Артемий, нам приходилось общаться с вашим отцом, Кивой Львовичем Майдаником, известным левым латиноамериканистом, который встречался с Эрнесто Геварой, Даниэлем Ортегой, Луисом Корваланом, дружил с Шафиком Хандалем. Как повлияла на ваши взгляды юность в такой семье? Считали ли вы себя левым?
Начнем с того, что в нашем обществе, как известно, все эти понятия «левые», «правые» – смешались хуже, чем в доме Облонских. Потому что можно ли считать левыми наших коммунистов? Или считать коммунистами КПСС?Я, конечно, не имел к КПСС никакого отношения, как и мой отец. И ненавидел эту партию так же, как какая-нибудь Новодворская и другие пещерные антикоммунисты. Это отношение было у меня всегда, и я думаю, это влияние моего отца, который был человеком выдающимся, человеком заразительным. Притом, что мы с ним шли совершенно разными тропинками, и в каком-то смысле он был во мне сильно разочарован, потому что мне нравились совсем не те вещи, которые нравились ему.
А мои взгляды? Я не назвал бы их левыми. Я бы сказал, что выступаю за социальную справедливость. Мне не нравится, когда одни люди давят других, когда одни люди эксплуатируют других, когда считают, что одни люди лучше, а другие – хуже. Поэтому мне одинаково омерзительны и наши власти, типа Путина, и наша оппозиция, вроде Касьянова, Лимонова, Новодворской и им подобных. Потому что и те, и другие одинаково презирают народ. И те, и другие одинаково считают его быдлом. Только власти считают, что это хорошо, а наша оппозиция считает, что «быдло» – это плохо, что это не Европа, не Америка. И по этому поводу переживает. Но презирают они народ одинаково – и власть, и оппозиция.
Мне это не близко. Я народ люблю, хотя и имею к нему много претензий.
А музыка Виктора Хара и Виолетты Парра или Пита Сигера, Джоан Баэз вызывала у вас тогда какой-то интерес?
Эстетически это никогда не было для меня близким. При всем моем респекте к Виктору Хара, Питу Сигеру, Вуди Гатри и другим «фолкникам», певцам протеста. Я очень уважаю их позиции, но в жизни не буду слушать их пластинки, потому что для меня это скучно. Дело в том, что я вообще терпеть не могу бардовскую песню. Такая музыка нравилась мне только у наших гениальных исполнителей – Башлачева, Высоцкого.
В 1990 году, беседуя с Реджи Недельсон, вы так сказали об СССР: "Самое лучшее для этой страны – это распродать ее по кусочкам тем, кто больше за нее даст". Так, собственно, и вышло уже через год. Вы об этом сейчас не жалеете?
Эта цитата почему-то безумно популярна в интернете. На разных ресурсах меня пытаются с помощью ее размазать, называют русофобом, антисемитом, сионистом, либералом, коммунистом… Честно говоря, я не помню, когда я это говорил. И наверняка эта цитата была вырвана из контекста.
Что касается Советского Союза, то, собственно говоря, с ним так и произошло. И я не считаю, что это плохо. Хотя в бытовом отношении распад СССР создал мне массу проблем – скажем, с визами в Прибалтику, куда я часто ездил, и когда мне проще было сгонять в Новую Зеландию, чем в соседнюю Эстонию или Литву, – но я совершенно не воспринимаю это как личную трагедию. В отличие, кстати, от моего отца. Это один из пунктов, по которым мы с ним категорически не сходились.
Я считаю, что это было абсолютно закономерно. И в этом смысле я считаю, что дальнейший распад Российской Федерации на какие-то более мелкие части будет также абсолютно закономерным. Я, скажем, обеими руками за образование Дальневосточной республики. И если бы мне повезло и я родился бы на Дальнем Востоке, как мой дружок Илья Лагутенко, я бы стоял за это самое дело. Я просто вижу, что Москва Владивостоку задаром нафиг не нужна. Это другая жизнь, это другая экономика, это другая природа. Это вообще другая часть мира. Причем тут Москва? Они должны жить своей жизнью и процветать. Это же касается и Сибири тоже. Я считаю, что нынешняя Российская Федерация – это такое же отжившее, динозавровое образование, каким был в свое время Советский Союз.
Кстати, та же Недельсон цитирует ваши нелицеприятные слова о Дине Риде, "продавшемся коммунистическим гаденышам", как вы заявили тогда, по ее словам. Были ли вы знакомы с Дином Ридом лично?
Я его видел, но никогда с ним не общался. Он не был мне особо интересен.
Недавно, в эфире "Эха Москвы", вы критически высказались в адрес рыночного либерализма:
Как вы пришли к этой позиции? Ведь двадцать лет капитализм был мечтой и казался решением всех проблем. Есть ли сейчас люди и силы, которые могли бы реализовать переход от капитализма к демократическому социализму?
Во всей нашей большой трудной истории политика и идеология, как мне кажется, играют не первую роль. Главное – это человеческий фактор. Пока не будет по-настоящему сильных, харизматичных и в то же время стопроцентно благородных и бескорыстных людей – таких, каким был Че Гевара, – одними лозунгами и борьбой ничего не добьешься. И все наши политики, так или иначе, рано или поздно прокалывались именно на этом.
Мне, например, в свое время нравился Горбачев. Да и сейчас в общем-то скорее нравится, чем не нравится. И отец мой с ним дружил. У Горбачева было одно хорошее личное качество. Он человек бескорыстный. То есть он единственный из всех русских руководителей, который не сколотил себе состояние в пятьдесят миллиардов долларов – в отличие от Путина, от Семьи и прочих. Но при этом Горби слаб, у него нет драйва, он не харизматичен. Он не лидер по натуре.
Если говорить о Борисе Ельцине, с которым я тоже встречался и общался… Он очень хотел призвать меня в свой семейный лагерь – в качестве хорошего парня с неплохими мозгами, имеющего влияние. Я ему тогда сказал, что готов ему помогать, только после того, как он остановит войну в Чечне, после чего Борис Николаевич, конечно, развел руками. У Ельцина тоже были некоторые задатки. И он мне нравился. В отличие от Горби, у Ельцина был драйв. Он, конечно же, был харизматиком. Но он был человеком абсолютно непоследовательным. Я точно знаю, что он не хотел мараться о взятки-откаты. Но когда к нему приходили все эти абрамовичи и прочие, он отсылал их к Вале Юмашеву, вместо того, чтобы послать их на хуй. И этим он съел сам себя. Хотя я считаю, что у него были задатки для того, чтобы стать национальным лидером.
Еще один парень, с которым я общался, который мне очень нравился, к сожалению, погиб – это Александр Лебедь. На Лебедя я был готов работать, потому что он мне дико нравился по-человечески. Мне очень нравился его голос, нравилось его чувство юмора и, как это ни странно, нравилось то, что он был военным. В нем ощущалась такая реальная сила. И при этом он был очень мирным человеком. Он слишком хорошо понял, что такое война, чтобы эту войну основательно возненавидеть. Но Лебедя просто съели – сначала административно, а потом и физически.
Так вот, если вернуться к нашей оппозиции – я даже отдаленно, под микроскопом не вижу у нас никаких оппозиционеров, с которыми мне было бы по пути. Я не сильно политизированный человек, не очень за этим слежу, но пока мне не подворачивался никто, кто показался бы мне в достаточной степени убедительным. А названия партий и цвета знамен меня не интересуют. Мне на это наплевать.
Насколько сильно в действительности звучал социальный протест в старом советском роке? Покойный Илья Кормильцев говорил нам в интервью, что рок на каком-то этапе стал инструментом в руках партийных элит, решивших, что быть миллионерами лучше, чем секретарями обкомов. Так ли это?
Не думаю, что рок сыграл серьезную роль в инструментарии элиты. Думаю, что были задействованы гораздо более серьезные вещи. Хотя рок, несомненно, сыграл серьезную роль как эмоциональный движок Перестройки и антисоветского движения восьмидесятых годов. Если вспомнить эпоху Перестройки, то ее кино – это, условно говоря, «Покаяние», ее театр – это «Крутой маршрут», а ее музыка, – это, условно говоря, «Кино», «Наутилус Помпилиус», «ДДТ» и так далее. В этом смысле рок сыграл роль.
Но если говорить о каких-то далеко идущих планах, интригах – то я во всю эту конспирологию имени Суркова вообще не верю. Сурков – это рок-фэн. Поэтому он сделал себе такую домашнюю собачку в лице Вадима Самойлова, появились какие-то приближенные парт-рокеры – но на самом деле их роль мизерна. Я в общем и целом считаю, что роль рока да и музыки вообще последние двадцать лет была минимальной. И по сравнению со многими другими инструментами манипуляции обществом и сознанием рок – это третья лига.
Вы публично протестовали против того, что известный клип Noize MC, посвященный ДТП с участием топ-менеджера компании "Лукойл", был снят с эфира "Эха Москвы". Потом вы вместе с Юрием Шевчуком участвовали в концерте-митинге против уничтожения Химкинского леса, который пытались сорвать власти. Но Noize MC там не было. На это были объективные причины?
Noize MC мог оказаться на этом концерте, но не оказался там абсолютно сознательно и по собственному выбору. Я, правда, не знаю, чего в этом выборе было больше – его собственных сантиментов или давления со стороны его директора. Директор, в принципе, неплохой парень – но у всех директоров на уме вполне осязаемые вещи.
Я с ним говорил последний раз чуть ли не в день концерта, и он сказал, что «увы и ах».
У всех есть свои аргументы. Каждый человек – это суверенное государство, и каждого человека можно понять. И поэтому, когда Noize MC мне говорил, что эта акция приобретает ощутимый политический оттенок… Она явно начала приобретать его еще до своего начала. Он сказал, что он от этого дела воздержится. Может быть, на это повлияло его задержание в Волгограде или то, что у него родился ребенок – Василий Иванович. Я не берусь судить и по-прежнему считаю, что Ваня Алексеев – очень хороший и в высшей степени талантливый парень. Я думаю, что он еще свое слово скажет. А если он хочет сказать это слово не на тех мероприятиях, к которым имею отношение я, то меня это совершенно не коробит. Я не его директор и не продюсер.
А вы знаете Виса Виталиса?
Да знаю, есть такой рэпер Вис Виталис. Тоже симпатичный парень.
Он 1969 года рождения, но такой драйв двигает.
Ну, я-то вообще в 1955 родился.
Вы же не рэпер, не пытаетесь под молодежь работать?
Почему бы нет?
Артемий, можно ли говорить, что социальная, протестная, "гражданственная" музыка возвращается в нашу общественную жизнь?
Да.
Напоминает ли она вам в этом смысле советский рок эпохи Перестройки? Шевчук, Noize MC, Барто… Что вы скажете на это как музыкальный критик? Это действительно перемены – или люди конъюнктуру ловят?
Я думаю, что если конъюнктура хороша, нет ничего плохого в том, чтобы ее ловить. Кстати, когда меня периодически спрашивают – зная о том, что я великий фэн Че Гевары – как я отношусь ко всяким футболочкам с его изображением и всему прочему сувенирному продукту, я говорю, что отношусь к этому очень даже неплохо. И уж ни в коем случае не отрицательно. Я считаю, что этот человек настолько велик и настолько крут, что никакая пошлость к нему в принципе прилипнуть не может. Нельзя опошлить Иисуса Христа. Нельзя опошлить Че Гевару. Точка. Че Гевара не изгой, а мировой лидер. К Чавесу могут быть претензии, к Че Геваре претензий быть не может. Хотя мой отец очень любил Чавеса, они с ним много общались. Я с ним, кстати, тоже общался, когда он приезжал в Москву.
И если человек надел на себя майку с Че Геварой – пусть он даже вообще не знает, кто это такой – он рано или поздно поинтересуется: а что это за модный чел у него такой на пузе сияет? И когда он этим делом поинтересуется, это обязательно принесет определенную пользу – хоть и микроскопическую. Дело не в конъюнктуре, а дело в качестве этой конъюнктуры. Поэтому я был бы абсолютно не против того, если бы даже одиозные гламурные персонажи – условно говоря, Ксения Собчак – вдруг объявили бы, что они против кровавого режима, за социальную справедливость. Я думаю, что пользы от этого было бы больше, чем вреда.
Но пошла ли новая волна протестной музыки?
Я полагаю, что волна пошла – и, собственно, говорил об этом на упомянутом «химкинском» митинге. Я там вспомнил старый советский анекдот – кстати, даже не столько интеллигентский, сколько общенародный. О том, что в канун шестидесятилетия Великого Октября царя Николая Романова представили к ордену Октябрьской революции – с формулировкой «За создание революционной ситуации».
Я считаю, наши власти делают все, чтобы эта волна пошла. И меня удивляет лишь то, что она еще не слишком взрывная. Потому что власть создает тысячи мелких поводов и серьезных причин, чтобы с ней бодаться. И дает эти поводы практически всем: от крестьян, погорельцев до бизнесменов. Поэтому волна будет только усиливаться – я в этом не сомневаюсь.
Корреспондентка из «Новой Газеты» недавно спросила меня: «Почему это музыканты вот так осмелели?» Я сказал, что, как материалист и диалектик, я могу обратиться к понятию экономического детерминизма и сказать: музыканты во многом осмелели из-за того, что они реально стали гораздо меньше зависеть от власти и государства. Гораздо меньше, чем в девяностые, когда они зависели от них очень сильно. Просто потому, что появился интернет. Можно пропагандировать себя даже не в масштабах страны, а в масштабах этого земного шара – и очень даже эффективно. А система клубов есть, и можно зарабатывать себе на жизнь живыми концертами.
Я дружу с некоторыми молодыми музыкантами, например с Машей Любичевой, немного им помогаю и знаю, что этим музыкантам уже, по сути, плевать на телевидение. «Барто» живут так, как им нравится, и прекрасно себя чувствуют. Если бы «Барто» ставили своей целью стать русскими мадоннами, то их, возможно, ситуация не устраивала бы. Но для того, чтобы эффективно работать, гастролировать, записываться и заниматься творчеством, денег у них вполне хватает. Им не нужны ни госканалы, ни все эти помойные эфэм-радиостанции типа «русского» или «нашего» радио и всяких «дождей». У них имеются другие ресурсы, которые гораздо актуальнее, гораздо моднее и, главное, гораздо мощнее, чем то, что может предоставить им госсистема.
Единственное, что они теряют – это выступления на корпоративах. Но это важно для тех артистов, которым приятно петь в спину людям, жующим свиную ногу. Я в принципе считаю – хотя так считают все, включая тех, кто выступает на этих корпортативах – что это а) дискредитирует музыканта, б) его дисквалифицирует. Это делает из артистов халтурщиков: «фанера», выступления спустя рукава, ноль обновления репертуара. На мой взгляд, все стоящие артисты, за редчайшими исключениями, как, скажем, «Мумий Тролль» – этим брезгуют.
На митинге вы сказали, что «нулевые» закончились. Что для вас «нулевые» в плане мироощущения? «Такая жопа, как семидесятые», как вы когда-то говорили?
Да, семидесятые, это было на самом деле потерянное десятилетие – по крайней мере, потерянное в плане культуры, музыки и политики. Сонное десятилетие – высокие цены на нефть, какая-то разрядка международной напряженности. Такой вот стабильный, обильный, загнивающий «совок». Я в семидесятые годы вообще русскую музыку в гробу видал. Была одна группа «Машина времени», к которой я относился снисходительно: типа, ребята молодцы, что на русском песни пишут и какие-то проблемы ставить пытаются. Но с точки зрения музыки мне «Машина времени» вообще никогда не нравилась. Ни с какой стороны. Отдушиной было то, что я через фарцовщиков, иностранцев, греб рекой всякие западные пластинки, переписывался с западными людьми. Я жил телесно здесь, а головой был в Нью-Йорке и Лондоне.
Для меня семидесятые закончились в семьдесят девятом – фестивалем в Черноголовке, который я организовал под Москвой. Он был запрещен, но потом его удалось провести – и это был первый в Москве электрический концерт «Аквариума», прибалтийских групп новой волны. И поперла какая-то музыкальная история – еще не в политике, но уже в музыке. И потом, соответственно, каждый год какие-то фантастические открытия, фантастические новые люди: в семьдесят девятом – Гребенщиков, в восьмидесятом – Майк Науменко, в восемьдесят первом – Цой, Мамонов, Панов. Ну и, естественно, пик всего этого – Саша Башлачев. В восьмидесятые была уже совсем иная ситуация. Я забыл про Нью-Йорк и Лондон, потому что вокруг появилось масса фантастически талантливых людей.
Я очень надеюсь, что сейчас произойдет что-то подобное. Потому что для молодых людей бунтовать – это очень органично. Большинство из них годам к тридцати успокаивается, а годам к пятидесяти остаются только отдельные экземпляры, вроде Лимонова и меня. Но когда люди молоды, им надо бунтовать.
Артемий, а у вас нет ощущения, что этим «химкинским» митингом вы перешли некую грань? Что теперь «хунвейбины» займутся вами с Шевчуком «по-взрослому»?
Нет, я беспечный, спокойный. Прекрасно себя чувствую и главное – полностью контролирую свою жизнь. Это очень важно. Я всегда делаю то, что мне надо – а не то, что от меня хотят. Поэтому я не вписывался ни в какие партии, ни в какие движения. Мне понравилась Женя Чирикова – просто как женщина понравилась. Понравилось то, что она делает. Потому что она симпатичная драйвовая девка. Может быть, будь не ее месте женщина-управдом из фильма про бриллиантовую руку, я бы еще дважды подумал, прежде чем в это дело вливаться. А тут меня торкнуло, зацепило – «ребята, я буду вам помогать». Вот как я вскочил на эту подножку – так же легко могу с нее соскочить.
Но ведь совесть может не позволить?
Совесть – это главный инструмент моей жизни. Совесть мне не позволяет совершать некоторые «соскоки», но во вполне четких масштабах. Скажем, мне совершенно не хотелось подписывать открытое письмо Боно – потому что я знал программу его визита в Россию и понимал, что идея запоздала, и он не успеет его прочесть. Тем не менее, моя подпись была первой. Точно также, мне совершенно не хотелось идти вместе с Чириковой в администрацию президента, чтобы сдать туда подписи. Но в данном случае совесть сказала мне: «Парень, эти люди на тебя рассчитывают. Назвался груздем – полезай в кузов». И я это сделал.
Но все. Под этой историей я подвел черту. Я не собираюсь дальше активничать, набирать какие-то очки и вообще делать что бы то ни было по поводу Химкинского леса. Я Жене об этом сказал: «Женя, вы будьте на чеку – так как это люди коварные, и они не мытьем, так катаньем, не сейчас, так через год, сделают так, как им нужно. Так что ты, Женя, продолжай борьбу, а у меня уже другие планы на жизнь и деятельность». Я уже начал новую, веселейшую историю, но пока не могу об этом рассказать. Но когда вы об этом узнаете, скажете: «Ай да Троицкий! Ай да сукин сын!»
А как вы относитесь к движению против копирайта?
Абсолютно положительно отношусь. Это движение не имеет особого отношения к политике, надо прямо сказать. Просто это абсолютно органичное движение. Были когда-то могучие компании, производители пишущих машинок – всяких там «ундервудов». Появились компьютеры. И вот что было бы, если бы компании-производители машинок устроили бы мощную лоббистскую кампанию против компьютеров, всей этой электронно-вычислительной техники и так далее? Они были бы обречены. И точно так же обречены на гибель все действующие по сей день законы ХХ века – об «охране интеллектуальной собственности». Все!
Естественно, они агонизируют, издают массу звуков и у них даже бывают какие-то локальные победы – но их песенка спета, и все это прекрасно знают. Естественно, не может оставаться актуальным такое законодательство, согласно которому 95% пользователей интернета, или примерно 70% жителей Земли, объективно говоря, являются преступниками и должны сидеть в тюрьме. О чем тут говорить?
Демократические движения во всем мире осуждали военные действия в Газе, а вы выступили в их поддержку. Нет ли здесь капитуляции перед мейнстримом российской интеллигенции?
Я очень печально смотрю на историю арабо-израильского конфликта. Потому что я знаю, что это проблема, которая не имеет решения. Скорее Российская Федерация войдет в НАТО, чем там установится мир. Это рана, которая будет существовать в этом месте до тех пор, пока там будет существовать государство Израиль. Образование Израиля – это, конечно, была такая мощная бомба замедленного действия вообще под всем мироустройством второй половины ХХ – начала ХХI века. Проблема, которая не имеет никакого решения. Точка. Поэтому, на чьей стороне тут быть – это не принципиальный для меня вопрос. И те, и другие правы – и одновременно не правы. И те, и другие хотят жить в одном и том же месте, ненавидят друг друга и не полюбят никогда.
Поэтому я в этой ситуации никогда не принимаю ни стороны Израиля, ни стороны палестинцев. Если палестинцы убивают каких-то израильских детей и пускают свои фауст-патроны по каким-то израильским поселениям, где живут старые бабки – это означает, что неправы палестинцы. Если израильтяне предпринимают какие-то фашистские карательные экспедиции и режут палестинцев – значит, неправы они. Но я повторяю: это ситуация, в которой нет плохих и хороших. Все в полном говне и пребудут в этом говне навеки.
Беседовали Андрей Манчук и Максим Фирсов
