Веселые человечки. Культурные герои советского детства. М: НЛО, 2008.
Нет банальнее фразы «Все мы родом из детства». Однако ей не откажешь в точности. Тем, чей нежный возраст пришелся на советское время, посвящен сборник статей «Веселые человечки. Культурные герои советского детства», вышедший в 2008 году в издательстве «Новое литературное обозрение». Точнее, не самим «рожденным в СССР», а тем, кто сопровождал их в детстве и юности. Героям книг и фильмов – от Володи Ульянова до Чебурашки и Кота Леопольда, – а также изменениям в официальной идеологии и реалиях советского общества, которые отразились в образах этих героев. Вот только исследователи – тоже люди.Поэтому к статьям о советском детстве подчас примешивались и взгляды постсоветских взрослых (как оставшихся жить в России, так и уехавших искать счастья в другие страны). А тут и до «тоталитарного наследия Чебурашки» договориться недолго.
Оговоримся сразу: авторы большинства статей сборника смогли удержаться в рамках спокойного объективизма. Досталось в книге вовсе не Володе Ульянову, а персонажам гораздо более безобидным и вроде бы далеким от политики. Так, Константин Ключкин (профессор немецкого и русского языков Помона-Коллежа из Калифорнии, автор статьи «Заветный мультфильм: причины популярности Чебурашки») открывает «страшную тайну» героев популярного мультфильма: «Построенная по педофилической модели, связь между Геной и Чебурашкой имеет структурно-символическое значение… В жаргоне глагол “чебурашить” означает “вступать в половой контакт”, а существительное “чебурашка” – “пассивный гомосексуалист”». Правда, автор сам удивляется, что в массовом сознании таких ассоциаций как раз не возникает – даже «для анекдотов о Гене и Чебурашке не характерна сексуальная реализация». Учитывая мнение автора статьи о том, что Гена олицетворяет интеллигента, пережившего войну и сталинские репрессии, но растерявшего всех близких, можно было бы продолжить мысль за профессора из США. Гена, очевидно, сидел, а его работа в зоопарке – не что иное, как нахождение за решеткой. Вполне естественно, что в обществе, где подобные образы транслируются через мультфильмы, и взросление человека 
подразумевает только один путь. Пионеры из второй серии мультфильма, по мнению Ключкина, соответствуют браконьерам из третьей. Неудивительно: «Пионерское умение разжигать костры и делать домики для птиц развивается во взрослые навыки использования динамита и капканы для ловли рыбы и животных. В взросления такие трансформации кажутся внутренне логичными и адекватными действительности».
После подобных трактовок известных образов, делающихся на полном серьезе, уже по-другому смотришь на шутку кинокритика Сергея Кузнецова, высказанную в другой статье о тех же персонажах («Zoo, или Фильмы не о любви»). Мол, Гена – это агент КГБ («кожаная куртка, странная работа крокодилом в зоопарке, сходство с Шерлоком Холмсом»), а Чебурашка – еврей (приехал в Союз в ящике из-под апельсинов, которые поставлялись в СССР не только из Марокко, но и из Израиля – именно поэтому к нему все так подозрительно относятся и не берут в пионеры). Так и хочется мрачно пошутить в ответ, что отдельным авторам сборника остается сделать следующий шаг, предложив Чебурашке и прочим персонажам устроить побег в ящике из-под апельсинов из «страшной тюрьмы народов».
Вслед за Геной с Чебурашкой досталось и Коту Леопольду. Само за себя говорит уже название статьи писателя Александра Бараша: «Кошки-мышки с насилием». У автора статьи – целый список претензий к советскому мультику. Прежде всего, «в приключениях «Кота Леопольда» очень высок «порог» приемлемого насилия. Санкционированного данной культурой… Зрителю предполагается воспринять происходящее на экране только как смешное, в отрыве от общечеловеческих состраданий к живому существу, претерпевшему боль. Не имеется «презумпции» гуманистического отношения также и к «плохому», к преступнику, что вообще-то говоря, предусмотрено любым современным юридическим кодексом». Интересно, что в качестве положительной альтернативы «советской пропаганде насилия» Александр Бараш приводит… американский мультфильм «Том и Джерри». Даже признавая, что в мультфильмах про Леопольда (в отличие от историй про американских кота и мышонка) собственно насилию отводится немного места, писатель все равно остается непреклонен: если нет самого насилия, значит, идет смакование «подготовки к насилию». В итоге, Александр Бараш находит потрясающую аналогию: «Любопытно, что писателя Захер-Мазоха, от фамилии которого произошло слово “мазохизм”, звали Леопольд». И уже можно предугадать, какой идеологический вывод сделает автор статьи. Оказывается, образ доброго и интеллигентного Кота Леопольда был придуман «тоталитарным советским режимом» не случайно: «Положительный герой, носитель правильной этики, тот, с кем “мы”, маленькие граждане этого общества, идентифицируемся, – не должен бороться с агрессией… Иначе: сначала ты “разберешься” с мышами, а потом? С теми, кто ?» Это «еще выше» специально выделено в тексте статьи, чтобы читатель окончательно осознал – не иначе, как образ Кота Леопольда придумали в Аналитическом управлении КГБ.
Однако если мультфильм про Кота Леопольда, надо полагать, был частью коварной спецоперации советских спецслужб, то «Ну, погоди!», оказывается, есть скрытое признание советской системы… в невозможности выиграть «холодную войну». Именно так считает Лиля Кагановская (культуролог, профессор славистики Университета штата Иллинойс, США), подготовившая для сборника статью: «Гонка вооружений, трансгендер и «застой»: Волк и Заяц в кон/подтексте “холодной войны”». Оказывается, эпизод второго выпуска «Ну, погоди!», когда Волк пытается догнать Зайца на карусели, представляющей собой двухместный самолет, олицетворяет… гонку вооружений в ходе американо-советского противостояния (поскольку самолет – «один из важнейших объектов» этой гонки). Правда, если следовать логике Лили Кагановской, получается, что мультик-то как раз пропагандистский. Это же Волк олицетворяет черты антисоветского элемента, а Заяц – образцовый «пионер», так что мультфильм должен сказать маленьким зрителям, что как раз США никогда не победят Советский Союз.
Нельзя сказать, чтобы все статьи сборника выглядели столь же трагикомично. Если авторы не пытаются так глубоко нырнуть в психоанализ и собственные идеологические антипатии, они могут подготовить и интересные материалы, где отражается либо история работы над соответствующими образами (например, советского варианта Винни-Пуха или Хрюши со Степашкой), либо связь между переменами в обществе и трансформациями «образов советского детства». Ведь за годы существования СССР советское общество претерпело очень большие изменения. Менялись условия быта – люди постепенно переезжали из коммуналок в отдельные квартиры. Менялось отношение к семье. Менялись взгляды. И постепенно менялась официальная идеология. Так что если в фильме «Золотой ключик» Александра Птушко, снятом в 1939 году, вполне понятно было появление в финале летучего корабля с усатым капитаном, курящим трубку (аллюзия на образ Сталина-«рулевого» с советских плакатов) и его помощниками в кожанках, то для детских и юношеских фильмов 1970-х годов были характерны уже иные образы (об этом рассказывается, например, в статье Александра Прохорова «Три Буратино: Эволюция советского киногероя»). «Бытие определяет сознание» – так же банально, но так же верно.
