У каждого времени свои танки
В этом году исполнилось сто лет со дня отплытия из Советской России знаменитого «Философского парохода». Это собирательное название, в сентябре и ноябре 1922 года не менее пяти пассажирских судов увезли из российской империи более двухсот представителей оппозиционной интеллигенции. В числе изгнанников были философы Сергей Булгаков и Николай Бердяев, социолог Питирим Сорокин, ученый и механик Владимир Зворыкин и многие, многие другие.
В 1990-е годы в СМИ на разные лады поминали «философский пароход», из которого сделали символ культурного краха Октябрьской революции, доказательство некоей мистической ненависти большевиков к просвещению и интеллигенции как её носителю. Тот факт, что в большевистском руководстве было полно представителей интеллигенции, и все первые лица Революции были высокообразованными людьми, никого не убеждал. В те годы было принято ненавидеть большевиков. Сегодня, впрочем, большевики по-прежнему не в чести, несмотря на отчаянные попытки власти сделать ностальгию по СССР частью идеологии. Ностальгировать-то предлагается по империи, по монархической стабильности, по венценосному величию. А большевики со всем этим никак не сочетаются. Более того, они всему этому враждебны.
И философский пароход сегодня особо не обсуждают, несмотря на годовщину. Наверное, Администрация Президента шепнула производителям «новостного продукта», что не стоит будить нежелательные ассоциации, вспоминая про столетней давности исход интеллигенции на фоне сегодняшнего еженедельного объявления новых «иностранных агентов». К слову, правовой статус иностранного агента сегодня в России – это такая маркировка для неугодных и несогласных и в то же время весьма прозрачный и энергичный намек им на то, что пора бы покинуть Россию.
Забавно, что из всех пассажиров философского парохода сегодня чаще всего вспоминают Ивана Александровича Ильина, философа крайне правых взглядов, убежденного имперца, националиста и монархиста. В Википедии даже написано, что Ильина считают одним из идейных вдохновителей президента России. История, конечно, злоупотребила тут иронией, сарказмом даже: потомки тех, кто сверг монархию и победил фашизм, почитают и цитируют убежденного монархиста, более чем лояльно относившегося к нацизму. По крайней мере, Ильин считал национал-социализм самым эффективным методом борьбы с коммунизмом и «большивизацией» Запада, а следовательно, чуть ли не последней надеждой европейской цивилизации.
Интересно, что в 1922 году начинается поколение тех, кто на руинах уже сталинизма будет взращивать советское культурное Возрождение, причем именно на идеях возвращениях к подлинным коммунистическим идеалам. Я говорю о шестидесятниках.
Шестидесятые годы в Советском Союзе стали годами великих надежд. Надежд на очищение коммунистической идеи от деспотизма, надежд на восстановление законности, надежд на возрождение страны для демократии и процветания. Подобными надеждами пропитаны все фильмы, книги, стихи, пьесы, философские диспуты, кухонные посиделки. Эти надежды создали потрясающую советскую культуру, соединив идеалы коммунизма и гуманизма, переосмыслив все достижения российской и мировой культуры. Но культурный взлёт не смог противостоять бюрократизации страны, расползанию коррупции и экономическому застою. Порыв к свободе остался в замечательных художественных произведениях, вдохновленных и вдохновляющимися недолгой Оттепелью.
Сама Оттепель закончилась 21 августа 1968 года. Поэт Евгений Евтушенко, написал стихотворную эпитафию на смерть надежд шестидесятников и закончил её такими словами:
«Прежде чем я подохну,
как — мне не важно — прозван,
я обращаюсь к потомку
только с единственной просьбой.
Пусть надо мной — без рыданий
просто напишут, по правде:
«Русский писатель. Раздавлен
русскими танками в Праге»».
Действительно, большинство надежд и чаяний шестидесятников были раздавлены советскими танками в Чехословакии. Поэт и бард Александр Галич писал в одном из стихотворений: «Граждане, Отечество в опасности! Наши танки на чужой земле!».
Ещё одна ирония истории: в дни Оттепели зарождалось поколение, которое можно назвать «Поколением Перестройки». Действительно, для людей, родившихся в 1955–1970 годах, Перестройка Михаила Горбачева стала жизнеобразующим событием. И она вроде бы должна была возродить надежды шестидесятников, в том числе и диссидентов. Но вместе с возрождением случилось перерождение. О возвращении к истинному коммунизму и социализму «с человеческим лицом» речь шла только в самом начале, к концу Перестройки кумиром толпы стала демократия, такая, как в «нормальных», читай: «западных», странах.
Героями Перестройки стали либералы, вовлекавшие в свои ряды людей, ставших легендами 1960-х.
Герои Оттепели в Перестройку нередко выступали уже с откровенно антикоммунистических позиций. Ответ на вопрос о том, как шестидесятники из идейных коммунистов превратились в идейных антикоммунистов, кажется очень простым: разочаровались. События 1960-70-х годов понемногу привели наших героев к выводу, что, борьба за возвращение к ленинским принципам не дала ожидаемого системного результата. Риторика, может быть, и вернулась, но сдвинуть бюрократическую махину, развернуть пассивное, не знавшее демократии, общество одним лишь культурным возрождением оказалось невозможно. Кроме того, за мифическими великими большевиками под напором фактов стали проступать реальные люди, которые, естественно, оказались не идеальными героями. Это и понятно, они имели дело с реальной политикой, принимали сложные решения в тяжёлых, порой невыносимых обстоятельствах.
Во многом большевики были политическими первопроходцами, новаторами.
Но вместо того, чтобы пойти по пути изучения обстоятельств, условий и социальных процессов, в рамках которых применялись исходные идеи, шестидесятники, верные своему идеализму, пришли к выводу о порочности исходных идей. Причем идеи оценивались именно уже не как верные или неверные, адекватные реальности или нет, а именно в категориях добра и зла. И оценивались, опять-таки, больше декларации, лозунги, чем идеи.
Но всё же Перестройка породила много надежд. Прежде всего, на демократическое развитие, на выход из экономического тупика, на возрождение созидательного потенциала, даже на гуманизацию государства. Были и мечты более приземленные: о реабилитации экономической предприимчивости, удовлетворении аппетитов фрустрированного из-за вечного товарного дефицита советского потребителя, о падении «железного занавеса».
Нужно сказать, сбылись, и то кое-как, самые утилитарные надежды.
После краха СССР Россия принялась строить капитализм, вернулась частная собственность на средства производства, был легализован частный бизнес, магазины наполнились самыми разными товарами, появилась возможность выезжать за границу. Правда, год от года растет кредиторская задолженность россиян, средняя заработная плата даже сейчас меньше, чем тысяча долларов в месяц, а модальная не дотягивает до 400, экономика монополизирована и коррумпирована, средний и мелкий бизнес задавлен налогами, зависим от центральной и региональной власти. Дороговизна жилья затягивает всё больше семей в ипотечное рабство, а за границей никогда не бывали почти 70% россиян. И всё-таки люди продолжают гнаться за личным благополучием, отказываясь верить, что эта гонка безнадежна. Впрочем, кто-то же добегает до более или менее счастливого финала. Гонка эта, правда, не из лёгких, что отражается и в российской демографической статистике. В 2021 году, например, ожидаемая продолжительность жизни мужчин была всего 65,5 лет, всего на полгода больше пенсионного возраста.
Так или иначе, но в российском обществе есть хотя бы иллюзии, что надежды на сытость и индивидуальное благополучие сбылись. Нет, скорее, есть уверенность, что эти надежды точно сбылись у некоторых, более везучих граждан.
А вот насчет гуманизации и демократизации никаких иллюзий нет даже у горячих сторонников власти, эти надежды совершенно точно мертвы. И этой гибели, как мне кажется, есть конкретная дата: 3–4 октября 1993. В этот день трагически закончился конфликт первого российского президента Бориса Ельцина с парламентом, Верховным Советом. В эти дни здание Верховного Совета по приказу Ельцина расстреливали из пушек, а граждане за этим наблюдали. Конечно, официально Перестройка закончилась с распадом СССР, но надежды-то ещё были живы: на парламентскую демократию, гражданское общество, правовое государство. Пушки, палящие в Верховный совет, за пару дней расправились с этими робкими надеждами. Я не могу утверждать, что подобные ожидания не могут родиться вновь, то это будет уже иная эпоха.
Двухтысячные, особенно так называемые «нулевые», особенно 2006–2010 годы, породили новые надежды, на этот раз на стабильность. Гражданам стало казаться, что заключен новый общественный договор, обеспечивающий некую социальную защищенность при определенных условиях: политическая нейтральность, лояльность начальству, низкая политическая и гражданская активность. Но наступило 24 февраля 2022 года. Поколения, родившиеся в 1985–2000 годах и выросшие по знаком стабильности и относительного благополучия, поколения, поклоняющиеся индивидуальной свободе, Интернету и праву потреблять и выбирать, столкнулось с ситуацией, в которой все эти ценности могут исчезнуть.
И, может быть, этим поколениям останется одна единственная надежда – выжить.
История – великий драматург, безжалостный к своим персонажам. Пассажиры «философского парохода» и лидеры Октября были примерно ровесниками, лагеря противников и сторонников революции пополняли одни и те же поколения. И у всех были надежды, конечно же, на величие России. Изгнанники считали свои надежды рухнувшими, большевики – свершившимися. Однако в итоге чаяния революционного Октября оказались преданными. Что-то получилось, конечно, но совсем не так, как мечталось. И Оттепель, и Перестройка казались современникам великим шансом, а оставили лишь горький привкус: «ничего не вышло». Дети, не помнящие ужас бандитских и нищих 1990-х, вошедшие в этой мир в эпоху относительной сытости, столкнулись с совсем безрадостными перспективами.
Мне кажется, что в России есть одно не разочаровавшееся поколение – те, кто родился в 1941 – 1947 годах. Они были слишком молоды в шестидесятые, а в семидесятые быстро поняли, что общественная активность чревата неприятностями. Зато экономический рост принёс им возможность создавать маленькое благополучие, скромное, но своё, подконтрольное. У этого поколения самым отчетливым, самым страстным желанием было желание никогда больше не голодать. И до сей поры наша история не разочаровала. Ну, разве немного попугала голодом в 1990-е. Может быть, хоть этой надежде суждено будет сбыться?
Хотя История, конечно, любит пошутить и порой очень, очень и очень зло.
