Документальных фильмов о народах Крайнего Севера в современной России предостаточно. В них, как правило, отражена повседневная жизнь народа с сохранившимися обычаями, обрядами и традициями. Это своего рода этнографические зарисовки, прекрасно снятые, интересные и способные поразить зрителя, не искушенного северной экзотикой, своей суровостью и мощью — что человеческой, что природной. Но мощные экзотичные картинки не говорят о главном — о вымирании целого ряда северных народов, забвении ими родного языка, культуры, традиционных промыслов. Не говорят и о государственной политике в отношении коренных и малочисленных. Показывают, чаще всего, относительно «успешных» в современной России ямальских ненцев, культура которых действительно сохраняется, а численность — растет. О ситуации с эскимосами, ительменами, юкагирами, ханты, манси и многими, многими другими северными народностями предпочитают молчать. Потому что показать — значит признать полнейший крах государственной политики в отношении аборигенов Севера (хотя по отчетам чиновников численность националов неуклонно растет). Своего же субкоманданте Маркоса, освободителя раздавленного и вымирающего народа, готового восстать и сказать «хватит», тут не заводится. Да и кричать в Москву из тундры сквозь полярную ночь — тщетно. Слышать никто не хочет.
Документальная притча о жизни нганасан — древнейшего народа Евразии, — застрявшего меж эпох и цивилизаций в российском безвременье
На этом фоне «Люди Таймыра» (2011 г.) — такой же тщетный крик, но уже не из тундры, а от Санкт-Петербургской студии документальных фильмов (режиссеры Игорь Масленников, Илья Королев). Фильм пытались продать для массового показа, но за невостребованностью у прокатчиков, он в итоге оказался в свободном доступе в сети.
Безусловная находка 30-минутной притчи — отстраненный характер киноповествования. Закадровый текст в своей монотонно-пароноидальной манере под медитативные гитарные аккорды (музыку написала малоизвестная группа «Октябрь»), и переменный шум то мотора, то вертолетных винтов читает Петр Мамонов. Текст — простой, ясный, но режет, как бритва. Факты леденящие (главные праздники: Прилет вертолета, потому что везет водку, и день Пенсии, потому что также можно купить водку), образы мрачные (счастливые здесь только малые дети).
На факты накладываются гнетуще-завораживающие картинки таймырской жизни: бензиновые пятна по воде, испитые тяжелые националы в черных одеждах, бесцветная тундра в обломками железа, популярная культура в той форме, в которой она доходит до полуострова. Социальная страшилка для взрослых. Что может быть катастрофичнее для северного народа, чем остаться без работы, традиций и иммунитета к алкоголю? Их даже язык не поворачивается назвать народом — толпа людей, бакланов, как называют таймырцев, не способных охотиться и рыбачить, — променявших ремесло, веру, язык на спирт и прочие подобные «блага» современной цивилизации.
Обнадеживают здесь только небо и пустота. Вот ради них и стоит посмотреть на людей Таймыра. Может, и они найдут в этом пространстве что новое? Взамен безвозвратно утраченного.
«Последний день кита» или последний день чукчи?
Коротенький динамичный ролик обрисовывает жизнь китобойного поселка на Чукотке. Художественности и северной созерцательности, в отличие от первого фильма, здесь не наблюдается, зато безысходность в отношении коренного населения все та же. Но если «Люди Таймыра» фиксируют разложение, упадок и вымирание националов как нечто вполне естественное (особенно на фоне настолько мощной природы событие это не кажется таким катастрофичным), то в «Последнем дне кита» создатели пугают массового зрителя, не слишком знакомого с северными народностями, культурой нынешних аборигенов, угрозой их исчезновения и пытаются привлечь хоть какое-то внимание к проблеме. Только зритель, ужаснувшись знакомой нищете, пьянству и кощунственному отношению коренного населения к китам-кормильцам, все равно сталкивается с той же безысходностью и невозможностью что-либо поменять. Тогда как общественность (за фильмом следует дискуссия) в лице экспертов делает такие заявления, что мысли о судьбе коренных и малочисленных становятся еще безотраднее.
Эксперты от государства дежурно рассказывают об успехах национальной политики в отношении северных народов. Самый разумный эксперт из Норвегии замечает, что главное — дать чукчам право самим распоряжаться ресурсами на своей земле, дать им возможность почувствовать себя хозяевами на охотничьих и рыболовных угодьях. То есть эксперт ставит вопрос о праве коренных народов на землю — передаче ее в коллективную собственность общины. Российские эксперты упорно не замечают его предложений. В конечном счете, вся дискуссия сводиться к экологическому аспекту — негуманному истреблению китов и отношении к останкам млекопитающего — всемогущая Россия, как верно подметил норвежец, не может закупить националам специальных гранат и они часами монотонно добивают китов гарпунами. А после туши гигантских краснокнижных млекопитающих зачастую попросту сгнивают на берегу от переизбытка китового мяса у жителей…
В конечном счете через весь фильм проходит один вопрос: а за кого ты? За китов или за коренное малочисленное население? Кто больше нуждается в помощи? И кого нужно спасать: китов или людей? И чей день скоро станет последним: кита или чукчи?
«Счастливые люди» на Енисее
Это известнейшая, получившая не одну награду (национальная премия «Лавровая ветвь», «Лучший сериал, цикл документальных фильмов 2008 года» на Российском кинофестивале неигрового кино) серия документальных фильмов о жизни, быте и нраве простых сибиряков из села Бахта Туруханского района Красноярского края.
Главные герои — обычные русские люди, живущие охотой, рыбалкой, огородничеством в условиях полнейшей изоляции от цивилизованной России. Во всем бахтинцы полагаются только на себя: промыслом добывают пищу, строят дома, изготавливают орудия труда, шьют одежду для лютых морозов. Бензин, технику получают летом с Большой земли в непродолжительный судоходный сезон. Прочные выносливые люди. Если не мешать им, счастливо жить будут при любом режиме. Счастье-то их не зависит от курса валют и цен на нефть на мировом рынке. За таких русских гордишься. В их села и иностранцев возить не стыдно.
Русские поселенцы в этих краях, к слову сказать, появились относительно недавно — в XVII веке. Земли же эти прежде были заселены кетами — древнейшим палеоазиатским народом, мигрировавшим на Енисей с Западной Сибири. Кеты кочевали вдоль рек в поисках рыбы. Откуда они тут взялись — ученые до сих пор ломают голову. Предположительно, они отдаленные потомки канадских индейцев. Язык кетский так же уникален, как и происхождение народа — имеет схожие черты с языками кавказских горцев, индейцев и басков.
И вот кеты — древнейшее и уникальнейшее этническое образование некогда искусных охотников и рыболовов — тоже появляются в фильме. Правда, не в качестве «этнического эксклюзива», а в роли деревенских хануриков. Искореженные, перманентно подвыпившие, они берут в кредит в сельском магазине, заготавливают дрова, участвуют в сенокосе — подряжаются на временные работы в русских хозяйствах. Это все, к чему остался пригодным древнейший и уникальный человек (кет в переводе с кетского — человек). Охотой больше он не промышляет. Государство работы ему не дает. Навыки, необходимые в тайге для промысла утрачены еще предшествующими поколениями. Веру свою кеты тоже помнят смутно. Последние кетские боги в Бахте гибнут прямо в фильме (маленькие деревянные фигурки — хранители домашнего очага — почти все сгорают в огне пожара у бабушки Дарьи). Кет уже выбрал своё будущее: магазин и водку. А енисейскую тайгу с необъятными охотничьими угодьями «занял» настоящий охотник, рыбак — пока русский мужик. Перенявший для выживания на Енисее что-то у кетов, что-то у своих предков, а что-то придумавший сам. И пока он освоился в этих условиях, никто ему не мешает — живет здесь счастливо. Главное, как и кетам, не утратить русским людям на Енисее свое мастерство.