«Рабочее движение» – так называется специальный проект в рамках Третьей московской биеннале современного искусства, открывшийся на «Фабрике». В пресс-релизе кураторы проекта художник Арсений Жиляев и искусствовед Сергей Хачатуров довольно общо и размыто рассказывают о концепции выставки, что она является «опытом пластического исследования жизнеспособности формотворческих идей авангарда», а ее название «отсылает ко времени революционных десятилетий XX века, эпохе левых утопий, коллективизации, индустриализации и культурной революции». В тексте говорится обо всех явлениях, затрагивающих послереволюционную Россию, обо всем в общем и ни о чем в частности. Проектное же мышление, на котором так настаивают кураторы, – это «главный принцип» не только авангарда, но и массового искусства, арт-рынка и дизайна, против которых они выступают.
Интерпретация часто портит художественную работу и вводит в заблуждение зрителя.У Арсения Жиляева она либо намеренный ход с неясной целью, либо объясняется излишней болтливостью молодости, желанием высказать все идеи, даже не совсем относящиеся к конкретному произведению. Достаточно вспомнить его раннюю серию работ, кстати, под названием, «Рабочее движение», 2006 года. Это рисунки, выполненные карандашом по бумаге, представляющие собой разнонаправленные четкие линии, намеренно не образующие какой-либо пригодной привычной формы. Само по себе «рабочее движение» в них есть воля художника, возвышающаяся над обществом, с его мелкобуржуазными ожиданиями подобающей формы, образа и зрелища. Этот в высшей степени нигилизм (Ничто) Арсений Жиляев своей интерпретацией довольно натянуто заковывает в социальные и политические рамки, и в результате происходит неумелое оправдание художественного произведения и жеста. Воля художника низвергается до общественных нужд: «Я здесь не просто накалякал – это графическое отображения сложности общественного устройства». «Рабочее движение» является, на мой взгляд, вполне законченным и цельным произведением – и именно в этом его авангардная сущность.
Неотъемлемым элементом произведения искусства является «идеал – именно в этом, а не в провозглашении моральных тезисов или в достижении морального воздействия и состоит участие искусства в морали…» (Т. Адорно, «Эстетическая теория»). В продолжение мыслей Адорно вывод Анатолия Осмоловского вполне подходит для закрепления вышеизложенного: «Представляя собой идеал “тщательно сформированного”, искусство критикует капитализм самим фактом своего существования». Да, критикует, и никакие моральные и политические оправдания здесь неуместны.
Вернемся к нынешней выставке. На одном из полотен Егора Кошелева изображены рабочие, высекающие немецкое слово Gestalt. Есть ли Gestalt в юнгеровском понимании («цельный образ», нечто большее, чем его отдельные части) в самом проекте «Рабочее движение»? Если говорить о выставочном пространстве, то оно организованно безупречно, как единое целое, учитывая сложность выставочной площадки зала «Оливье». Как нельзя кстати пришелся «Большой адронный коллайдер» Николая Полисского – крупномасштабная инсталляция, повторенная специально для «Фабрики» в уменьшенном (лайт) варианте. До этого Николай Полисский вместе со своим отрядом мужиков, теперь уже художников, из деревни Никола-Ленивец мастерил коллайдер специально для люксембургского музея «MUDAM». В коллайдере, несомненно, воплотились проектные идеи авангарда, он отсылает к татлинской башне (Памятнику III Интернационалу) и Летатлину. Но помимо воспевания изобретательности человека, коллайдер воплощает угрозу в виде бездушной техники, способной превратить всю материю в отрицательную, то есть в Ничто. Деревянный ускоритель Полисского обезврежен и не представляет опасности, но насколько воля художника здесь всесильна. «Хотя машина никогда не сможет стать произведением искусства, однако тот метафизический импульс, который приводит в движение весь мир машин, может обрести в произведении искусства свой высший смысл и тем самым внести в этот мир покой. Покой обитает в гештальте, даже в гештальте рабочего», – пишет Юнгер в своем позднем эссе «Через линию» 1980 года, пересмотрев свои взгляды, высказанные в «Рабочем», о союзе техники и пролетариата, силе их сопротивления. Только художнику и мыслителю дается возможность заглянуть за границу бытия, где неминуемо столкновение с Ничто, тяжелым и опасным, но дающим силу и свободу.
Арсений Жиляев не уверен, «что прямое действие сегодня состоит в трансгрессивной провокации или политической агитации при помощи искусства», и считает, что «использование привычных форм акционистского искусства в политических целях давно апроприировано властью или же является безопасным, вписанным в либеральный консенсус, способом проявления гражданской позиции», – поэтому, как куратор, предлагает другие модели сопротивления. Часть художников представляет работы, которые подходят под идеал «тщательно сформированного»: коллайдер Полисского, живопись Егора Кошелева, инсталляция Ани Желудь, скульптура Валерия Ривана. В этих произведениях вещь самодостаточна и первична, своей деланностью она говорит сама за себя; политические и экономические смыслы, которые и становятся пищей масс-медиа, вторичны. Они «освобождаются от своего коммуникативного использования, становятся чистым молчащим (А. Осмоловский). В этом их сила и сопротивление. Другие работы (самого Жиляева и Игоря Трушевского) демонстрируют настолько минималистичный художественный прием, что ускользают от зрителя, отрицают себя, ставят свое существование под вопросом, находясь на границе с Ничто. Только мыслитель и художник могут увидеть и «узнать тот страх, который человек ощущает в паническом смятении как удар судьбы. Но в то же время он приближается к спасительному, которое Гёльдерлин видит в сочетании с опасностью» (Э. Юнгер, «Через линию»).
Таким образом, выставка представляет собой «рабочее движение» молодых художников в поисках новых форм сопротивления.
