«Что случилось с Просвещением?» − вот так можно кратко суммировать опыт исторического вопрошания континентальной мысли прошлого столетия. И, правда, что-то случилось. Это легко увидеть (вопрос еще, можно ли этого не заметить), если обратить внимание на число людей, увлеченных оккультизмом и мистикой, среди студентов-естественников и студентов-гуманитариев. Среди первых будут поклонники восточных учений, нью-эйджа и проч. Среди вторых вы найдете скептицизм по отношению к сакральным наукам, презрение к «народным философам» и призывы к рациональным обоснованиям. А ведь это гуманитариям, по молве, надлежит быть ретроградными и мистиколюбивыми, вести бесконечные бессмысленные беседы, в то время как передовое естествознание железной киркой пробивает человечеству дорогу в будущее. Уже на этом противоречии просвещенческой формы и консервативного содержания можно почувствовать остроту проблем мирового духа. Их и пытается обсудить со своим зрителем фильм «План побега» − настоящая краткая история европейского человечества. История того, что оно нашло возможным с собой сделать.
Сюжет таков: Сильвестра Сталлоне, улучшавшего тюрьмы их бета-тестированием, несправедливо обрекают на пожизненное заключение в самой лучшей темнице, созданной по его собственной инструкции. Там ему встречается приставучий парень Арнольд Шварценеггер, которого держат в тюрьме за связь с неким революционером, грозящим обрушить мировую финансовую систему. Они пытаются бежать вместе с наркоторговцем-мусульманином. Последнему режиссер очень симпатизирует, и большая часть удавшихся эпических кадров связана именно с ним, а не с ветеранами жанра боевиков.
Сравним это с тем, что увидело человечество, осознав разрушительные и дискриминирующие многих людей последствия эпохи Просвещения. Человек жил во тьме веры, пока свет собственного разума не дал ему истину. Были произнесены высокие слова: «раздавить гадину», «уничтожить алхимию», «экспериментальная наука и гносеологический субъект спасут нас»! Но свет, видимо, ослепил человечество, и уже в самой эпохе разума появляется Иеремия Бентам, основатель утилитаризма, который пишет работу «Panopticon», предвосхищая все основные идеи «супертюрьмы», где заключенные постоянно на виду, и потому, вроде бы, не творят зла. А в ХХ веке человечество узрело другие «плоды» Просвещения: нацизм и фашизм. Высокие идеи равенства, провозглашенные просветителями, были социальным измерением принципа гносеологического субъекта, принципа идеального ученого. Он нашел свое определение (определить, как учили еще античные логики, значит указать границу) в принципе личного богатства, первой заповеди капитализма. Синтез этих двух противоположностей (безликий познающий и успешный буржуа) породил тюрьмы, карательную психиатрию, принуждение, биополитику и дисциплинарные практики, которые, по словам Мишеля Фуко, плодят преступников, сумасшедших и больных − и все это на благо власти.
В фильме Микаэля Хофстрёма диалектика развивается точно так же: идея, определенная внешними ей практиками, превращается в чудовище Франкенштейна, пожирающего своего создателя. Есть в картине два особенно примечательных в этом отношении момента.
Во-первых, сцена первой вылазки Сталлоне на поверхность. Чтобы эта ходка оказалась возможной, Арни вынужден кричать, стонать и всячески отвлекать надзирателей. Среди прочего, он читает «Отче наш» и цитирует знаменитый 125 параграф «Веселой науки» Ницше, где философ вводит идею «смерти Бога». Когда идея формальной свободы уже окончательно обратилась в исключение всякой инаковости посредством тюрем (а заключенные в ней, судя по виду, маргиналы), когда преступника, спорадически совершающего зло, уравновешивает закон, как зло постоянное, является тот, кто способен разрушить сложившийся порядок. Как только создатель идеи проблематизирует ее, он начинает искать нового знания и, по завету Платона, выходит из пещеры к солнцу истины затем, чтобы с этой истиной вернуться под кров тьмы. И именно в этот момент звучат слова ницшеанского безумца: «Где Бог? Я хочу сказать вам это! Мы его убили — вы и я! Мы все его убийцы! Но как мы сделали это? Как удалось нам выпить море? Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта?». Со смерти Бога начинается новый этап в истории человечества, который знаменует возможность изменений существующего положения дел, новый веток диалектической игры.
Во-вторых, это одежда надзирателей. Это черные безликие маски, которые призваны сделать всех охранников одинаковыми, равными друг другу, людьми-функциями. То есть они должны стать теми самыми идеальными учеными без эмоций, равно подходящими как для объективистских экспериментов, так и для воспитания из преступников моральных субъектов. По мысли героя Сталлоне, одной из составляющих плана побега является знание поведения охраны. Но какое знание возможно относительно предмета, скрывающего свои признаки, предмета, старающегося стереть всякое особенное в себе? На первых порах это дезориентирует главного героя, но потом, набравшись сил, он всё же находит способ описать тела своих тюремщиков, дать им человеческое бытие, подмечает привычки и походку. И эта деконструкция дает возможность сформировать план побега. Когда же он уже приведен в исполнение, мы снова видим на экране охранников, только без масок. Ничем другим такая смена костюмов в фильме не объясняется.
И вот побег удается. Но что стоит за этим, какое будущее? Его можно разглядеть в трех интересных особенностях этого фильма, особенностях по отношению к другой голливудской продукции. Во-первых, в фильме совсем нет государства. Все стороны − частные лица и то, что происходит на экране, есть дело этих лиц, их свободы и корысти. Во-вторых, религия (а именно ислам) − есть то, что дает силы для борьбы со старым порядком. Сюжет вообще выстроен вокруг трех текстов: Библии, Корана и инструкции по созданию идеальной тюрьмы за авторством героя Сталлоне. В-третьих, частным лицам обещана революция. Ничего не говориться о её характере (кроме способа ее совершения, указанного выше), но послы такого будущего рисуются исключительно положительно. Этими тремя моментами (отрицанием государства, признанием ислама и симпатией к мировой революции) и определяется специфика фильма.
Нам же остается наслаждаться отличной игрой знакомых с детства актеров и надеяться на прорицающую силу искусства.