Владимир Сорокин. Метель. М.: АСТ, 2010. 304 с.
Наконец-то мегаписатель Владимир Сорокин осуществил свою заветную, доселе неосуществимую мечту: написать такую книжку, чтоб можно было маме подарить. Что называется приличную, чтоб не стыдно.
К этому, как мы знаем, он двигался постепенно. Кажется, трещину фирменного стиля дал роман «Лёд», а дальше пошёл слом, завершившийся компактной по объёму, во всех отношениях фундированной повестью «Метель». Это как бы заключительная часть трилогии: «День опричника», если не считать концовку, уже довольно приличен, далее «Сахарный Кремль», если не считать сцены в доме терпимости и оговорок типа «пошла в нужник», вполне себе сдержанное сатирическое полотно… И вот совсем сдержанное, , экономное по языку, фабуле и тематике произведение, такое ощущение, что выпущенный автором вдогонку и в довесок к масштабной панораме русской антиутопии-2028 блистательный этюд. Или же, по выражению Зощенко, трудно остановить разогнавшийся «маховик вдохновения» и творчества…
Как будто от страшной болезни – «боливийской чернухи» – маячащей на бэкграунде повести, в итоге исцелился сам автор.
«Метель» абсолютно классична во всём: от названия и жанра до выбора проблематики и способа разрешения знакомых каждому школьнику вечных русских вопросов. Дураки, дороги, мтель… Но разрешение, конечно, частичное (увы, сам объём и жанр повести ограничивает), плюс куда же без постмодернизма!..
Теперь школьники, которые и допрежь сего любили читать Владимира Георгиевича «про какашки», смело могут выкладывать на парту компактную книжицу живого классика! Так называемый массовый читатель может быть немного разочарован и/или немного очарован, но в любом случае купит книжку и проглотит миниатюру залпом, мало разбираясь в значении таких чуждых современному обиходу и дискурсу слов, как «капор», «малахай», «битюг» и «пихор», а вот для критиков это явно своего рода «пощёчина общественному вкусу». «Писатель: Я писатель, – как писал Хармс. – А по-моему, ты г…о!» Все как один они отказались искать аллюзии, мудрёно слишком, геморно, «зело борзо»! Однако один из них всё же авторитетно заявил, что исходником для сорокинской «ярмарки тщеславия», искусной – что тут попишешь! – перепевки стала хрестоматийная повесть Л. Толстого «Хозяин и работник». Только переписана она с противоположным финалом (кстати, оное не редкость и для самого графа, некоторые рассказы которого имеют несколько вариантов окончания). Конечно, как творец своего простоватого, «старообрядческого» письма автор напоминает героя одной из новелл советской кинокомедии «Ау-у!» «Похождения писателя Сени в поисках слова затаённого», который и уехав в глухую деревню, нашёл там под видом нетронутого цивилизацией старца только своего коллегу-филолога, то есть, по сути, своё отражение, фейк, вместо искомого языка – опять язык свой собственный. Но что самое «неприятное» – всё равно очевидно, что посредством пресловутого посмодернистского зазора Сорокин заявляет серьёзные темы и, попридержав расхожее современное ёрничество, как-то (довольно прямолинейно) высказывает свои социально-политические и бытийственные рефлексии. О да, «О судьбах России», такой вот пост-постмодернизм.
По сюжету доктор с литературной фамилией Гарин везёт вакцину в село, где свирепствует та самая боливийская чернуха, и люди превращаются не то в вампиров, не то в зомби. Всего-то 17 килметров (или всё же вёрст), но понятно, что для России, хоть и России будущего (впрочем, недалёкого или и вовсе условного), где кругом метель, «не видно ни зги», «кружит бес», тёмный лес, да «поле, русское поле…» с его, многострадального поля, экспериментами, миссия не так уж и выполнима… Везти дохтура пришлось молодому деревенскому мужику Перхуше. Привычный по «Опричнику» и «Кремлю» небольшой сдвиг в реальности: на лошадях, каждая из которых «не больше куропатки». Здесь же, кстати, и знакомый войлок, и красочный потоко-сознательный трип от новой небывалой наркоты, и китайские словечки с самими китайцами и актуальной китайской темой. Но всё это появляется не сразу, и проявляется как-то несильно и неброско, как-то теряется и в простоте, лаконизме и уверенности классического, почти классицистского штиля… Поначалу будто бы вообще отличие от школьной программы только в описании интимной близости доктора с мельничихой – об этом всё же не писали…
Перед нами притча о русском интеллигенте (барине) и простом мужике (крестьянине). Метель – символ; дорога раскрывает их характеры и судьбу. Барин размышляет, впадает то в благость и пафос, то в истерию и гнев, наслаждается (случайными половыми связями, спиртным и наркотиками), понуждает к действию… А мужик (Перхуша) – только делает, выполняет, живёт просто, почти как природа, которую знает и понимает. От врождённого почтения к барину и от природы (метели и холода) он и погибает. Типичная тема для XIX века, но зачем писать об этом сейчас, зачем наш современник копнул так глубоко, ведь сейчас, казалось бы, давно уж нет таких типажей и типов, ни тебе мужиков, ни бар?! Так значит, говорит автор, всё же есть и будут – в России ведь живём… И предостерегает: не надо забывать об этих ролях, чтоб в сотый раз не отыграть их «по полной».
Перегибает или не перегибает палку г-н Сорокин, наверно, всё же дело вкуса, но возможно он только-только нащупал точку своего нового, эпохального, так сказать, художественно-стилистического равновесия. Известно ведь, что реальная действительность, особенно русская, к сожалению, имеет тенденцию иногда взять да переплюнуть самые смелые литературные фантасмагории. Так, например, знаменитое описание продуктовой лавки из «Сахарного Кремля» (да-да, с перечислением папирос «Россия» и т.д.) чем-то напоминает недавно вменённый Список продуктов первой необходимости с ограниченными ценами. Кому сладкая ирония, а кому и не очень…
