Это уже не философия, ребята.
персонаж Джеймса Д’Арси
Последний фильм Джона Хаддлса был принят публикой почти единодушно. Он не понравился ни профессиональным философам, ни любителям психологических триллеров, ни фанатам постапокалиптической тематики. Причина проста: это действительно плохой фильм. Всевозможные ошибки, непродуманный, слабый сюжет, спекулирующий на подростковом максимализме, отсылках к философии и страхе благополучного мира перед атомной бомбой, отвратительные персонажи, бесталанно сыгранные посредственными актёрами, юмор на уровне российских комедий «нулевых» — вот и всё, что говорят о фильме «Философы». Говорят справедливо. И всё бы хорошо, можно было бы увековечить его в списках кинематографических провалов. Одно мешает. В отличие от фильмов, сделанных ради кассы, и от фильмов, сделанных идиотами, фильм Хаддлса является попыткой сделать философский кинематограф. Попыткой рассказать о философии зрителю, который с рождения потребляет только реалити-шоу, в которых нет ни грамма реальности, и книги, в которых нет ни одного слова, а лишь буквы, буквы, буквы… Именно как попытка он и должен быть воспринят теми, кто может смотреть на кино без киноведческого снобизма. По причинам, указанным выше, не будем опускаться до уровня анализа промахов режиссера. Они очевидны, тут «всё уже украдено до нас».
О чем же фильм? Внешне сюжет таков. Глупый преподаватель философии задает глупым студентам задачу: кто достоин спасения в условиях ядерной катастрофы? По ходу фильма высвечивается два варианта ответа. Утилитаристский и гедонистический. В первом варианте спасают врачей и строителей, во втором — поэтов и модных дизайнеров. В первом решают, как размножаться рационально, во втором — практикуют свободную любовь. Фильм заканчивается обессмысливанием этой альтернативы тем, что гнущий первую линию глупый преподаватель оказывается (хотя это было ясно с самого начала) любовником глупой студентки, которая предложила второй путь. Между ними стоит парень этой студентки. Таким образом, сюжет незатейливо воспроизводит описанную Ницше борьбу аполлонического и дионисийского начал, а рогатый студент оказывается чем-то вроде пародии на Сократа (именно этот персонаж, по просьбе преподавателя, воспроизводит миф о пещере, который у Платона в «Государстве» проговаривает именно великий сын каменотеса).
Но есть в этом фильме кое-что еще. В самом начале герой Джеймса Д’Арси произносит: «Это будет мыслительный эксперимент». И потом один из студентов, хвастаясь своими познаниями в философии (весьма невеликими, надо сказать), рассказывает зрителю суть так называемой «дилеммы трамвая». Однако впоследствии к этому сюжету фильм больше не возвращается. Это только затушевывает, что именно данный кейс является теоретической сутью фильма. Именно над ним размышляют все высказывающиеся по ходу действия персонажи. Но половые, сексуальные, этнические и профессиональные различия, введенные глупым преподавателем искусственно, только мешают студентам увидеть суть проблемы. Поэтому все их идеи теоретически бесплодны и неинтересны.
Чего нельзя сказать о самой проблеме. «Дилемма трамвая» или проблема Филиппы Фут возникла в аналитической этике в 1967 году в рамках разработки этики абортов. Но она быстро покинула эту узкую область, став важной проблемой для теоретической этики. Нужно сказать, что мыслительные эксперименты в аналитической моральной философии — это хороший урок для постмодернистских любителей разбегающихся смыслов или фанатов религиозного или псевдоатеистического абсолютного знания. Если проблемы значения или сознания-тела еще можно попытаться объявить псевдопроблемами (так как для их понимания нужен определенный теоретический этос), то этого совершенно невозможно сделать, когда тебя спрашивают: как бы ты поступил или не поступил, и как бы ты хотел, чтобы поступили с тобой и дорогими тебе людьми.
Суть проблемы (как любой действительной проблемы) на первый взгляд проста. По рельсам мчится неуправляемый трамвай, на пути его стоят пять человек, которые не могут уйти. Есть обходной путь. Вы в вагоне трамвая и можете направить его на другой путь. Но там лежит человек и тоже не может уйти. Если вы ничего не сделаете, то погибнет пять человек. Если повернете рычаг, то убьете одного. Всё очень просто и решение кажется очевидным. Но теперь представьте, что запасного пути нет. Однако вы точно знаете, что можно остановить вагон, уронив на рельсы тяжелый предмет. И как раз рядом стоит толстяк. Будет ли теперь этичным убить его ради спасения пятерых? А если известно, что он – тот, кто приковал пятерых к рельсам? А если это дорогой вам человек?
На первый взгляд, отличий в описанных случаях немного. Но представьте себе теперь себя на месте врача, у которого умирают пять пациентов от болезней пяти разных органов, а тут к вам на осмотр приходит случайный, но совершенно здоровый человек, органы которого подходят этим пятерым? С точки зрения логики, случаи совершенно идентичны, но статистика показывает, что люди по всему миру, вне зависимости от возрастов, религий, образования и национальностей говорят, что в первом случае стоит повернуть вагон, а во втором, третьем и в случае больного нужно выбрать бездействие. Из этого факта многие исследователи, например, Марк Хаузер, делают вывод: есть некоторая универсальная мораль, присущая человечеству.
Не стремясь оспаривать корректность проводимых исследований и даже правомерность их вывода, стоит вернуться к основной задаче мыслительных экспериментов в области этики: будить моральные интуиции. Дилемма Фут создана, чтобы показать ограниченность утилитарной этики и высветить, где должна работать кантианская мораль. Но создатели ее, увлекшись эмпирическими данными, упустили, что ограничить нечто в духе, показать границы — значит указать этому место, дать прописку, укоренить это в жизни. Якобы уничтожая утилитаризм, этот эксперимент показывает: во всех случаях, кроме искусственно сконструированных, вы должны быть утилитарными. То есть стремиться к максимальному счастью для максимального количества людей.
Фильм «Философы» отлично демонстрирует работу и последствия такого ограничения. Решения, предложенные его героями, являются противоположными только в рамках того, что для них является общим: в абсолютизации счастья как критерия моральности. Тот факт, что они понимают его чуть по-разному (скажем, стоически и эпикурейски, как не очень проницательно пишет один из рецензентов), не является решающим. Да, у них разные субъекты этого счастья. В одном случае — человечество, в другом — группа людей. Но задумаемся, насколько разны эти субъекты? Что, человечество — это не группа людей?
Любопытно, что выводы, полученные путем честного концептуального анализа и статистических процедур, служат также и для критики религии: ведь не важно, какой человек веры, все равно он примет именно то или иное решение. Но какова эта критика? Это принятие религии и атеизма как двух равных взглядов на мир. Тут легко почувствовать работу капиталистической идеологической машины, желающей и быть секулярной, и не снимать, не идти дальше своей опоры в духовенстве, массе верующих и традициях порабощения человека человеком.
Общая промашка — героев, режиссера, исследователей — состоит, кажется, в неправильном понимании того, что такое этическое действие, в рассмотрении только его мотива, условий и наличного результата, без учета отношения субъекта к этим трем моментам. Таково понимание закона, но вовсе не нравственности и даже не морали. Это недопонимание и служит основанием — наряду с чисто кинематографическими недочетами — провала фильма Джона Хаддлса.