© Reuters
Результат референдума по «Брекзиту», кажется, удивил многих в Европе. Но если хорошенько разобраться, этот итог стал лишь очередным, пусть более громким эхом более ранних раскатов европейского популизма.
Сегодня уже очевидно, что финансово-экономический кризис принес европейским странам и народам не только сущностные социальные и экономические проблемы. Этот глобальный кризис всерьез перепахал актуальную социальную систему и породил мощную политическую фрустрацию. Помню еще из своего детства, как в советских политических телевизионных программах развитые капиталистические страны Европы нередко именовали «обществом двух третей». Уже позже я понял, что речь шла о том, что в таких странах лишь две трети населения устроены более или менее успешно, относясь или к различным стратам буржуазии, или к пресловутому «среднему классу».
Но последний финансово-экономический кризис изменил это. Недавно авторитетная парижская газета «Монд» опубликовала данные соцопроса, согласно которому большая часть населения таких влиятельных стран ЕС, как Франция, Италия или Испания постоянно не чувствуют себя в «социальной безопасности».
Нет, уже далеко не две трети граждан в большинстве стран ЕС находятся в комфортных социально-экономических условиях.
Причин и поводов к отторжению политической элиты, воплощаемой прежде всего классическими лево- и правоцентристскими партиями или либералами, не так уж мало. Зачастую они имеют прямое отношение к процессу европейской интеграции. Но для очень многих в современной Европе пресловутая «брюссельская еврократия» несет ответственность за происходящее никак не меньшую, чем национальные правительства. Здесь бы я сослался на мысль бывшего министра промышленности Франции Арно Монтбура, относящегося к лево-социал-демократическому спектру: «ЕС построился против народов, вокруг либерального проекта, который проводится через навязчивую идею сокращения дефицита бюджета и долга».
ЕС – очень сложное и многогранное образование, уже не совсем конфедерация и еще не федерация, формы межгосударственной кооперации там вполне соседствуют с углубленными механизмами взаимодействия, показывающими, что в ряде вопросов речь идет о надгосударственном измерении. У населения самых разных стран — членов ЕС накопилось немало вопросов и к Брюсселю, и к национальным правительствам: политика строгой экономии, усиление социальной несправедливости, растущая иммиграция, дефицит демократии, да много чего еще.
Рано или поздно событие такой значимости, как «Брекзит», должно было случиться, но совершенно не должно удивлять то, что случилось оно летом 2016 г. Как отмечает известный лево-патриотический политик и теоретик Жан-Пьер Шевенман, «британский народ не поддался шантажу и страхам, оркестрованным господствующими экономическими кругами».
Бывший министр обороны и внутренних дел Франции поясняет, что прежде всего следует рассматривать исход британского голосования как голосование «против Системы». И я соглашусь с этой точкой зрения.
Сегодня в самых разных частях ЕС происходит то, что лево-социалистический депутат Европарламента Жан-Люк Меланшон называет «гражданским восстанием урн». Да. Постоянные стачки во Франции, Греции или Бельгии показывают, что трудящиеся в разных странах Европы готовы отстаивать свои права и в традиционном, классовом русле. Но все-таки в целом сегодня именно по результатам разных выборов и плебисцитов можно более четко понять степень «градуса недовольства» европейцев.
До «Брекзита» мы видели итоги «антиукраинского» референдума в Голландии, непрекращающийся подъем Национального фронта во Франции и мощный рывок «Альтернативы для Германии» в ФРГ. Совсем недавно во втором туре президентских выборов в Австрии победу чуть-чуть не одержал кандидат крайне правой партии, а в Испании в декабре прошлого года лево-популистский «Подемос» финишировал с поддержкой пятой части электората. Наконец, менее чем за неделю до референдума в Англии мэрии Рима и Турина завоевало открыто популистское движение Беппе Грилло «Пять звезд».
Что общего у всего вышеперечисленного? Лишь то, что все упомянутые силы в той или иной степени представляют собой популистские силы, оспаривающие господство традиционных элит и партий. В большей части случаев мы наблюдаем сегодня проявления именно правого (и даже крайне правого) популизма.
В Британии, очевидно, ядром сторонников «Брекзита» были именно правые избиратели, тогда как практически все парламентские левые партии призывали сказать ЕС «да».
Я не могу согласиться с точкой зрения части российских левых публицистов, например, Василия Колташова, о том, что ЕС — чуть ли не главный враг России. Во-первых, врагов, как говорил Карл Либкнехт, лучше искать все-таки внутри, во-вторых, хотим мы того или нет, но даже по среднеевропейской мерке в области политических возможностей, экономической эффективности и социальной политики ЕС явно и сильно обгоняет Россию.
Но если европейские левые (я не говорю тут о социал-демократии, с ее «евровыбором» давно и все ясно) не смогут в ближайшее время выработать эффективную и стройную стратегию в отношении тех вызовов, которые несет с собой дальнейшее развитие ЕС, отток избирателей из народных и трудовых слоев к крайне правым и право-популистским силам может принять, увы, необратимый характер. Примеры голландской соцпартии, ирландской «Шинн фейн», Партии труда Бельгии и, в еще большей степени, испанской «Подемос» показывают, что левую идеологию и социальный популизм можно «обручить». И это дает хоть какую-то надежду на то, что в Европе будущего политические схватки выйдут из оси противостояния ослабшей и дряхлеющей социал-демократии, глобалистского и неолиберального правоцентризма и открывающего страшноватые альтернативы крайне правого спектра.
