Изучение гендерного аспекта истории — важнейшая социально-политическая тема. Без знания того, насколько были ущемлены в своих правах женщины до начала эмансипации, без обнародования самых вопиющих примеров невозможно понять, откуда «растут ноги» у многих уродливых явлений нашего времени. Гендерная история — относительно новый раздел исторической науки, и для отечественной науки она не является приоритетной, неся на себе некую даже стигму маргинальности.
Недавно вышедший сборник статей «Российская повседневность в зеркале гендерных отношений» (издательство «Новое литературное обозрение», библиотека журнала «Неприкосновенный запас») под редакцией Н.Л. Пушкаревой, известной исследовательницы гендерной истории, вносит свой вклад в исправление данной ситуации. Книга знакомит нас с тем, как менялось социальное положение женщины в различных слоях российского общества с конца XVIII века и по настоящее время.
В связи с большим объемом материала рецензию на данную книгу целесообразно разбить на две части — до Первой мировой войны и революции и после. Итак, первая часть.
В данном сборнике можно условно выделить две линии: «аристократическо-интеллигентскую» и «простонародную». Если прослеживать первую линию, то можно наблюдать, как искала выход своим интеллектуальным устремлениям образованная женщина: гувернантка-иностранка; ученица института благородных девиц; сельская учительница-народница; гимназистка; для более поздних эпох — представительница советской интеллигенции и женщина-учёный позднесоветского и постсоветского времени. А вторая линия — от забитых безграмотных крестьянок до колхозниц 30-х годов и обывательниц позднесоветской эпохи, даже в большом городе сохранивших во многом патриархальные воззрения и привычно тянувших двойную нагрузку — работу и дом. Как и в любом явлении, в борьбе за эмансипацию был авангард образованных женщин (именно поэтому в большинстве статей огромное внимание уделено вопросу образования), и арьегард, непосредственно в борьбе за права не участвовавший, но в ходе исторического процесса их получивший.
В хронологическом порядке открывает сборник статья И.Ю. Мартиановой о жене Николая I Александре Фёдоровне. Возможно, дело еще и в том, что любой человек с советским образованием относится к Николаю I с предубеждением, но в статье достаточно фактологического материала, чтобы увидеть, что даже женщина из сверхпривилегированного класса, из императорской семьи была сильно ограничена в своих правах.
Николай I, возможно, искренне любил свою жену. Но это была не любовь к равной, а любовь-снисхождение. В воспитании детей она не имела права принимать никакого участия. Если относительно сыновей это еще могло иметь логическое обоснование, то относительно права матери на участие в воспитании дочерей Александра Фёдоровна была даже более ущемлена, чем некоторые дворянки. Как резюмирует автор, Александра Фёдоровна была «любящей женой, уступчивой и довольной своей второстепенной ролью». Она «была настолько зависима от мнения своего мужа, что даже выбор платья на вечер и тот делала с оглядкой на мнение супруга». Возможно, дело исключительно в личности Николая, мелочно контролировавшего все вокруг даже в том, что относилось к сфере женских интересов. Но его статус не мог не наложить отпечаток на состояние тогдашнего общества, которому в результате навязывалось николаевское пренебрежительное отношение к женщине. Если, как видно из другой статьи сборника, в Англии и Франции того времени работающая женщина уже не была экзотикой (от модисток и горничных до преподавательниц и писательниц), то в России только иностранные гувернантки и особо выдающиеся светские дамы могли поддержать серьёзный интеллектуальный разговор.
Подробнее об этом рассказывается в статье О.Ю. Солодянкиной «Мужчины и женщины в их повседневье: социальное vs гендерное». Название статьи не совсем отражает ее тематику — посвящена работа большей частью жизни и труду иностранных гувернеров и гувернанток в конце XVIII — первой половине XIX века. Статья богата на фактологический материал, но с точки зрения гендерного подхода особенно впечатляют следующие советы гувернерам и гувернанткам:
Для мальчиков рекомендуется:
«Пусть ваш воспитанник поближе взглянет на полевые работы, это будут первые уроки для него из агрономии, он должен знать, как пашут, сеют и садят. Если есть свой садик, то обделывайте его вместе с вашим воспитанником, разводите цветы и ягоды. Водите его купаться каждый день, учите плавать, приучайте переносить самую холодную воду, разве погода будет очень дурна. Заставляйте его побольше быть на открытом воздухе, пусть организм его укрепляется и приучится переносить трудности сельской жизни».
А для девочек:
«Уметь развести небольшой садик; гуляя по полю, собрать коллекцию трав, познакомиться с ботаникой, фермами, ветряной и водяной мельницами и т. п. <…>, не пренебрегать разговором с крестьянами; пусть полюбопытствуют, как разводятся куры, утки, индейки и другие птицы; пусть научатся срисовывать небольшие пейзажи, занимаются музыкой, выбирая пьесы легкие, но приятные для слуха. <…> Пусть ваша воспитанница взглянет на все глазами участия и научится понимать всю прелесть окружающего, пусть она больше полюбит и благословит Творца и преклонится пред Его величием».
То есть мальчикам предлагалось давать начатки агрономических знаний, закалять их. В воспитании девочек главным было не утомляться. Про физическую закалку ни слова, из практических знаний — только поговорить о разведении домашней птицы (одно из самых простых сельскохозяйственных занятий) и показать мельницы (один из романтических символов — вряд ли предлагалось много рассказывать о практической составляющей). Живопись — маленькие пейзажи, музыка — пьесы попроще (это аукается до сих пор, особенно в музыке — в классических жанрах женщины просто не успели себя проявить, зато ярко о себе заявили в новых музыкальных направлениях), вместо системы знаний — сентиментальная религиозность.
В ту же логику укладывается и описание институтов благородных девиц и епархиальных училищ в статье О.В. Поповой. Если институток воспитывали хотя бы в расчёте на то, что они, как дворянки, в дальнейшем будут вести светскую жизнь, поэтому они знали иностранные языки, музицировали, то для епархиалок и это считалось излишним. В девушках в первую очередь воспитывали послушание и религиозность, образование первоочередной задачей данных училищ не являлось.
Напомню, что всё вышеприведённое описывает жизнь женщин в привилегированном классе. Рассмотрим же жизнь крестьянок в ту же эпоху.
Статья Н.В. Середы «Дневник тверских жителей Блиновых — документальный памятник женской эм- ансипации» — достаточно узконаправленная (по количеству и характеру упоминаний женщин в семейной хронике нескольких поколений Блиновых делается вывод о постепенном возрастании роли женщин как в семье, так и в общественной жизни). И очень мало говорится о специфике самой Тверской области. С одной стороны, Тверь лежит между двух столиц, это был город с тороватым активным населением, купеческий. С другой стороны — в Тверской области были сильны традиции старообрядчества, отголоски которых сохранились до середины ХХ в. А специфика старообрядчества заключается, с одной стороны, в том, что, по сравнению с «никонианами», старообрядцы позволяли женщинам выразить себя в чём-то помимо домашних дел. Старообрядки часто были грамотны, могли проводить богословские диспуты, вести торговлю. Но старообрядчество устанавливало для всех, независимо от пола, жёсткие поведенческие рамки, и женщинам надо было стараться за эти рамки не выйти.
Или тяжелая, мрачная статья З.З. Мухиной «Повседневность русской девушки-крестьянки в пореформенной России». Всего одна цитата:
«По народным понятиям муж приобретал себе рабу в лице жены. Представление об этом могут дать получившие распространение в то время пословицы: «Не тужи, замуж идучи: как муж бить станет, тогда наплачешься», «Жена — кабальный батрак». Даже беременность не служила основанием для освобождения от работы. Женщины рожали в поле и тут же через несколько часов принимались за работу. Привлекательную невесту уже через 2-3 года трудно бывало узнать, а 40-летние крестьянки выглядели 60-летними».
Та самая некрасовская «долюшка женская» предстаёт в данной работе во всей своей неприглядности. Бить жену считалось в порядке вещей. Например, приводится диалог двух крестьянок: «Тебя муж бьёт? — Ой, бьёт, сильно бьёт. — Значит, любит. А меня не бьёт, только ругает. Не любит, видимо».
Ещё хуже было положение карелок, описанное в статье М.В. Пулькина «Жизнь женщины в Олонецкой епархии». Так, у вепсов вполне в обычае было похищение невест. Невестка-карелка должна была низко кланяться родне — и когда созывала за стол, и когда выслушивала поучения свекрови и благодарила за них.
На этом фоне статья М.В. Текуевой о положении адыгских женщин в позднероссийскую и раннесоветскую эпоху рисует картину на удивление более благополучную. Да, существовало жёсткое разделение мужских и женских трудовых обязанностей. Да, женщины много и тяжело работали, да, мир женщин заключался в усадьбе, да, ели мужчины и женщины раздельно и разную пищу (употребление женщиной мяса не поощрялось, женщины в основном ели молочные блюда), но ужасов про побои не рассказывается. Возможно, это объясняется желанием сгладить острые углы, когда рассказываешь о своём народе чужим. Впрочем, по словам Текуевой, положение женщин других кавказских народов было куда хуже. Например, в порядке вещей было увидеть картину, как беременная женщина несёт тяжёлую поклажу, а впереди неё налегке идёт муж.
И вот в эти вековые залежи покорности ударила молния просвещения. И огромную роль сыграли в этом сельские учительницы — скромные подвижницы. К ним с подозрением относились крестьяне («чему баба научить может?»), их недолюбливали священники. Им приходилось подлаживаться, идти на компромиссы. То, что у мужчины-учителя получалось куда легче, от учительницы требовало больших затрат сил и времени. В статьях И.В. Зубкова и А.П. Романова, посвящённых сельским учителям конца XIX-начала ХХ вв., всё это великолепно показано.
Но по сравнению со многими другими современницами учительницы могли находить компенсацию своих трудностей в том, что они независимы, сами себя обеспечивают и при этом делают большое важное дело.
Скрытый трагизм есть в статье О.В. Моревой «Уральские читательницы во второй половине XIX — начале ХХ века». Посвящена она женщинам из интеллигентных семей, получившим гимназическое образование, но в силу семейных обстоятельств высшего образования и работы не получивших. Прослойка данных женщин, активно стремившихся как-то служить на благо общества, но в конечном итоге сведших всё к активному чтению и благотворительности, была в то время достаточно заметна. В данной статье О.В. Морева проанализировала дневник, который тагильская гимназистка Вера Печатальщикова вела в лето своего шестнадцатилетия. Вера была весьма одарена и обладала хорошим аналитическим умом, который стремилась применить на благо общества. Дальнейшая судьба Веры трагична. Её возлюбленный за революционную деятельность был сослан. Вера хотела уехать за ним, но не рискнула пойти против воли матери. Веру выдали замуж за «хорошую партию». Молодой муж обещал Вере, что они уедут в Петербург и она поступит на Высшие женские курсы. Но занятость мужа и рождение дочери поставили крест на этих планах, а в 23 года Вера умерла от чахотки. И от идеалистичной способной девушки остался только дневник «в плохой сохранности».
Итак, в дореволюционной России женщины, от крестьянки до императрицы, были абсолютно бесправны. Разница была лишь в том, что одну били, а другую держали в золотой клетке, но от прихотей мужа зависела и та, и другая. Женщины, пытавшиеся даже не бороться с этим, а просто стремившиеся к образованию и самостоятельности, сталкивались с колоссальными трудностями и неприятием общества. И это продолжалось до тех пор, пока Первая мировая война и революция не сломали традиционный жизненный уклад. А как они повлияли на жизнь женщин, рассказывается во второй части.