Вторая часть сборника «Российская повседневность в зеркале гендерных отношений» посвящена истории женщин в России от Первой мировой войны и до настоящего времени.
Первая мировая война сломала привычный уклад жизни во всех слоях российского общества. П.П. Щербинин в своей статье исследует, как повлияла война на детей. Он проделал колоссальную работу, проанализировав множество срезов. Для девочек из привилегированных классов война была чем-то романтичным, но далёким, их повседневную жизнь затрагивающим разве что тем, что они стали собирать пожертвования (или ходя с кружками, собирая монеты, или, например, отказываясь от сладкого, чтобы на сэкономленное собрать посылку на фронт). Также при этом дети часто писали «солдатикам».
А вот в жизнь детей низших классов война сразу принесла голод и нищету. Очень подробно рассматриваются в статье такие трагические аспекты, как детская проституция, появление огромного количества беспризорников. В конце делается совершенно справедливый вывод, что Первая мировая война надломила психику детей того времени, заставив их преждевременно повзрослеть, научив выживать любыми средствами. А дети этих детей, переняв травматический опыт своих родителей, в сороковых добавили к нему и свой. И до сих пор в местах военных конфликтов находится множество детей, в настоящее время перенимающих эту жуткую эстафету.
Помимо линий «женщин из интеллигенции» и «женщин из народа», таким образом, в данном сборнике можно выделить линию гендерного аспекта поведения людей в экстремальной ситуации. К этой линии, например, можно отнести самую спорную статью сборника.
Это статья О.И. Курто «Повседневная жизнь старателей Желтугинской республики (конец XIX – начало ХХ в.)». Работа сама по себе интересная – сибирская «золотая лихорадка» конца XIX века слабо изучена. Но относится ли данная статья к гендерной проблематике — вопрос спорный. Автор описывает исключительно мужской мир, куда женщины не допускались под страхом наказания. Мир с жестокими нравами, преступностью, тяжёлой работой, пьянством. Но при этом деклассированные элементы, обитавшие в данной неофициальной республике, за достаточно короткое время создали систему по-настоящему демократичного самоуправления. В конце автор добавила абзац, создающий полное впечатление того, что это искусственная вставка, дающая повод поместить статью в сборник о гендерной проблематике: «Смогли бы что-то подобное организовать в то время женщины? <…> Вероятно, женщины с их внутренне подчас неосознанной жизненной миссией (родить и выносить, воспитать ребенка) на такое бы никогда по доброй воле не пошли». Самое интересное, что говорит это женщина. Впрочем, такое явление, как женщина, претендующая на какой-либо статус выше домохозяйки, но при этом от феминизма открещивающаяся и провозглашающая второстепенную роль женщин, к сожалению, не так уж редко.
Если бы для равновесия в сборнике была представлена статья о женских сообществах в экстремальных условиях (например, та же тема женской преступности и женских тюрем в сборнике не рассматривается, только вскользь упомянута в одной статье), специфику таких моногендерных сообществ было бы очень интересно сравнить. А так статья вызывает недоумение своим нахождением именно в данном сборнике, поскольку феминистическая её направленность спорна. А проще говоря, автор отказывает своим согендерницам в способности к тяжёлой работе, к выживанию в экстремальных условиях, в умении организовываться на демократических началах. И да, в способности на преступление тоже (что криминальной статистикой совсем уж не подтверждается).
Дальше идут три статьи, посвящённые формированию нового статуса женщин после революции. В сборнике это не указывается, да и вообще проведён водораздел между царским и советским периодом, отдельной статьи о женщинах в революции и гражданской войне в книге нет. Но специфика женской истории в России такова, что женщины, от петербургской интеллигентки до последней батрачки, в результате революции получили права все и сразу, причем получили их сверху, а не после долгой борьбы. С учётом крайне высокого процента населения, воспитанного в патриархальных крестьянских традициях, это равноправие оказалось весьма тонким наносным слоем. Это не было изжито в советском обществе (за наличие равных с мужчиной гражданских прав женщина платила «двойным трудом», на работе и дома). Но очевидным это стало гораздо позже, а пока, в 20-30-е годы, женщины были полны энтузиазма.
Но пришла война. Женщинам на войне посвящена ещё одна из «экстремальных» статей. Работа И.В. Ребровой в первую очередь касается психологического восприятия войны женщинами. И все информантки как одна говорили, насколько тяжело, даже больше чем физически, было для них на войне психологически. А вот мотивы женщин ничем не отличались от мотивов мужчин — месть за погибших, за Родину. Вот что рассказывали знаменитые «Ночные ведьмы»: «Разве бывает на войне без потерь? Утром плачут девчонки, убиваются: жалко наших погибших подруг. А к вечеру мрачнеют от гнева, пишут на фюзеляжах самолётов: “Смерть фашистам!”». Статья, впрочем, открывает и менее идеалистичные стороны жизни женщин на войне. Не обошла автор и такое явление, как походно-полевые жёны. И в целом вывод И.В. Ребровой заключается в том, что на самом деле никакого равенства на войне быть не может. Что война — дело сугубо маскулинное. Что ж, если вспомнить, с какой радостью вернувшиеся с войны девушки меняли гимнастёрки на яркие платья, как органично вчерашние героини возвращались к мирному труду, с этим тезисом можно согласиться (сделав, впрочем, поправку на эпоху, в которую родились эти девушки и на достаточно патриархальное воспитание, которое они получили).
Любопытная статья Е.В. Стяжкиной описывает такое явление, как «гендерный контракт». Статья очень разноплановая, описывающая в том числе и такое явление, как «позднесоветское мещанство». Но интересна она в первую очередь описанием парадигмы новых гендерных отношений. Грубо говоря, патриархальная закваска из коллективного бессознательного истреблена не была (дихотомия «мужское дело — немужское дело» сохранилась), а куда приложить свои силы, среднестатистический позднесоветский мужчина не знал.
Что касается «немужских занятий», с особенным остроумием автор описывает, как боялись «замарать себя» мужчины походом в магазин.
«Модель семьи со слабым кормильцем была частью гендерного контракта работающей матери, который, сложившись в целом в 30-х гг., сохранялся на протяжении всего советского периода… Одним из последствий «сделки» государства и женщин была разрешенная бытовая пассивность, одобряемая инфантильность для мужчин, трактуемая как правильное распределение семейных ролей… Включение мужчины в практики, маркированные в советском обществе как женские, определялось официальной и неофициальной культурой как отклонение от нормы. Мужчина-покупатель в советском магазине — объект анекдотический. Его роль пассивна, и трикстерская функция «закреплена» за женщиной-продавцом: «Мужчина заходит в магазин и спрашивает: «У вас мяса нет?» Продавщица отвечает: «У нас нет рыбы, а мяса нет в магазине напротив» или «Мужчина звонит (!) в магазин: «Скажите, пожалуйста, у вас есть веселенький ситчик?» Продавщица отвечает «Приезжайте, обхохочетесь»…».
Например, мы в наше время уже упускаем этот аспект, а для зрителей 70-х годов тот факт, что Новосельцев из «Служебного романа» сам бегает по магазинам, весьма чётко маркировал этого героя. Сама автор это не указывает, но полушутя можно выдвинуть теорию, что знаменитое «Люсенька, родная, зараза, сдались тебе эти макароны», уже из «Кин-дза-дзы», тоже содержит в том числе и эти коннотации: мол, ничего хорошего из похода мужчины в магазин выйти не может.
Жизнь советской женщины из научно-интеллигентской страты рассматривается в двух статьях. Р.С. Черепанова рассматривает личностно-матримониальный аспект. В целом, позднесоветская интеллигентка испытывала в личностном плане те же проблемы, что и современные образованные строящие карьеру женщины. Достойных претендентов мало, к тому же замуж хочется по любви, а не потому что надо, а тут ещё родственники, старшие коллеги и прочий социум давит. Да и собственный страх одиночества может присутствовать. А с другой стороны, забрасывать карьеру не хочется. Вот что пишет сама Р.С. Черепанова:
«Вопреки своим мужчинам, вопреки собственной природе и государственному заказу, советские интеллигентки не только не были настроены на «семейное счастье» — они были совершенно не готовы к нему, не обладали нужными умениями и, главное, желанием вести быт и тихо растить детей».
Технической интеллигенции это касалось в меньшей степени. Но, в любом случае, в позднесоветской парадигме это требовало или двойной работы от женщины, что плохо сказывалось на её здоровье и карьере, или совершенно уникальной для данной парадигмы готовности мужа поддерживать жену и помогать ей, преодолевая вышеописанные предрассудки и насмешки окружения.
Именно этой дихотомии — работа или семья — и посвящена статья Н.Л. Пушкарёвой о женщинах в науке с эмоциональным названием «Да зачем мне это нужно?!». Проанализировав случаи дискриминации, от отказа в приёме на работу до анекдота про морскую свинку, Н.Л. Пушкарёва пишет:
«Явный, неприкрытый отказ от «женственности» (мягкости, незлобивости, спокойствия), и это тоже понимают многие, очень часто и есть залог успеха, но именно на эту жертву не все способны. А те, что способны, — достижительны. Они — хорошие исследователи-аналитики, генераторы идей и менеджеры своих проектов. По сути: они работают много, описывают свой вклад в развитие научных направлений в мужском стиле, ставя работу (и воспоминания о том, как её удалось выполнить) на первый план… Женщины, отказавшиеся ставить семью на первый план и приспособившиеся тем самым к мужским правилам игры, добиваются успеха».
Последняя из «экстремальной» серии — статья Н.К. Радиной «Как живём, так и умираем» посвящена реакции населения на экстремальную жару и пожары лета 2010 года. Судя по слабой гендерной маркированности действий и реакций людей, описанных в данной статье, различия в реакциях мужчин и женщин на экстремальные ситуации сильно сгладились со времён вышеописанной Желтугинской республики. Хотя автор и анализирует образы «женственного жертвенного» и «мужского защищающего» в телерепортажах с мест пожаров, но сверхсильной дихотомии в этой статье не заметно. Статья интересна в первую очередь не гендерным анализом, а социально-психологическим материалом.
Статья Д.В. Громова о качалках как месте, запретном для посещения женщинами, описывает поиски новой маскулинности сыновьями тех самых слабых мужчин из статьи Е.В. Стяжкиной. Эту маскулинность они нашли в знаменитых люберецких качалках 80-х. Вроде бы перестройка, гласность, каждый день ниспровергаются кумиры. А тут всё очень строго. Например, если девушке нужно было найти в качалке своего парня, брата, знакомого, заходить в качалку она права не имела. Нужно было встать у входа, подловить кого-нибудь заходящего и попросить позвать того, кто нужен. Впрочем, явление это относительно быстро исчезло, и уже в начале 90-х стали появляться прообразы нынешних фитнес-центров, где гендерная сегрегация имеется только в раздевалках.
В заключение хочется сказать, что книга эта весьма своевременна. Когда нынешние законотворцы, решая какие-то свои сугубо личные проблемы, а то и просто маясь от безделья, начинают регулировать личную и семейную жизнь граждан, нужно буквально тыкать носом не оценивших масштаб бедствия в данный сборник. Что когда очередные энтео-мизулино-милоновы твердят о традиционных ценностях, нужно показывать, что эти «ценности» включают в себя избиения жен, походя бросаемое «баба-дура», колоссальные препятствия на пути женщин, стремящихся к образованию. Что не для того заходилась кашлем в холодной избе чахоточница-народница, не для того гибла «ночная ведьма», не для того корпела в лабораториях и библиотеках шестидесятница, чтобы мы без боя сдали свои права в угоду нескольким временщикам.
