В 1964 году вышло первое издание знаменитой книги Герберта Маркузе «Одномерный человек». Спустя 4 года это произведение стало одним из классических текстов молодежного протеста. Отмечая сейчас 50-летний юбилей событий 1968 года, мы можем признать, что книга Маркузе ничуть не устарела. Его позиция интересна сейчас как раз своей диалектичностью. Маркузе затрагивает очень много граней жизненного мира: от производства и технологии до философии и искусства. Но, как кажется, несмотря на это, его концепция выглядит несколько эклектичной, поскольку диалектика принимает у него только негативный характер. Не останавливаясь на многих правильных и очень убедительных положениях его марксистских интерпретаций, я попытаюсь дать критику тем его сентенциям, которые, по-моему, выходят за рамки как марксизма, так и диалектики и историцизма, на которых настаивает сам Маркузе.
«Развитая индустриальная цивилизация – это царство комфортабельной, мирной, умеренной, демократической несвободы, свидетельствующей о техническом прогрессе» [Маркузе, с. 264]. Основной коллизией «одномерного общества» выступает растворение противоречий между «трудом» и «капиталом», пролетариатом и буржуазией, в субстрате тотальной технологизации и рационализации, приведшей к сближению позиций указанных классов в сфере удовлетворения основных человеческих потребностей. Технология стирает границы между передовыми и отсталыми странами, капиталистическим и коммунистическим обществом, предоставляя индивидам, вписанным в модель технократического социума, вполне комфортабельную и обеспеченную жизнь. Но эти блага покупаются ценой свободы, постоянно усиливающегося контроля и принуждения. Причем, наибольшая опасность принуждения состоит в том, что оно основывается не на терроре, а на комфорте. Здесь каждый сам себе является наилучшим сторожем от всяких перемен, предполагающих неизбежно связанную с перестройкой ломку многих действующих институтов, делающих жизнь все более привлекательной. Никто не захочет вырвать из своего рта сочный кусок благополучной жизни, даже если он отравлен тоталитаризмом, несвободой и угнетением.
Безусловно, развитие экономики, особенно бурно протекавшее в первые двадцать послевоенных лет, когда Маркузе и писал книгу «Одномерный человек», всегда вызывает подъем общего благосостояния граждан. Но здесь можно отметить несколько моментов, на которые Маркузе не обратил должного внимания.
Во-первых, Маркузе, кажется, недооценил сил зарождающегося неолиберализма, который проявил наибольшую активность, правда, после публикации указанной книги. С этим связано наступление на «социальное государство» внутри развитых стран, что привело к снижению уровня жизни менее обеспеченных слоев общества. Как отмечал социолог и политолог, директор Института глобализации и социальных движений Б.Ю. Кагарлицкий: «Начиная с середины 1970-х годов мы видим нарастающий кризис социального государства – сначала на Западе, затем по всему миру <…> Неолиберализм является своего рода ответом буржуазии на рост социальной сферы и государственного сектора, на рост новых, социально-ориентированных институтов» [Кагарлицкий, с. 213-214]. Пропасть между пролетариатом и буржуазией, тщательно заделываемая ростом экономики, а отнюдь не только технологии и рационализации как таковой, начала расширяться. Неолиберализм угрожает увеличить ее размеры до предела. При всей приверженности Маркузе принципу историзма, он конкретный период времени экономического развития возвел во внеисторический момент капитализма, и даже технологического развития как такового. К тому же стоит отметить, что социализация экономики и политики стран Запада, это не столько добрая воля буржуа, сколько влияние «призрака коммунизма» Советского Союза и связанной с этим борьбой рабочих западных стран за более справедливое и ответственное распределение производимых благ. Голая рационализация и технологизация имеет к этому весьма опосредованное отношение.
Во-вторых, интервенция западного капитала в менее развитые страны (вывоз капитала, активизировавшийся с тех же 1970-х годов), способствуя разрушению традиционного общества, дающего коренному населению более-менее обеспеченную стабильность, ввергает в нищету большие человеческие массы, создавая необходимый для производства пролетариат. В последующем, развитие экономики в этих странах приводит к росту благосостояния, но никто не поручится за то, что капитал не найдет более привлекательных для себя условий в другой стране, оставив после себя (переезда в другую страну) невостребованными для местного населения руины цивилизации. К тому же вывоз капитала, это также и способ борьбы со своим, внутренним пролетариатом, его социальными требованиями. Вывоз производства оборачивается потерей рабочих мест и созданием «резервной армии безработных», понижающей зарплату, уменьшением влияния профсоюзов и т.п.
Интересно было бы сравнить «благополучного пролетария», описанного Маркузе, с «неблагополучным прекарием» последующего периода глобального развития неолиберализма. Особенно учитывая то, что к представителям данной категории «занятых» в современном мире относятся уже не только «маргиналы», вроде мигрантов или подростков, но и вполне «титульные» представители заводов и офисов, посредством перевода целых отраслей в категорию так называемого «заемного труда». Заемный труд, это не только форма снижения издержек на предприятии, но и инструмент для борьбы против социальных прав работников данного предприятия (в том числе борьбы с профсоюзным движением). Вряд ли прекарий согласится с тем, что он живет в обществе всеобщего благосостояния и благополучия. У прекария, конечно, можно увидеть отдельные схожие черты с маркузевским маргиналом, но у Маркузе маргиналы исключены из мира комфорта и благополучия.
Капитализм цикличен, о чем писал еще Маркс, и периоды бурного роста сменяются периодами глубокого кризиса и спада. Капитализм когда-то появился на свет, и когда-то канет в бездну. У него есть период расцвета и стабильности, как и период заката (о чем, по мнению некоторых левых аналитиков, свидетельствует современный глобальный кризис неолиберализма). Но и каждый из указанных периодов жизненного цикла не идет по прямой, без колебаний и скачков, локальных подъемов и спадов. И было бы неверно очередной производственный бум считать концом надеж на революционные изменения, а очередной спад – обязательной причиной социальной революции. Излишняя политизация не дает обратить должного внимания на экономические корни проблемы, которые, кстати говоря, Маркузе и не только не отрицает, но и как всякий марксист считает ключевым фактором развития социума.
Капитализм действительно опутал все общество развитых стран невидимыми нитями с ног до головы, проник в самые интимные уголки человеческой души и тела. Но, скорее всего, это проблема не технологии и рациональности, а отчуждения. Маркузе, по-моему, преувеличил негативное влияние технологии в современном обществе. Конечно, можно связывать технику с политикой, но только не непосредственно, недиалектически. Создается впечатление о процессе «самовоспроизводства технологии» (а не капитала, как социального отношения), в котором человек (и пролетарий, и капиталист) является лишь винтиком. Машина подчинила себе человека, и ее господство тем сильнее, чем больше благ она доставляет человеку. Но, как писал Ильенков, «Человек, имея дело с машиной, в действительности имеет дело с другим человеком, с ее создателем и хозяином, и Машина – только посредник между людьми» [Ильенков, с. 31]. Не технология, а сам человек, и не столько через технологию как таковую, а через технологию, как частную собственность на средства производства, подчиняет себе другого человека, который как раз лишен собственности на средства производства, но обладает собственностью на свою рабочую силу. Человека превращает в винтик не технология и рационализм, а отчуждение, связанное с частной собственностью. В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс указывал на четыре формы отчуждения человека: отчуждение от продуктов собственного труда, отчуждение от акта труда (производственной деятельности), отчуждение от своей родовой сущности как свободной сознательной трудовой деятельности и отчуждение от другого человека. Но это отчуждение не просто абстрактная констатация факта. Отчуждение всегда указывает на того, в чью пользу оно происходит (пролетарий – буржуа). Именно частная собственность на технологию как средство производства и разделение труда (что по Марксу одно и то же) поставили человека в зависимость от технологии, но это не дело рук самой технологии. Маркузе отмечает и положительную роль развития и совершенствования технологии. При определенном уровне развития техники и общества именно технология становится главной побудительной силой к революционному перевороту. Именно поэтому Маркузе пишет, что в рациональном технократическом обществе по достижении определенного уровня развития возникают иррациональные мотивы со стороны власти, пытающейся удержать в узде революционные тенденции подобного развития. Технология (производительные силы), безусловно, оказывают ключевое воздействие на формы политической власти, но нельзя непосредственно политику сводить к технологии, а саму технологию, как таковую, ставить над социумом. Технология, даже глобальная, это все же орудие труда, а не субъект труда.
Переход социума на качественно новую стадию развития Маркузе называет трансцендированием (как и вообще выход, даже мысленный, за рамки наличной данности). И это, как мне кажется, очень характерно для его форм анализа и изложения материала. Сам Маркузе обращает внимание на лингвистические формы, как отражение определенной практики действия и мышления. Понятие социальной (и не обязательно социалистической, а, например, буржуазно-демократической) революции указывает на общественный процесс, исходящий из недр самого социума в его развитии, но трансцендирование указывает на трансценденцию, нечто, лежащее за гранью, а не имманентно исходящее из данного, хоть и путем противоречия. Это (трансцендирование) вполне соответствует понятию «одномерности», в которой стираются все противоречия и выход из которой невозможен изнутри. Поэтому Маркузе и обращает внимание на маргиналов, людей, если и не исключенных из социума, то отодвинутых на его обочину. Но в таком случае понятие социальной революции теряет свой экономический смысл. Это скорее вопрос этики и политики, ущемленных прав и свобод отдельных групп социума (его периферии). Внутри же социума должен произойти некий «Великий отказ», вполне сознательный и даже в чем-то жертвенный (ведь при этом индивид должен, хоть и временно, отказаться от своего комфорта). Дело не в том, что производительные силы переросли действующие формы производственных отношений, и общественный способ производства больше не может мириться с частным способом присвоения, порождающим глобальную анархию производства с не менее глобальными социально-экономическими кризисами, а в том, что есть категории граждан, лишенные комфортной жизни и поэтому неподвластные господствующей идеологии, а также граждане, пожелавшие отказаться от жизненных благ в пользу свободы (разумеется, для построения «лучшего общества»). Все это приводит к историческому идеализму, положению, что «мнения правят миром». И действительно, Маркузе пишет, что «концепция предшествования отрицания самой перемене и развития освободительных исторических сил внутри существующего общества является краеугольным камнем теории Маркса» [Маркузе, с. 287-288]. Маркузе позиционирует себя сторонником диалектики, и это так. Но отдельные, и довольно многочисленные, его высказывания показывают, что диалектику он подчас понимает идеалистически, не как имманентную действительности, а скорее трансендентную ей (вернее, трансцендирующую ее): «Таким образом, между диалектическим мышлением и данной действительностью существует скорее противоречие, чем соответствие; истинное суждение оценивает эту действительность не в ее собственных терминах, а в терминах, которые позволяют усмотреть ее ниспровержение» [Маркузе, с. 394]. «Ниспровержение», отрицание изымается из действительности и как бы «накладывается» на нее извне, из «трансценденции» (или ведет к трансценденции, как некоей лежащей вне действительности цели). Но марксизм призывает видеть диалектику в самих вещах. Сама действительность содержит в себе свое ниспровержение, противоречие. Именно противоречие является двигателем действительности и не только к своему ниспровержению, но и утверждению (развитию и даже более-менее стабильному состоянию). Капитализм все еще продолжает существовать за счет противоречия между трудом и капиталом, пролетарием и собственником на средства производства. Он в самом себе и с самого начала содержит в качестве базового элемента своего могильщика, ниспровергателя, поэтому движение к своему отрицанию, как ранее к своему утверждению, есть имманентное движение капитализма, хоть оно и выходит за его рамки данной системы к качественно новой формации.
Впрочем, в дальнейшем Маркузе пишет о том, что противоречие принадлежит как самой действительности, так и отражающему ее мышлению, как единство Разума и Неразумия, рационального и иррационального: «Ненаучный, спекулятивный характер критической теории (материалистической диалектики – Е.Д.) проистекает от специфического характера ее понятий, обозначающих и определяющих иррациональное в рациональном, мистификацию в действительности» [Маркузе, с. 452-453]. Этим Маркузе противопоставляет диалектику лингвистической философии и неопозитивизму, которые насквозь рациональны (операциональны, инструментальны и т.п.), а также вписаны в действительность, не могут ее трансцендировать. В последующем Маркузе утверждает, что развитие (трансцендирование) как раз происходит из имманентного развития действительности, когда именно действительность становится иррациональной, а рацио переходит к трансценденции. Это, безусловно, диалектический момент (что было разумным становится неразумным, и наоборот). Но вряд ли в этом трансцендировании можно заподозрить только маргиналов на базе этической и политико-правовой проблематики.
Как мне кажется, главным недостатком метода Маркузе является то, что он пытается соединить несоединимое: материалистическую диалектику, выявляющую сущностные процессы в противоречивой, изменяющейся действительности и феноменологически-экзистенциалистскую методику описания явлений с выявлением абстрактных сущностей и закономерностей на основе лингвистически-психологически-политологического анализа. Отсюда мы и получаем, с одной стороны, непротиворечивое «одномерное» общество под господством технологии на основе политической власти и противостоящих ему (и исключенных из него) маргиналов, а с другой, в самом же этом обществе вдруг обнаруживаются внутренние фундаментальные противоречия, порожденные той же технологией, которые толкают его на радикальные изменения. Впрочем, это противоречие осознавал и сам Маркузе. Но разрешить его он пытается подчас с помощью экзистенциалистски-негативной диалектики, где решающая роль отдана Разуму, который и трансцендирует неподвижную одномерную действительность (даже социально-экономическую, которая в марксизме на самом деле определяет Разум). Маркузе пишет о пороках рационализма, операционализма, техницизма, эмпиризма и т.п. Много места уделяет разоблачению политики, СМИ, рекламы и т.п. Здесь много верного, но, тем не менее, это лишь сфера проявления, мир феноменов, а не сущностных процессов социума (под сущностью я понимаю не гуссерлевскую ее интерпретацию, а диалектическую). Политический акт социальной революции, как действие «негативного разума», конечно, необходим. Но политическая борьба базируется на определенных социально-экономических (а не просто технологических или разумных) основаниях. Впрочем, как было сказано, Маркузе это отлично понимал и великолепно вскрывал с помощью материалистической (а не «негативной») диалектики (но уже на других страницах).
Литература:
- Ильенков Э.В. Об идолах и идеалах / Э.В. Ильенков; 2-е изд. Киев.: «Час-Крок», 2006. – 312 с.
- Кагарлицкий Б.Ю. Марксизм: не рекомендованно для изучения / Б.Ю. Кагарлицкий; – М.: Изд-во Эксмо, 2006. – 480 с.
- Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек: Исследование идеологии развитого индустриального общества / Г. Маркузе; Пер. с англ., послесл., примеч. А.А. Юдина; Сост., предисл. В.Ю. Кузнецова. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. – 526, [2]с. – (Philosophy).
Автор: Дмитриевский Евгений. Магистр философии.
