© foodnotbombs.net
В интервью бразильской газете Folha de São Paulo Мика Уайт, один из организаторов протестного движения Occupy, рассказывает о своем видении причин провала этой акции и делится соображениями относительно того, каких ошибок в будущем должны избегать активисты при планировании акций аналогичного рода. Проживая в сельской местности на побережье штата Орегон в поселке с населением около 300 жителей, Мика и его девушка Кьяра Ричардоне на данный момент заведуют агентством Boutique Activist Consultancy – активистским аналитическим центром, специализирующемся на организации самых немыслимых кампаний. 26 мая в Сан-Паулу Мика принимал участие в мероприятии брачного агентства GUME («Острие ножа»), основанного Региной Аугусто.
Как вы сейчас оцениваете движение Occupy? Что пошло не так?
Это серьезный вопрос, и я, конечно, думал над этим с момента окончания Occupy. Реальный плюс движения – оно показало нам, что наши современные идеи и предположения о протесте оказались ложными. «Оккупай» был замечательным примером, показавшим, как должны работать социальные движения. Движение соответствовало господствующим идеям об активизме и протесте: это было историческое событие, к которому присоединились миллионы людей со всего мира, объединявшиеся под массой разных лозунгов. Насилия было немного. И тем не менее движение оказалось провальным. Таким образом я пришел к выводу, что активизм изначально основывался на ложных предпосылках относительно того, какого рода коллективное поведение порождает социальные перемены.
Что же это за предпосылки?
Во-первых, это сама центральная идея современного активизма: городские протесты с большим количеством людей на улицах – преимущественно светские протесты, развивающиеся вокруг какого-то объединяющего требования. Идея заключается в следующем: если мы выведем на улицу миллион или десять миллионов или сто миллионов, то в конце концов наши требования удовлетворят. Тем не менее, если взглянуть на последние 10-15 лет, можно увидеть, что у нас тогда были крупнейшие в истории демонстрации. И протесты разрастались как в плане массовости, так и в плане их частоты, однако они не привели к политическим переменам.
И что теперь?
Что мы вынесли из движения Occupy и «Арабской весны», так это то, что революции происходят, когда люди теряют страх. Поэтому я думаю, что триггером следующего революционного движения станет некое заразительное настроение, распространяющееся по всему миру и охватывающее всех людей.
Мне думается, основное, что нужно понимать, это что активисты отказываются от материалистического объяснения революции – от идеи, что нужно вывести людей на улицы, — начинают думать над тем, как распространить такого рода настроения: как заставить людей смотреть на мир совершенно иным образом.
Вот в чем дело. Будущее активизма не в том, чтобы давить на наших политиков посредством синхронизированных публичных действ.
То есть дело не в давлении на политиков?
Нет. Думаю, стандартная форма протеста уже стала частью стандартного шаблона. То есть она стала ожидаемой. А дело в том, что надо постоянно обновлять саму форму протеста, потому что иначе он оказывается элементом сценария. Сейчас уже ожидают появления массы людей на улицах.
Ожидаемо и то, что толпа будет вести себя определенным образом – и тогда появится полиция, кого-то изобьют, кого-то арестуют, а все остальные потом разойдутся по домам. Таким образом, наше участие в этом представлении основано на ложной предпосылке, что чем больше людей вышли на улицы, тем больше шансов добиться социальных перемен.
Нельзя ли подробнее объяснить, что именно вы предлагаете?
Я предлагаю некий тип активизма, который фокусируется на том, чтобы вызвать определенный психологический сдвиг. По сути речь идет о своеобразном прозрении. Мне кажется, есть большой потенциал и в создании гибридов социальных движений и политических партий, что потребует от людей более сложного поведения – например, выдвинуть кандидатуру на политический пост, завоевать голоса избирателей, войти в городские администрации.
По вопросу об использовании социальных сетей у многих современных активистов мнения расходятся. Кто-то говорит, что это ключевой инструмент для увеличения эффективности протестов; кто-то говорит, что социальные медиа позволяют властям мониторить протестные движения. Что вы сами думаете по этому поводу?
Это одна из ключевых проблем. Социальные медиа – это один из инструментов, которые есть в распоряжении у активистов, и так ил иначе им надо пользоваться. Однако фактически у социальных медиа есть и негативная сторона – и дело не только в том, что полиция может следить за активистами.
Мы в Occupy видели это воочию: в социальных медиа многие вещи выглядят лучше, чем в реальной жизни. И потом люди стали больше акцентировать внимание на социальных медиа – им было удобнее постить что-нибудь в Твиттере или Фейсбуке, чем выходить на мероприятия Occupy.
В этом, по-моему, и заключается главная угроза – стать зрителями, а не участниками.
Что вы думаете о протестах под лозунгом «Жизни черных имеют значение», происходящих в США с прошлого года, как следствие межрасового конфликта?
Конечно, я полностью поддерживаю это движение. Я сам черный и сталкивался с дискриминацией, против которой и протестует это движение. Однако если мыслить стратегически, то, думаю, важно никогда не протестовать напрямую против полиции, потому что полиция, собственно, и создана для того, чтобы впитать в себя протест – цель силовиков направить вашу энергию на себя, чтобы вы оставили в покое самые уязвимые части репрессивного режима, при котором мы живем – политиков и крупные корпорации. Мы должны углублять свой протест.
Что вы думаете о применении насилия в ходе протестов?
Результаты исследований говорят, что протесты с применением насилия более эффективны, чем ненасильственные. Думаю, оно эффективно, но лишь в краткосрочной перспективе, поскольку в итоге развивается некая организованная структура, в которую легко может внедриться полиция.
В плане долгосрочной перспективы лучше развивать ненасильственную тактику, позволяющую сформировать стабильное и прочное социальное движение.
Но разве насилие не отталкивает общественность от движения?
Людей отпугивает и отталкивает тактика «Черного блока», потому что они не могут её понять и не в состоянии представить, что бы они сами такое делали. А движения функциональны, когда они вдохновляют народ – когда они позитивны, предлагают альтернативу и заставляют людей отбросить страх. Здесь сложно соблюсти равновесие, поскольку ты не хочешь быть и на другой стороне и поддерживать скучные и невыразительные формы активизма. Нужно попытаться найти золотую середину – такие формы, которые одновременно могут вдохновлять людей и избавлять их от страха. Однако какого-то универсального средства для решения этой проблемы нет ни у кого.
Ваша книга «Конец протеста» провозглашает окончание эпохи протестов в знакомой нам форме. Как нам заново открыть для себя протест?
Он всегда открывается заново. Каждое поколение переживает собственные моменты революции. Главное то, что сейчас мы живем в эпоху, когда тактические инновации происходят гораздо чаще, поскольку люди могут наблюдать за тем, что делают другие в реальном времени по всему миру, и, соответственно, перенимать эти инновации.
Думаю, что будущую революцию начнут те, кто даст себе обещание никогда не протестовать дважды одним и тем же способом.
Это трудно для активистов, потому что они любят действовать по шаблону. Однако если мы будем привержены принципу инноваций, то сможем изобретать совершенно новые формы протеста. Люди ведь не ожидали, что появится нечто вроде Occupy, когда это движение возникло. И сейчас мы тоже не ожидаем иного массового движения, а ведь оно начнется.
