Рабочие калужского завода «Бентелер» называют его «папой» прошедшей недавно забастовки; власти считают «экстремистом», работодатели – заносят в черные списки. С членом совета Межрегионального профсоюза работников автопрома, активистом Российского социалистического движения Дмитрием Кожневым беседуют Иван Овсянников и Борис Кагарлицкий.
И.О.: Дима, после забастовки на «Бентелере» твое имя у всех на устах. Но ты ведь участвовал в рабочем движении задолго до того, как стал профсоюзным организатором в Калуге…
Д.К.: Первый опыт содействия рабочей борьбе был у меня в Твери, в 2005-м. Тогда я был членом группы «Революционная альтернатива». Мы устроили своего товарища в трамвайно-троллейбусное управление, а сами занимались внешней агитацией. Пробирались на территорию и распространяли листовки. Закончилось это для меня плачевно. Мы попали в засаду, организованную службой безопасности. Так я, будучи офицером вооруженных сил, оказался на нарах.
И.О.: Что тебе предъявили?
Д.К.: Искать какую-то логику в этом процессе очень сложно. Мне предъявили незаконное хранение оружия. Прокуратура требовала три года. Суд дал год, хотя для такого рода дел заключение – это вообще нонсенс. Просто было большое желание меня закрыть…
Приговор был шит белыми нитками, что дало мне основание направить жалобу в Европейский суд по правам человека.
И.О.: Сколько времени ты провел в тюрьме?
Д.К.: Полгода. Я добился, что часть срока мне все-таки скостили. Сидел в такой статусной тюрьме, как Бутырка. Испытывал даже элемент гордости, а чтобы мозги не засохли, писал разнообразные бумаги юридические, и для себя, и для сокамерников. Вообще, благодаря участию в процессе я получил много ценных навыков. Мне попался адвокат, который не столько делал что-то за меня, сколько учил. В дальнейшем мне это очень пригодилось.
И.О.: Что было после твоего освобождения?
Д.К.: Я пошел на тверской завод «Центросвармаш» учеником токаря-карусельщика и, поскольку у меня было высшее техническое образование, освоил профессию очень быстро. И попытался создать там профсоюз.
И.О.: Этот опыт был неудачным?
Д.К.: Одна из главных наших ошибок на «Центросваре» была в том, что мы воспринимали профсоюз не как организованных людей, а как некую формальную структуру. Была иллюзия, что если мы напишем правильную бумагу, законы сразу начнут исполняться. Эта ошибка уничтожила профсоюз. Попытки добиться соблюдения прав рабочих через те структуры, которые, казалось бы, должны эти права защищать – в первую очередь прокуратуру и трудинспекцию – оборачивались против нас. Так, вместо того чтобы проводить проверку фактов, указанных в наших жалобах, прокуратура стала вместе с работодателем давить наш профсоюз: допрашивать членов, проверять уставные документы, и в итоге заявила, что профсоюз незаконен. В результате я был уволен, а мои товарищи на заводе подверглись гонениям.
И.О.: Отличаются ли рабочие старых предприятий типа «Центросвара» от тех, что работают на новых заводах, вроде «Фолькса» или «Бентелера»?
Д.К.: Типаж, безусловно, разный. На «Центросваре» действовал принцип негативного отбора. Работали там в основном пожилые, очень много алкоголиков. Причем бухали не водку, а разведенный стеклоочиститель – 50 рублей за литр. Политика руководства состояла в том, чтобы держать таких людей на производстве. Ведь люди, которые пьют на работе, они же постоянно на крючке! Они никогда не будут возмущаться по поводу низких зарплат и тем более – создавать профсоюз.
И.О.: А как же пресловутая производительность труда?
Капиталисты, как известно, заинтересованы в получении максимальной прибыли. Но прибыль можно получить разными способами. Во многих случаях владельцы предприятий выжимают все, что только можно из производственных фондов, доставшихся им в наследство от СССР, не вкладывая ни копейки в техническое перевооружение. Зато крайне экономят на рабочей силе. Поэтому, когда говорят, что главное спасение – частная собственность, это лукавство. Все постсоветские предприятия давно находятся в частных руках…
На «Центросваре» у нас был участок, где зимой образовывался сугроб, потому что в окнах попросту не хватало стекол. В цеху постоянно была нулевая или минусовая температура. Помню, как на перерывах мы грелись в подсобке, прижавшись спиной к батарее, в ватниках. Руки примерзали к оборудованию. Вода лилась с крыши, капая на высоковольтные шкафы. Периодически что-то замыкало.
В последний месяц моей работы на «Центросваре» был случай, когда под вальцовочные катки затянуло человека. Это катки, которыми прокатывается лист металла. Поскольку оборудование старое, и работало плохо, вышло так, что один рабочий поставил лист и начал прыгать на нем, чтобы металл пошел под катки. И у него затянуло туда ноги и раскатало под диаметр 2 миллиметра… Кнопка блокировки не работала. Жуткая смерть…
И.О.: Как ты оказался в Калуге?
Д.К.: Поскольку организацию на «Центросвармаше» разгромили, я остался без работы, и ни одно из предприятий города Твери меня, из-за моей известности, не брало. Тогда профсоюз предложил мне работу органайзера. Я согласился.
Первым моим впечатлением, когда я переехал в Калугу и пришел на проходную «Фольксвагена», был культурный шок. Я увидел огромное количество молодых, вменяемых людей. Меня поразило, что, когда мы распространяли листовки, люди по ним звонили, интересовались, вступали в профсоюз.
И.О.: Что вы писали в листовках?
Д.К.: Мы рассказывали о классовых интересах рабочих, необходимости борьбы, функциях профсоюза.
И.О.: Т. е. делали акцент не только на чисто производственных проблемах, но и на мировоззренческих вещах?
Д.К.: Я считаю, что воспитывать мировоззрение очень важно. Производственные проблемы – это частности. Люди должны видеть общую картину. Лишь тогда они будут способны что-то менять.
И.О.: Но ведь бытует такой прагматичный подход к профсоюзной деятельности: профсоюз – что-то идущее «от живота», и не стоит привносить политику в профсоюзное дело…
Д.К.: Политика тоже идет «от живота». На самом деле профсоюз не дает позитивных улучшений прямо здесь и сейчас. Это работа на перспективу. Трудная, тяжелая борьба.
И.О.: Люди приходят в профсоюз, чтобы получить больше денег или чтобы бороться за справедливость?
Д.К.: Справедливость и «больше денег» – это взаимосвязанные вещи. Маленькая зарплата – это несправедливость. Мы пытаемся воспитать в людях чувство рабочей гордости. Ведь рабочий – это человек, который производит все материальные блага. Он не попрошайка, которого кормит босс. Все обстоит с точностью до наоборот.
И.О.: Первым успешным опытом профсоюзной борьбы в Калуге был «Фольксваген», где год назад МПРА удалось добиться внушительных успехов. Почему администрация пошла на уступки?
Д.К.: Когда мы начали работать на «Фольксвагене», в профсоюзе было около 400 человек, из которых лишь около десятка – активисты. Еще до моего приезда были локальные итальянские забастовки, остановки работы во время жары. Например, бригада сварщиков отказалась работать из-за отсутствия спецодежды, которая предохраняла бы руки от ожогов. Постепенно люди входили во вкус. Недовольство росло. Профсоюз вел активную агитацию за повышение зарплаты и включение премий в оклад, инициировал коллективный трудовой спор. Вместо этого рабочим дали подачку в виде маленькой бутылочки пепси-колы и пирожного. Это вызвало возмущение. Все эти подачки люди решили собрать и отнести в офис. В кузовном цеху подошли к делу более радикально. Пирожные полетели в «аквариум», где сидят мастера. Потом мы провели массовые сменные собрания перед предприятием. Запахло забастовкой. В итоге добились того, что оклад в течение года повысился на 40%. Правда, работодатель тоже себя не обидел, серьезно увеличив план. Успех на «Фольксвагене» стал примером для других заводов, и в частности – для «Бентелера»…
Б.К.: Расскажите, как формировались ваши взгляды? Почему именно левые, а не другие?
Д.К.: Сложно сказать. Мои родители не были левыми. В 90-е наша семья поддерживала Ельцина. Жизненного опыта в те годы у меня тоже не было. В левом движении я с 1994 года. Какой может быть жизненный опыт у школьника? Первоначально я примкнул к организациям сталинистского толка, потому что других в то время в Твери не было. Пожалуй, большое влияние на меня оказал Панарин, член ВКП (б) Нины Андреевой, бывший военный летчик, который устроился на железную дорогу, работал машинистом. Именно он объяснил мне важность классовой борьбы и низовой организации рабочих.
И.О.: А что тебя отвратило потом от сталинизма?
Д.К.: Много книжек читать начал…
Б.К.: Какие книги?
Д.К.: Прежде всего, конечно, работы Троцкого. Особенно, «Преданная революция». Помню, в 2002 году, на марше «Антикапитализм», мне в руки попала газета «Левый авангард». Это была первая левая газета, рассчитанная на адекватную молодежь. Большинство коммунистических газет в то время были выдержаны в лучших традициях брежневской эпохи. Полгазеты обычно посвящалось восхвалениям какого-нибудь Ким Ир Сена. Другая половина – былинам про революционных борцов и героев Великой отечественной.
И.О.: Но твой армейский опыт, казалось бы, должен был толкать к национал-патриотизму…
Д.К.: Я никогда не был националистом. К этим вещам у меня всегда было отношение критическое, как и к религии.
И.О.: Как сочетается марксизм с опытом современной рабочей борьбы. Он ему адекватен?
Д.К.: Чем больше я работаю организатором, тем больше у меня укрепляется уверенность, что марксизм – единственное адекватное теоретическое осмысление повседневного существования рабочего в условиях капитализма. Но об одних и тех же вещах можно говорить по-разному. Если говорить о марксизме в форме академической лекции, реакция будет нулевая. Важно связать теорию с непосредственным опытом людей. Многие рабочие на интуитивном уровне понимают то, о чем говорит марксизм. Порой такое интуитивное понимание нужно лишь как алмаз, немножко огранить.
И.О.: Иногда, читая нашу либеральную прессу, начинает казаться, что рабочего класса нет. Трудовые отношения выглядят как «черный ящик». Что в нем происходит – непонятно.
Д.К.: Непонятно, неинтересно и неважно. Те, кто говорят, что рабочего класса нет, просто пытаются вытолкнуть огромную категорию людей, объективно заинтересованных в социалистических преобразованиях, из сферы публичной дискуссии. Меня очень умиляет, когда главы крупных компаний говорят о демократии. Любое частное предприятие, неважно, большое или маленькое, представляет собой диктаторское, полицейское государство, где у работников нет самых элементарных прав.
И.О.: Когда смотришь на фотографии и видео с забастовки на «Бентелере», кажется, что все это было где-то за рубежом, а не в России. Как происходит скачок от обывателя к активисту?
Д.К.: Это действительно какое-то волшебство. Мы много работали в этом направлении – проводили тренинги, смотрели много записей забастовок в других странах, чтобы люди прониклись этим духом. Мы смотрели кадры с «Форда», латиноамериканских забастовок, столкновений рабочих с полицией в Южной Корее. Проводили собрания. Много общались. Было важно, чтобы люди почувствовали себя вместе, почувствовали свою силу, впитали эту культуру. И вот, в один прекрасный день… страх отступил на второй план.
И.О.: Как люди реагировали на попытки властей и желтых профсоюзов замять забастовку?
Д.К: Сначала немного растерялись. Потом пришло возмущение.
Б.К.: В фильме о забастовке на «Бентелере» есть такой момент, когда две тетки какие-то унылыми голосами долго объясняют рабочим, что не надо протестовать, а надо пойти под двери директора и там скулить…
Д.К: Самое интересное, что это не просто тетки, это чиновницы министерства труда Калужской области, представители государства. Когда мы выложили это видео в Интернет, сразу появилось много постов от нашистов, призывающих граждан отмечать его как спам.
Б.К.: Самое смешное в этом видео, что чиновницы выглядят совершенно не страшно. Они выглядят попросту глупо.
Д.К: На самом деле, чтобы король стал голым, люди должны почувствовать свою силу и получить знания. Перед этим мы проводили тренинги на тему: что можно и что нельзя. Выпустили памятку участникам забастовки, где с цитатами из законов разъяснили, какие у них есть права. После этого им, естественно, было смешно, когда чинуши в дорогих костюмах, с золотыми часами, приходили их уговаривать. На их фоне я выглядел своим парнем.
И.О.: Можно сказать, что забастовка на «Бентелере» стала для рабочих политической азбукой?
Д.К: Да, люди увидели на деле, что представляет собой буржуазная власть. Прочувствовали это.
