Новый курс нужен. Но кто его реализует?
Промышленник и политик Константин Бабкин, лидер Партии Дела, опубликовал программные статьи о том, какие меры необходимы для преодоления застоя в экономической жизни России. Бабкин уже на протяжении многих лет отстаивает интересы обрабатывающей промышленности и требуют соответствующих изменений в кредитно-финансовой и более широко — в экономической политике. Ссылка на «новый курс» Ф.Д.Рузвельта в США не случайна. Новый курс, который Бабкин предлагает для России, в целом опирается на те же принципы и подходы. Показательно, что интерес к опыту Рузвельта стремительно растет и на Западе, где левые и левоцентристы постоянно повторяют слова о «зеленом новом курсе» (Green New Deal), призывая совместить меры по стимулированию спроса и занятости с продвижением новых, экологических более безопасных технологий. Строго говоря, восстановление окружающей среды вполне может стать мощным стимулом для развития производства, ведь для этого понадобятся исследования, оборудование, потребуется работа большого числа людей.
Новый курс Бабкина более традиционный и ориентирован не столько на перестройку производства, сколько на его спасение. Причем и в том и в другом случае речь неминуемо идет о реиндустриализации, хотя технологические приоритеты могут оказаться несколько разными. А с другой стороны, почему бы новому курсу Бабкина не быть ещё и «зеленым».
Проблема, однако, лежит в несколько иной плоскости. Свою программу, если убрать идеологическую риторику, Бабкин основывает на трех принципах:
- Стимулирующая налоговая политика. Бюджет страны верстается с огромным профицитом. Государство собирает денег значительно больше, чем ему требуется и чем оно в состоянии эффективно использовать. При этом налоговый пресс неизменно растёт, налоги собираются там, где их легче собрать. Излишки денег хранятся за рубежом. Всё это угнетающе действует на производственную активность. Требуется снизить налоги, причём так, чтобы в выигрыше оказались те, кто занимается созидательным трудом. Это означает снижение налогов на невысокие зарплаты, возврат инвестльготы по налогу на прибыль, обратный «налоговый манёвр», который приведёт к снижению цен на энергоносители и прочее сырьё. Это означает значительное снижение всех прочих налогов.
- Разумный протекционизм.В процессе присоединения к ВТО, в попытках присоединиться к «мировой экономике» или к экономике соседних цивилизаций Россия в значительной мере открыла свой рынок, поставив собственных производителей в неравные условия конкуренции по отношению к их зарубежным конкурентам. Вся экономическая политика, и внешнеторговая в том числе, должна быть нацелена на создание для тех, кто желает заниматься производством несырьевых товаров в России, комфортных условий. Это означает разумное регулирование доступа на внутренний рынок и борьбу за равные условия доступа на рынки других стран. Это означает не стимулирование вывоза сырья и постоянное повышение цен на него для российских потребителей, а стимулирование его глубокой переработки на российских предприятиях. Это мы называем разумным протекционизмом.
- Мягкая денежно-кредитная политика.Не зацикленность на борьбе с инфляцией, а стимулирование экономики. Не укрупнение банков и монополизация банковской системы, а её диверсификация и развитие. Дешёвые кредиты для инвесторов и для потребителей. Не «стерилизация денежной массы», а активное кредитование развивающейся экономики» (https://www.kp.ru/daily/27082/4153855/).
Я сознательно цитирую данный фрагмент полностью, чтобы у читателя сложилось правильное представление о мерах, продвигаемых лидером Партии Дела. Все эти меры вполне соответствуют классическим рецептам экономистов кейнсианской школы и несомненно будут поддержаны также и сторонниками набирающей сейчас популярность «современной монетарной теории», убедительно показывающей, что рост государственных расходов и даже бюджетного дефицита не ведет автоматически к бесконтрольной инфляции, так же как жесткая экономия и бюджетные профициты, удушая производство и спрос, не приводят к окончательной победе над инфляцией.
Проблема с этими мерами не в том, что они плохи или опасны, как будут доказывать нам сторонники ортодоксального экономического либерализма, а в том, что они критически недостаточны. Призывая в новых условиях воспроизводить базовые принципы рузвельтовского нового курса, мы рискуем упустить не только принципиальные различия между серединой ХХ века и первой половиной XXI столетия, но, что гораздо важнее, между современной Россией и тогдашней Америкой.
Различие это состоит не в том, что у нас разная культура, ментальность или, не дай бог, цивилизация, а в том, что социально-экономическая логика периферийного капитализма и капитализма стран миросистемного центра совершенно разная. В странах центра можно было обеспечить рост инвестиций и динамику рост за счет одного лишь стимулирования спроса и мягкой кредитной политики. Поскольку и технологии, и капиталы, и рынки уже имеются в наличии. А главное, структура правящего буржуазного класса, совершенно иная. Промышленный капитал представляет собой достаточно заметную, если не доминирующую силу внутри буржуазии. И даже в XXI веке, как показал опыт Трампа, промышленный капитал, хоть и уступил позиции торгово-финансовому, обладает достаточным потенциалом для политического реванша.
В периферийных странах, к числу которых относится Россия, промышленный капитал слаб, а национальной буржуазии как организованной политической силы просто не существует. Тезис этот прекрасно иллюстрируется политическими неудачами того же Бабкина, который, несмотря на очень убедительные аргументы, упорно не может добиться корректировки хозяйственного курса. Движущей силой развития, тем более — реиндустриализации и модернизации — может быть только государство. Но государство, в свою очередь, давно приватизировано теми же олигархическими кланами, которые господствуют в экономике. И ни призывы к расширению роли государства, ни попытки просто изменить приоритеты хозяйственной политики в рамках той же социально-политической системы ни к чему хорошему не приведут. Либо государство будет симулировать меры по развитию, либо оно будет использовать частичный протекционизм в интересах именно тех групп, которые тормозят развитие страны. Не говоря уже о том, что львиная доля любых средств, выделяемых на хозяйственные проекты будет разворовываться. Это не злая воля чиновников, а институциональная практика, условие существования российской государственности в её нынешнем виде и российского правящего класса в его нынешней форме.
Совершенно понятно, что невозможно изменить хозяйственный курс без масштабных преобразований, затрагивающих как политическую, так и социальную структуру современной России. Без национализации олигархических империй, без превращения так называемых госкомпаний в реальный общественный сектор, находящийся под демократическим контролем и работающий в соответствии с принципами демократического планирования не может быть и речи о преодолении нынешнего кризиса. А это уже комплекс мер, выходящих далеко за рамки «смены курса» в рамках современного капитализма.
Кто сможет осуществить такой масштабный социально-политический и экономический поворот? Ни левые силы, ни организованные трудящиеся сегодня подобным субъектом истории в России не являются. Но могут им стать, если левые вместо догматических рассуждений о «правильном» понимании той или иной цитаты, будут думать в категориях стратегии и ориентироваться на формирование широких общественных коалиций. В рамках таких коалиций вполне возможно и сотрудничество с людьми, реально озабоченных судьбами отечественной промышленности, даже если они придерживаются далеко не левой идеологии. Вопрос лишь в том, что такое сотрудничество всё равно принесет плоды лишь в ходя общей борьбы за политическую демократизацию. В рамках олигархической системы бороться за верхушечное изменение курса бесполезно.
