Букчин: живое наследие американского революционера

Мюррей Букчин

Примечание редакции: Мы публикуем интервью с Дебби Букчин, дочерью Мюррея Букчина, скончавшегося в 2006-м году. Букчин прожил свою жизнь в кругу левых революционеров: в девятилетнем возрасте он вступил в комсомол, ближе к сорокалетнему возрасту стал троцкистом, после чего увлекся анархистской теорией и в конце своей жизни идентифицировал себя как «коммуналиста» и развивал идеи «либертарного муниципализма». Букчин был (и остается) настолько же влиятельной фигурой, насколько и противоречивой. Его радикальная критика теории глубинной экологии и «анархизма как стиля жизни» вызвала многочисленные оживленные дебаты, продолжающиеся и поныне. Сейчас, когда его революционные идеи подхватило курдское движение освобождения, использующее его работы для построения демократического и экологически устойчивого общества гендерного равенства в самом сердце Ближнего Востока, мы наблюдаем возрождение интереса к жизни и идеям этого великого мыслителя. Поэтому журнал ROAR с удовольствием публикует интервью с Дебби Букчин, которая рассказывает не только о весьма ценных аспектах политического наследия своего отца, но и о жизни человека, стоявшего за всеми этими идеями.

Издательство Verso Books недавно опубликовало книгу «Следующая революция: народные ассамблеи и обещание прямой демократии» – сборник эссе вашего отца Мюррея Букчина. Не могли бы вы рассказать об этой книге? Почему вы решили взяться за ее публикацию?

На это нас вдохновили, помимо всего прочего, происходящие сейчас политические дебаты о том, в каком направлении левым следует двигаться в плане организации. Издательство Verso публикует также работы Славоя Жижека и Саймона Критчли. Первый продвигает идею революции, в результате которой власть передается централизованному государству, перепевая марксистскую теорию, а второй продвигает идею о социальных переменах, происходящих в «расщелинах» нашего общества. Мюррей же считал, что оба эти варианта не являются адекватными ответами на стоящий перед нами вопрос – о том, как развивать радикальные формы управления, которые являются демократическими и в то же время способны фундаментально изменить общество. Мы посчитали, что сборник его эссе о децентрализованной демократии может предложить третий вариант ответа на эти вопросы. И мы хотели презентовать его вместе с некоторыми ранее неопубликованными материалами новому поколению активистов.

Как Мюррей Букчин подошел к концепции децентрализованной демократии?

На протяжении всей своей сознательной жизни он изучал революционные движения и описал их историю в четырехтомной работе «Третья революция». Изучение этих движений убедило его в том, что революционные перемены невозможны при помощи действий, происходящих где-то в маргинесе 1 общества – например, построение альтернативных организаций, продовольственных кооперативов и свободных школ – как предлагает Критчли. Однако такие перемены невозможны и при помощи создания крупного социалистического государства – эта идея уже полностью дискредитирована и не сможет завоевать массовой популярности.

Вместо этого Мюррей считал, что мы должны использовать формы организации, базирующиеся на лучших традициях революционных движений – таких как Парижская Коммуна 1871-го и коллективы, сформированные в ходе Испанской революции 1936-го. Это часто забываемая ныне традиция принятия решений на муниципальном уровне – районными ассамблеями, которая бросает вызов гегемонии государства-нации.

И поскольку Мюррей был американцем, он также рассматривал традиции, которые будут находить отклик у американской общественности – такие явления как Комитеты Американской революции или демократические традиции городских собраний в Новой Англии, которые до сих пор еще живы, например, в Вермонте. Об этих идеях он и рассуждает в книге.

Букчин стал известен благодаря своим работам об экологии, иерархии и капитализме, объединенным концепцией, которую он сам называл «социальной экологией». Как идеи книги связаны с этой концепцией?

Одна из центральных идей, которыми Букчин обогатил левую теорию, заключается в том, что он еще с начала 1960-х утверждал, что экологические проблемы – социальны. Социальная экология начинается со следующей предпосылки: мы никогда не сможем реально противостоять климатическим изменениям, отравлению почвы пестицидами и множеству прочих проблем, подрывающих экологическую устойчивость планеты, до тех пор, пока не сможем решить лежащие в основе этих проблем вопросы, в частности, господства и иерархии. А это подразумевает и вопросы господства на основе гендера, национальности, расы, сексуальной ориентации, а также классовых различий.

Искоренение этих форм угнетения сразу же ставит вопрос о том, как организовать общество так, чтобы максимизировать свободу. Поэтому идеи народных ассамблей, представленные в книге, естественно берут начало в философии социальной экологии. Они отвечают на вопрос о том, как продвигать революционные перемены, чтобы достичь подлинной свободы для индивидуума, но при этом и позволить (необходимой) социальной организации существовать в гармонии между людьми и в гармонии с природой.

Народные ассамблеи частично связаны с концепцией муниципальной организации, которой Букчин придавал особое значение. Когда и почему Букчин стал акцентировать внимание на этих вопросах?

Мюррей начал задумываться над этими вопросами еще в 1960-х. В частности он попытался дать ответы на них в своем эссе 1968-го «Формы свободы». Однако вопросом о политической и социальной организации Мюррей особенно тщательно занимался последние 20 лет своей жизни – собственно, когда вошедшие в данную книгу эссе и были написаны. Когда Мюррей увидел, в какое затруднительное положение попало альтерглобалистское движение и его аналоги, он заявил, что само по себе участие в «фестивалях угнетенных» не предлагает структурной основы для решения проблем укоренившегося социального и экономического неравенства.

Более 30 лет он работал в рамках анархистской традиции, однако затем стал ощущать, что анархизм не может адекватно решить вопросы о власти и политической организации.

Поэтому Мюррей стал продвигать философию локальных низовых демократических движений, которую назвал «коммунализмом», и политическим выражением этой философии был, по его мнению, либертарный муниципализм. Мюррей считал, что, развивая и институционализируя генеральные ассамблеи на локальном уровне, мы способны вновь наделить себя полномочиями в качестве активных граждан и наметить курс развития для наших сообществ и экономики, а также объединиться в конфедерацию с другими локальными ассамблеями. Как он предсказывал, такого рода самоуправление будет укрепляться при «двоевластии» – оно сначала бросит вызов, а затем окончательно ликвидирует власть государства-нации. Мюррей часто заменял термины «коммунализм» и «либертарный муниципализм», однако в целом он считал «коммунализм» зонтичной политической философией, а «либертарный муниципализм» его политической практикой, которая предполагает выдвижение кандидатов на муниципальном уровне, муниципализацию экономики и так далее.

Похоже, что новые движения вроде «Оккупируй Уолл-стрит» и «Индигнадос» отражают некоторые из его идей. Как бы Букчин отнесся к этим движениям и в частности к такому феномену, как движение «Подемос» в Испании?

Мюррей был бы счастлив видеть движение «Индигнадос» – отчасти из-за его восхищения революционной Испанией 1936-го, что нашло отражение в его книге «Испанские анархисты». И он, безусловно, оценил бы те импульсы, что стали движущей силой движения Occupy и гражданских восстаний на Ближнем Востоке. Однако думаю, он предвидел бы и проблемы, с которыми довелось столкнуться движению Occupy, например, связанные с достижением консенсуса, и ошибочное мнение, разделяемое многими участниками движения, что организация протестного лагеря равняется действительному возврату власти народу, которая, по мнению Мюррея, должна институализироваться на локальных ассамблеях внутри сообществ, чтобы затем создать подлинную политическую силу.

И, полагаю, нельзя не восхищаться политическими событиями в Греции и Испании, где к власти сейчас приходят новые и в большей степени демократические партии. Однако Мюррей предупредил бы, что такие национальные партии практически всегда вынуждены идти на компромисс и жертвовать своими идеалами настолько, что серьезные политические изменения становятся уже невозможными. Он предупреждал об этом, когда в начале 1980-х немецкие «Зеленые» пришли к власти – и, как оказалось, был прав. Они сначала называли себя «беспартийной партией», а закончили коалицией с консервативной партией ХДС, чтобы только удержаться у власти.

Именно поэтому он различает «искусство управления государством», как он называл традиционные представительские правительства, которые никогда в действительности не наделяют полномочиями обычных граждан, и «политику» – термин, который, как он говорил, нам следует вернуть себе.

Этот термин должен означать прямое демократическое самоуправление, осуществляемое посредством народных ассамблей, связанных в единую сеть для принятия решений, касающихся регионов в целом. И это одна из причин, почему мы рады, что его книга опубликована именно сейчас – она непосредственно резонирует с импульсами миллионов человек по всему миру, которые требуют прямой, а не представительской демократии. И она должна помочь им всем достичь этой цели.

Поскольку требование «прямой демократии» стало уже чем-то вроде боевого клича, работа вашего отца вновь пользуется большой популярностью. Помимо этого, он считается одним из наиболее влиятельных анархистов и либертарных мыслителей прошлого столетия. Каково это — быть его дочерью?

Полагаю, что на этот вопрос не может быть однозначного ответа. Один из вариантов ответа связан с политикой – большую часть своей взрослой жизни я занималась журналистскими расследованиями, однако после смерти моего отца в 2006-м почувствовала, что моя задача заключается в том, чтобы нести его идеи дальше, поскольку никогда еще необходимость политических изменений не стояла столь же остро, как в наши времена, а его работы являются существенным вкладом в левую теорию.

Другой ответ на этот вопрос более личный: у меня было необычное детство, поскольку оба моих родителя были активистами, увлеченными разными идеями.

Мюррей был самоучкой: он никогда не ходил в колледж – он самостоятельно все изучал от физики до философии и особенный упор делал на историю.

У него было внутреннее желание поместить все в определенный контекст, поэтому он увлеченно занимался всем. А моя мама Беа была математиком, и ее по праву можно считать мыслителем-диалектиком. Благодаря своему интеллекту и чувствам она стала для Мюррея настоящим товарищем, что помогло и ему самому развивать свои идеи.

Они были очень близки, несмотря даже на то, что женаты они были всего 12 лет, но жили вместе они на протяжении десятилетий – вплоть до начала 1990-х. Благодаря бесконечным дебатам, сильным интеллектуальным и эмоциональным связям наша семья была чудесным местом для воспитания, а мой период взросления пришелся на 1960-1970-е годы – в политическом смысле это было весьма активное время, поэтому наш дом был постоянно полон интересных людей – для ребенка это все было весьма забавно.

В конечном счете, в обоих родителях я особенно ценю их огромную любовь к идеям – их постоянную приверженность великим идеям, которые формируют возможность для политической трансформации. И не в меньшей степени я ценю их стремление действовать ради воплощения этих идей.

Не могли бы вы рассказать, что за человек был Мюррей Букчин?

Пусть в это и сложно поверить, читая его полемические материалы, но Мюррей был весьма отзывчивым и заботился об окружающих. Он помогал своим студентам в институте социальной экологии и был очень общительным человеком – ему нравилась хорошая компания. Во многих своих работах, особенно в ранних, вроде эссе «Анархизм постдефицита» и, конечно, «Экология свободы», но также и в поздних статьях «Социальный анархизм или анархизм стиля жизни», можно ощутить глубину его утопического видения, его веру в то, что люди достойны жизни в обществе, которое максимизирует креативность и свободу. Он был весьма чувствителен к человеческим страданиям, чуткий и даже временами сентиментальный. В то же время он мыслил рационально и был твердо уверен в том, что построение рационального – обязанность людей.

Как и у всех мыслителей, работавших на протяжении десятилетий, идеи вашего претерпевали изменения с течением времени. Как вы это объясняете?

Мюррей постоянно учился и пересматривал свои взгляды. Он позволял своим теориям органично и диалектически развиваться и не цеплялся за теоретические доктрины – хоть анархистские, хоть марксистские. С другой стороны, Мюррей тоже не был застрахован от ошибок. Так, например, хотя я и согласна с его критикой анархизма «стиля жизни» (в книге «Социальный анархизм и анархизм стиля жизни: непреодолимая пропасть», опубликованной в 1995-м), однако я считаю, что в ней были определенные стилистические ошибки, придавшие ей излишне резкий тон – и в результате многим не определившимся анархистам стало сложно воспринять его точку зрения.

Тем не менее, думаю, что сейчас, 20 лет спустя, его критика уже выдержала испытание временем, и не только в том, что касается анархизма «стиля жизни», но анархизма как такового.

Можно также сказать, что коммунализм в этом контексте стоит рассматривать, как логическое продолжение, заполняющее организационные пробелы в анархизме. Надеюсь, что анархисты, которые прочли этот сборник эссе, станут рассматривать коммунализм в качестве естественной производной анархизма, а критику анархизма со стороны Мюррея в контексте его поисков потенциальных инструментов для совершения революционных преобразований.

Почему, на ваш взгляд, Мюррей взял столь резкий тон, по мнению многих читателей, в книге «Социальный анархизм и анархизм стиля жизни»?

Мюррей всю жизнь объяснял, почему с иррациональностью капитализма можно бороться только при помощи организованного социального движения, однако здесь была одна громкая группа анархистов, отвергающая эту цель и выступавшая за индивидуалистическую, анти-технологическую, примитивистскую политику, которую Мюррей считал столь же иррациональной, как и капитализм.

То есть его тон был достаточно резким, потому что он отчаянно пытался спасти само социальное измерение анархизма. Мюррей был также беспощаден, критикуя теорию «глубинной экологии» – например, он четко заявлял, задолго до того, как это осмелились утверждать другие, что «глубинная экология» – по сути своей человеконенавистническая и анти-рациональная политическая философия. Многие из анархистов и сторонников теории «глубинной экологии» не смогли ответить на критику их идей и поэтому стали нападать на Мюррея лично. В книге «Открывая Букчина: социальная экология и кризисы нашего времени» ее автор Энди Прайс из университета Шеффилд-Халлам замечательно проанализировал критику Мюрреем анархизма и «глубинной экологии» и развенчал попытки высмеять его, предпринимавшиеся сторонниками этих движений. Книга Прайса великолепно анализирует эти вопросы, и ее можно считать даже неким введением к теориям Мюррея.

Какие из идей Мюррея вы считаете наиболее важными?

Необходимость диалектического мышления: чтобы нечто действительно узнать, необходимо увидеть его в процессе развития – не в статичном виде – не как то, что «есть», а как то, чем оно потенциально может «стать». То есть что иерархия и капитализм не являются неизбежным результатом развития; что наследие свободы всегда существовало параллельно с наследием господства. И наша задача, как людей, способных к рациональному мышлению, попытаться развить этику и социальную структуру, максимизирующую свободу.

А каковы его наиболее актуальные на данные момент достижения?

На самом базовом уровне, чрезвычайно важное значение имеет его представление экологии в качестве политической категории. Он лет на пятьдесят опередил свое время, когда совершенно прямо заявлял, что капитализм несовместим с жизнью в гармонии с природой. Сейчас ряд таких активистов, как Наоми Кляйн, подхватили и популяризовали эту концепцию. Он также опередил свое время в том, что касается критики левых с левой перспективы, утверждая, что традиционный марксизм с его акцентом на пролетариате как классе-гегемоне и экономическим редукционизмом следует отвергнуть ради расширения рамок социальных преобразований.

Однако еще больше заслуживает внимания его желание разработать единую социальную теорию, основанную на философии. Иными словами, объективные основы для этического общества. Поэтому он постоянно погружался в историю, антропологию и даже в биологию – все ради продвижения идеи о том, что взаимопомощь, взаимодополняемость и прочие аспекты естественной эволюции – указывают на то, что человеческие существа способны организовать свою жизнь на рациональных началах, чтобы жить в гармонии друг с другом и природой; что мы способны создать то, что он называл «свободной природой». И в этом смысле я соглашусь с вами в том, что он действительно был одним из наиболее оригинальных мыслителей XX века.

В последнее время Букчина стали упоминать в связи с курдским автономным движением. Не могли бы рассказать о его роли, о его влиянии на курдское сопротивление и их социальные формы организации?

Прямо сейчас курды в определенных районах Турции и северной Сирии участвуют в одном из наиболее смелых и инновационных проектов, развивая систему принятия решений на основе прямой демократии. За два года до смерти в 2006-м Мюррей связывался с Абдуллой Оджаланом, заключенным лидером курдского сопротивления. И хотя им так и не довелось пообщаться напрямую, Оджалан серьезно взялся за изучение работ Мюррея – в частности за его основополагающие работы, такие как «Экология и свобода» и «От урбанизации к городам».

В результате Оджалан отбросил марксистско-ленинский подход к социальной революции ради продвигаемого Мюрреем неэтатистского, либертарного муниципалистского подхода.

Он воспринял идеи Мюррея и разработал свою концепцию, которую он называет «демократический конфедерализм». И мы наблюдаем сейчас, как эти идеи работают в курдских общинах в Турции, в районе Роджавы на севере Сирии, в том числе в городе Кобани, где курдские силы вели бои и изгнали Исламское Государство из города после 134 дней боев.

Эти города примечательны тем, что там организуется нечто вроде советов на основе прямой демократии, которые наделяют полномочиями каждого члена общины, вне зависимости от национальной, религиозной или гендерной принадлежности. Они усвоили принципы демократического принятия решений, экологического управления, равенства и представительства для этнических меньшинств и женщин, которые на данный момент составляют 40% в органах, принимающих решения. Они внедрили принципы свободы слова и во многом муниципализировали свою экономику. И, что не менее важно, они считают курдскую автономию неотделимой от вопроса о строительстве освобождающего некапиталистического общества для всех. Они создали собственные автономные зоны, которые являются ныне настоящим вызовом нации-государству.

И такого рода самоуправление является моделью не только для определенного региона, но и для всего мира. Как бы я хотела, чтобы Мюррей, который верил не только в либертарную муниципалистскую модель, но и в курдскую борьбу за автономию, смог бы дожить до этого дня и увидеть все это воочию.

В предисловии к книге вы отметили, что влияние Мюррея прослеживается также в политике и практике новых социальных движений. Что вы думаете о его наследии для социальных движений и какие цели преследуете, публикуя данную книгу?

Полагаю, что отдельные идеи Мюррея можно увидеть во многих современных политических и социальных теоретических работах. Например, в трудах таких теоретиков, как Дэвид Харви и Марина Ситрин. Мой соредактор Блэр Тэйлор, кандидат наук Новой Школы Социологии, специализируется на истории новых социальных движений, и он заметил, что многие из этих движений уже восприняли идеи Мюррея, пусть даже иногда и несознательно. Это можно увидеть в использовании аффинити-груп, советов спикеров и прочих форм организации прямой демократии. Это особо прослеживается при рассмотрении таких вопросов, как господство и иерархия; в понимании префигуративной политики, то есть что мы должны жить ценностями нашего движения и хотим действительно нового общества.

Все эти концепции Мюррей ввел в оборот еще в 1970-х. И вы видите, как эти идеи работают в городских движениях и даже просто на улицах – когда репортеры спрашивают протестующих: «Чего вы хотите?», те отвечают: «Прямой демократии».

Замечательно также то, что идеи Мюррея обсуждают такие люди, как Дэвид Харви и Дэвид Грэбер; то, что их по-новому открывает для себя следующее поколение. Я надеюсь, что социальные движения, формирующиеся сейчас по всему миру, воспользуются изложенными в этой книге идеями, чтобы вернуть власть народу на муниципальном уровне – чтобы мы смогли институализировать политические преобразования, необходимые для продвижения от протеста к реальной социальной трансформации – к самоуправляющемуся обществу и освобожденному будущему.