Съемочная группа на премьере фильма “Солнечный удар” © kinopoisk.ru
Прошедшая совсем недавно 97-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции ознаменовалась не только традиционными публичными выступлениями современных наследников русских большевиков. В тот же день, открывая заседание попечительского совета Ново-Иерусалимского монастыря, председатель Правительства РФ и политической партии «Единая Россия» Дмитрий Медведев решил внести посильный интеллектуальный вклад в дело осмысления событий прошлого. Дмитрий Анатольевич, как явствует из сообщения ИА «Интерфакс», всерьёз считает 7 ноября 1917 года днём переворота и трагедии: «Наше заседание проходит в особый день, день октябрьского переворота, который почитался в советское время, как практически главный государственный праздник… сегодня большинству наших граждан понятно, что это день трагедии, который в значительной степени предопределил дальнейшую историю страны и гражданскую войну».
Версия сия, конечно, не нова. Буквально накануне обращения крупного специалиста по проваленным «национальным проектам», духовного отца переросшей в банальное издевательство над страной и людьми «энергоэффективности», инициатора перетекшей в обвальный крах рубля «модернизации» к отечественной истории всё то же самое присущими ему художественными средствами и приёмами попытался изобразить на широком экране в своей ленте «Солнечный удар» Никита Сергеевич Михалков.
Не случайно трехчасовой киноэпос с бюджетом, как минимум, в 24 миллиона долларов США был показан на государственном телеканале в «День народного единства». Свежеиспеченный государственный праздник, по мысли михалковых и медведевых, призван вытравить из народной памяти правду о русском освободительном движении, вершиной которого стали революционные события 1917 года и победа красных в Гражданской войне.
В титрах картины указано невероятное количество людей, и это отнюдь не массовка, а высокооплаченные технические специалисты, в значительном числе, иностранные, обеспечившие съемку и монтаж картины. Не исключено, что реальная «цена вопроса» в итоге оказалась существенно выше, нежели обозначенная в первоначальной бюджетной смете, но чего не пожалеешь ради дела оболванивания широких масс трудящихся, которые на фоне тягот экономического кризиса, потребительской инфляции и роста цен могут вспомнить о том, как решали подобные проблемы их прадеды век тому назад. Пусть уж лучше смотрят продукт «михалковского освоения средств» и приходят к выводу о «губительности всякой революции» для судеб и величия России!
Формально фильм снят по рассказу Ивана Алексеевича Бунина «Солнечный удар» и его дневниковым записям о событиях Гражданской войны, завершенных писателем примерно за год до показанных Михалковым событий и известных отечественному читателю как «Окаянные дни». Из рассказа в фильме осталось немногое, из дневников, действие которых связано с Москвой 1918 года и Одессой 1919 года, – практически ничего. Кроме одной желчной бунинской фразы, сказанной, очевидно, в полемическом запале:
«Часто вспоминаю то негодование, с которым встречали мои будто бы сплошь черные изображения русского народа. Да еще и до сих пор негодуют, и кто же? Те самые, что вскормлены, вспоены той самой литературой, которая сто лет позорила буквально все классы, то есть «попа», «обывателя», мещанина, чиновника, полицейского, помещика, зажиточного крестьянина».
Эта фраза и стала отправной точкой для, ключевого, по подаче Михалкова, монолога потерявшего себя бывшего офицера о «виновности» русской классической литературы и лично поэта Некрасова в «трагическом исходе белого дела». Впрочем, тут с мнением Бунина и сценаристов фильма Михалкова и Адабашьяна я бы лично спорить не стал. Роль Салтыкова-Щедрина и Герцена, Белинского и Писарева, Чернышевского и Добролюбова, Гаршина и Блока в подготовке умов к грядущей русской революции отрицать невозможно. Другое дело, что роль эта, как и оценка итогов революции, заслуживает прямо противоположной, положительной оценки, а не дикого вопля разгромленного наследниками Герцена и Писарева белогвардейца: «Я ненавижу классическую русскую литературу»!
«Солнечный удар» сделан очень по-михалковски. В нём и огромное количество аллегорий, аллюзий и символов, съедающих львиную долю времени этого весьма затянутого киноповествования, которое вполне посильно уложить и в полтора часа, и самоцитирование (шляпа на мальчике – шляпа на герое Михалкова из ленты «Свой среди чужих, чужой среди своих», поршень пароходного двигателя отсылает к аналогичной картине из «Жестокого романса»), и прямое заимствование на уровне пародии киноклассики (катящаяся безостановочно вниз по лестнице детская коляска напоминает, к примеру, кадры фильма «Броненосец Потёмкин» Сергея Эйзенштейна).
Отметим, что мастерски сделанные крупные планы актёров и отменный, долго стоящий перед глазами после просмотра пейзаж (стоит отметить отличную работу художника и оператора картины), соседствуют с мало объяснимыми и зачастую нелепыми акцентами на многочисленных деталях, претендующими на глубокий философский смысл и художественное обобщение, метафоры, наподобие голубого женского шарфика, парящего над пароходом, или часов, забытых господином поручиком у богобоязненного мальчика, ставшего через тринадцать с лишним лет товарищем чекистом и возвращающего вещь хозяину перед его концом. Несмотря на то, что фильм мыслится его идейно-политическими заказчиками и создателями как «высокая трагедия», призванная дать всем нам ответ на мучающий проигравших всё и вся, включая самих себя, белых офицеров «Как это всё случилось?» (имеется в виду, разумеется, победа революции), временами повествования смахивает на банальную мелодраму с элементами комедии.
Вспомним хотя бы комический монолог факира в пароходном ресторане о Карле Марксе и его идеях (блестящая работа Авангарда Леонтьева), спор поручика с мальчиком о теории Дарвина, завершившийся в сцене возврата часов тринадцать лет спустя (вот не отмахнулся бы господин офицер от мальчишки, настоял бы на «креативистском подходе» к происхождению живых существ — и не победили бы большевики, не стал бы поющий в церкви малыш чекистом Георгием Сергеевичем), и сцену в фотографическом ателье, и милых гимназисток, перепутавших на корабле литератора Тригорина (персонаж чеховской «Чайки») с писателем Чеховым.
Бунинской элегической тоски о несбывшемся ожидании счастья, о неслучившейся встрече надолго, на всю жизнь, о потерянной надежде и утраченном очаровании незнакомки, исчезнувшей, растаявшей как сладостный сон, как наваждение, как полный нежности соблазн, тоски о прошедшем времени первой любви и навсегда ушедшей стране помещичьих усадеб, тоски, полной грустных недомолвок, умолчаний, иносказаний, в фильме «Солнечный удар» нет и в помине. Особого упоминания заслуживает единственная в картине постельная сцена, который в литературном первоисточнике нет. Большой провал режиссера Михалкова – иначе и не скажешь. Прямая аналогия с движениями поршневого двигателя парохода, на котором героев Мартиньша Калиты и Вкиктории Соловьёвой поражает любовная лихорадка и начинает сжигать огонь желания, – и ничего более. С бунинской эстетикой поэтизации секусуального влечения киновариация на тему «сегодня играем в лошадку» не имеет практически ничего общего.
Завершается «Солнечный удар» титрами, откуда зрители узнают о том, что с 1918 по 1922 годы потери России в Крыму составили более 8 миллионов.
Сама по себе данная цифра крайне сомнительна, но дело даже не в этом. Смысл записи ясен: забыли бога и царя, начали просвещать народ, позволили ему думать самостоятельно, не по указке начальства и не под контролем попов — вот и загубили «такую страну»! Загубили страну, где вечно полуголодный русский мужик был мил барину своей вековой покорностью. А как только восстал, вспомнил про свои права и законные интересы, начал бороться за них и за свою свободу, так сразу превратился, по Михалкову, в злобного, беспощадного, подлого и ужасного выродка, палача, убийцу и садиста — большевика, красноармейца, комиссара, чекиста. По фильму «Солнечный удар», это – синонимы.
Ради подобной нехитрой мысли потрачены три часа экранного времени, выброшены, как минимум, 24 миллиона американских долларов, которым, я уверен, нашлось бы лучшее применение. Куда более полезное, нежели попытка проиллюстрировать кинематографическими средствами очередную безграмотность из уст очередного «горе-реформатора» или вдохновить очередного чиновного временщика на очередную глупость.
