БЕГОМ И ПЕШКОМ
Лестница казармы — пролеты на четыре этажа. Типовая лестница. Типовая для советских общественных зданий брежневской эпохи. Ограждение из тонкого металла с деревянными перилами. Как человек поднимается по лестнице казармы — индикатор, кто он. Форма, отсутствие ее и наличие/отсутствие оружия не являются такими точными индикаторами. Боевики с передовой, регулярно выезжающие на боевые задания минометчики и артиллеристы поднимаются медленно, как будто под громадным весом, шаркая, ступают на каждую ступеньку. Для них подъем по лестнице — одна из форм отдыха. Новобранцы, бойцы из бездействующих частей — торопливы, взбегают, перескакивают через одну-две ступеньки.
«ДОБРОЕ УТРО»
Утром — не зависит, была ночь спокойной или беспокойной — соседи по комнате, по этажу, по казарме, встречаясь на плацу, в туалете, где угодно, приветствуют друг друга: «Доброе утро». Неписаное правило. «Доброе утро» — «Доброе утро» — «Доброе утро», — если утро не скомкано обстрелом или авианалетом.
ТРОФЕЙ
В наш автопарк притянули трофейную гаубицу — следы копоти на металле, рваные насечки от попадания осколков, одно колесо разодрано полностью, другое — более-менее цело. Говорят, её везли в бронеколонне, которую мы накрыли из минометов. Укры разбежались, побросали оружие. Трофеи подбирала наша разведка.
Укры тоже дают своим пушкам имена — ведь мы жили когда-то в одной стране, имеем общие воинские традиции. Их подпись белой краской и на латинице: «NASTUSYA» — и укровский герб — витой трезубец. Гаубица стоит на серой, каменистой, вспаханной нашими танками площадке.
ОТСТУПЛЕНИЕ
Сообщают, что укры неожиданно, без боя покидают свои позиции вокруг Луганска. Днем — отступают от южных пригородов. Вроде направляются на запад и север. Предположительно — перегруппировываются, чтобы массированно ударить оттуда. Вечером уже сообщают, что бронетехника и машины с пехотой укров уезжают из Александровска — западнее Луганска — и с северного направления. Двигаются в сторону поселка Счастье. Счастье в 20 км от Луганска, строго на север, за рекой Северский Донец. Мы гадаем о причинах. Надеемся, что наконец-то будем наступать.
БЛАГОДАТЬ
Укрываем свои «Уралы», груженные минометами, в заброшенном армейском ангаре. Выставляем караул. Позиция для стрельбы выбрана. Ждем команды из штаба. Жаркий душный день. Разбредаемся в тени раскидистых деревьев на краю заросшего футбольного поля. Ржавые ворота, высокие травы и цветы, потрескавшийся бордюр, обозначающий границы игровой зоны — на этом поле футбол закончился гораздо раньше, чем началась война. Бойцы разложились на земле. Под головы — разгрузки, набитые магазинами и патронами. Ботинки — у кого кроссовки, у кого берцы, в которых приходится проводить большую часть времени, — сняты, отставлены в сторону, носки развешены на перекладинах ворот. На мой автомат заползает божья коровка — коротконогое насекомое, занятое своим, отряженным ей природой делом. В цветах жужжат собиратели нектара, одни жужжащие крылья видны за изгородью фиолетовых лепестков. Стрекотание кузнечиков. Бледно-голубое небо в легкой вате перистых облаков. В высоте кружит ласточка. Мягкие травы приятно касаются голых стоп. Самый обычный летний день где-то в стороне от города. Одним слово — благодать.
Интеллигентный Андрей из Краснодона спрашивает меня: «Александр, как Вам наша природа?». Отвечаю: «Скудновато, по сравнению с дальневосточной». И я рассказываю ему про уссурийских тигров, рододендроны, вьющиеся по древесным стволам лианы лимонника, цветение лотосов, ловлю трепангов и устриц в Приморском крае России.
МАРОДЕР
Позиция: крупный завод. Исполинские советские строения, красные кирпичные трубы, металлические сложные узлы, вдоль бетонных дорог — абрикосовые деревья и яблони. Завод перестал работать из-за войны. Пять человек дежурной смены — они следят за предприятием: чтобы не разграбили, проводят профилактический запуск установок, узлов, конвейеров. Говорим им: «В ближайшие два часа возможен обстрел по территории завода. Вам лучше спрятаться в подвал или, если есть, в бомбоубежище». Они решают, что безопаснее поехать домой. Остается один сторож на главных воротах.
Выставляем орудия. Ожидаем информации от корректировщика. Рассредоточиваемся возле орудий. Белое кирпичное здание общежития — там живут рабочие из дежурных смен, они нас предупредили, там их вещи. Из общежития выходит наводчик Миша из третьего расчета. В руках огурцы. Мы с собой огурцов не возим. Значит — взял из общежития, лазил по комнатам рабочих. «Вася» подскакивает к нему. Кричит на него: «Тебе кто разрешил?!» — конечно, между слов вставляет ругательства. Миша нагл и самоуверен. Он не оправдывается. Он считает, что его право — он защищает ЛНР, ему можно взять у мирных, что ему нужно. «Вася» дважды бьет его по лицу — у «Васи» крепкий кулак, у Миши слабая шея. «Ашот» выдергивает у мародера автомат, расстегивает и снимает разгрузку.
После возвращения на базу командир минометчиков приказывает Мише писать рапорт на увольнение из «Зари» по собственному желанию. У третьего расчета новый наводчик — Леха из Краснодарского края.
ВРЕМЯ
На войне не бывает дней недели — будней и выходных. Вопрос «Какое сегодня число?» обычно слышишь, если боец пишет рапорт по какой-нибудь надобности. «Сколько время?» спрашивают, если приказано к определенному часу собраться в каком-то месте.
ОБСТРЕЛ-3
18 июля. Укры снова стянулись вокруг Луганска. Привезли новые минометы, гаубицы и «Грады». С ночи в городе отсутствуют вода и электричество. Повсеместно. В результате целенаправленного обстрела или диверсии — точной информации нет. Есть факт — в огромном городе перебиты важнейшие коммуникации.
Утром начинается массированный обстрел. Укры используют все средства бомбардировки.
Наша позиция чуть в стороне от города, на возвышенности. Мы видим, как хаотично вздыбливаются разрывы в разных районах города. Многоэтажки жилых домов, трубы предприятий, высотки гостиниц и административных зданий — похожий издалека на детский конструктор город пузырится от попаданий снарядов, мин и ракет. Вытягиваются черные дымы пожаров. Воздух гудит, как набатный колокол.
Лезу на здание — двери закрыты, ломать их нельзя, окна разбивать нельзя, — чужое — лезу по внешней пожарной лестнице. Лежу на крыше — высматриваю, откуда работают укры. За городом горит бледно-желтое поле — хлебное поле, белый дым клубами. По гулу выстрелов точно не определить позицию противника — гул раскатывается в разные стороны; если позиция выбрана грамотно, то звук уходит в обманывающие направления. Высматриваю клочья поднимающейся пыли или мигание выстрелов. Пыль взмахивается вверх при отдаче орудия. К западу, на границе частного сектора — серые крыши хат в кудрях зеленых садов — и степи призрачные бледные мазки. Оплывают, оседают — пыль. Оранжевая мгновенная точка. Есть — это выстрел. Там батарея гаубиц — судя по звучанию не минометы и не «Грады», именно гаубицы. Спускаюсь, докладываю командиру. Тот сообщает в штаб. Нам не разрешают накрыть батарею укров. Наша задача стоять в засаде на случай, если на город пойдут бронетехника и пехота. Нам запрещено открывать свою позицию раньше времени. Командир моего расчета Сергей К. раздражен невозможностью ответного огня. Ждем, мы сейчас лишь зрители разрушения города.
Укры уничтожают Луганск, чтобы стало невозможно в нем жить.
Мы следим за пузырями разрывов. Обстреливают районы, где нет никаких объектов ополчения ЛНР. Мирные кварталы, промышленные территории, рынки — проседают в руины.
Утром следующего дня сообщают, что только погибших среди мирного населения 40 человек. Это был самый жестокий из всех произошедших обстрелов.
ВОЗРАСТ
Большая часть ополченцев в возрасте за 40 лет. Люди советского воспитания. Молодежь — до 35 лет — есть. Молодых уроженцев бывшей Украины (это свершившийся факт: бывшая Украина — она уже не будет такой, какой была до войны) очень мало. Молодежь ополчения — преимущественно добровольцы из России.
МИРНЫЕ-2
Водо- и электроснабжение в Луганске восстановлены. Меньше чем за сутки получилось восстановить.
Мирных на улицах города чрезвычайно мало. Проедешь днем по главной улице, по Оборонной, из конца в конец — в лучшем случае увидишь пару сотен. С гражданскими машинами та же ситуация. Но эти немногие мирные пытаются жить в прежнем, довоенном ритме. Они не разбегаются из очереди, когда взрывы слышны где-то совсем не далеко. Они неспешно шагают по пешеходной «зебре» перед спешащим военным транспортом ополченцев. Они снимают на видеокамеры мобильных телефонов разрушающиеся и горящие здания во время обстрелов, хотя следующий взрыв может накрыть и их. Они выискивают и собирают горячие осколки только что разорвавшихся мин, хотя надо быстрее прятаться в убежище. Они пристраиваются на своих автомобилях позади военной колонны и следуют в нескольких метрах — провоцируют раздражение ополченцев: ведь за колонной могут следовать диверсанты. Кажется, что война для них — развлекательное телевизионное шоу. Они относятся к ней как к явлению по другую сторону экрана: будто их она не коснется. Просто выключаешь телевизор и спокойно засыпаешь. Это — обреченная безмятежность животных на бойне. Я видел коров — их должны были забить через час. Воздух отсырел от крови уже забитых, коровы продолжали жевать сено, они не чувствовали близкой опасности.
У диких — таёжных, степных, пустынных — животных все в порядке с чувством смерти, с пониманием ее близости. Дикие защищаются от погибели. У них не атрофированы естественные инстинкты. Инстинкты мирных жителей Луганска, тех, кто пытается жить, как будто войны нет, как будто она не здесь, не с ними, атрофированы современной цивилизацией. Возможно, привычка видеть войну по телевизору и в интернете, мешает им осознать ее реальность сейчас. Поэтому они не вступают в ополчение, не бегут из города — они служат статистикой для списков жертв.
Я видел, как в одной хате на окраине города — до передовой меньше километра — занимались ремонтом. Возились с обоями, красили стены. Близкий гул боя их не смущал.
АРТИЛЛЕРИЯ-2
Артиллеристы отнимают у нас работу. Наши минометы бессильны против тяжелой техники противника. И дальнобойность у нас в несколько раз меньше. Артиллеристы своими гаубицами легко перемалывают тяжелую технику в металлолом. Теперь они на боевых выездах чаще, чем мы. Они научились стрелять лучше нас.
УТРО
Приятно просыпаться, когда не тебя обстреливают, а твои стреляют по врагам. Сегодня приятное утро — наши из САУ (самоходные артиллерийские установки), гаубиц и «Градов» работают по позициям укров. Просто музыка. После 15 дней обстрелов по расположению «Зари» диверсионные группы стреляли из минометов ежедневно, по нескольку раз в день.
С полуночи в городе запрещено ездить любому автотранспорту, кроме общественного транспорта, экстренных служб и транспорта ополчения. Запрет на трое суток. Диверсионные обстрелы сразу прекратились.
Два дня на углу Оборонной и Краснодонской улиц лежит иномарка, свежий серебристый оттенок. Взрывной волной и осколками машину смяло и перевернуло на крышу, она перекрыла половину проезжей части. Аварийные службы не решались ее эвакуировать. Напротив автовокзал, куда регулярно залетают мины и снаряды укров. Сегодня машину должны наконец убрать, вывезти.
Налажено бесперебойное водоснабжение. Электричество снова доступно во всех районах города.
Мы пьем кофе, рассевшись в курилке перед казармой. Солнечно. Ласточки наматывают круги. Мы слушаем залпы из наших САУ и «Градов» по аэропорту. Месяц не удается выбить укров из аэропорта, они окружены, но обороняются отчаянно и умело. Может быть, сегодня удастся.
ОТЖАТЬ
По поводу трофеев наши говорят «отжали». «Захватили», «отбили» — не в ходу. «Отжали у укров». Призы войны — трофеи. «Отжали у укров», — повод для гордости, самолюбования, солдатского тщеславия.
СОЛЯРКА
После стрельбы обязательно чистим орудия. На базе. Откручиваем от ствола казенник. Внутри казенника стальное жало, «игла». «Игла» бьет по запальному патрону мины, запущенной в ствол. Патрон воспламеняет намотанные на хвостовик мешочки с порохом — происходит выстрел, мина вылетает по наводке. Внутри ствола и казенника образуется пороховой нагар. Нужна солярка. Соляркой вымываем, вычищаем нагар. Затем сухой тряпкой вытираем ствол и казенник. Скручиваем орудие обратно. Теперь можно отдыхать.