, как все», — пожав плечами, отвечает ребенок.
В этом не чувствуется фальши, но сложное положение режиссера создает особый контекст и нравственный вызов, а слишком победоносная игра в документальность (каждый эпизод — точно в яблочко) их подставляет.
Горькая правда, как правило, не так киногенична и причесана, а случайные пассажиры не раскрывают проблемы страны в унисон.
И если убрать весь надрыв ситуации и говорить только о воплощении художественного замысла, итог будет другим. Вопрос только в том — как разорваться. Жалеть политического репрессированного или критиковать всемирно известного режиссера? Один нуждается в поддержке и сочувствии, от другого ждешь кино посильней.
Бесправие женщин, запрещенные фильмы, подкрашенная истина и подлая жестокость властей. Снимать Панахи запретили, покинуть страну нельзя — человек выкручивается как может. Промолчать, отвернуться — значит проявить душевную черствость, но наблюдать, как якобы случайные люди говорят в якобы скрытую камеру (никакой любительщины и помех — их прекрасно видно и слышно) о трудном и наболевшем, актуальном и политическом… ну ладно, «ага».
Фильм обрывается внезапно прямо посреди благородного дела — дядя и племянница спешат вернуть странным старушкам забытый в машине кошелек и тут какие-то люди…
Потом голос за кадром сообщает, что раскрывать имена участников съемки и актеров не будут, а сам фильм запрещен к показу в Иране.
Племянница Панахи получает за него Золотого медведя на Берлинском кинофестивале
«Такси», конечно, нельзя игнорировать — ведь это просьба, телеграмма с полей. Панахи ведь даже не может представить свой фильм на фестивальных премьерах лично — за него награды получают члены семьи, а соотечественники вынуждены искать пиратские копии и читать о нем в новостях.
И обсуждать кинематографические достоинства в этом случае так же странно и не совсем уместно, как пытаться найти в панк-молебне Pussy Riot красивую мелодию и поэтическую высоту.
Но разница есть и истина дороже.
