Зимние праздники в России, помимо стандартного повода для дискуссий о русской лени и безвкусии, являются и важным инструментом социальной терапии. Хотя бы раз в год, но бытовые трудности как-будто отступают, появляется возможность развеяться, вести более активную социальную жизнь, вернуться детскую атмосферу беспечности и веселья. Вместе с этим околоновогодняя пора — это ещё и время надежд, желаний и размышлений. Пусть ненадолго, но приятно думать, что жизнь (в т.ч. общественная) начнётся с чистого листа, оставив кажущиеся вечными неприятности где-то далеко позади.
Между тем, редко кто задумывается о содержании грёз россиян, хотя они не меньше, чем остальные формализованные данные, отражают социальную картину страны, её динамику и возможные пути. Хорошим мостом в мир народного сознания является аналитический доклад НИИ Социологии РАН «О чём мечтают россияне?», на результатах которого хочется остановиться подробнее.
Как и прочие исследования института, упомянутый доклад дополняет картину малого мира, которым зачастую ограничена жизнь россиян. Родные, знакомые, коллеги и соседи — вот те микросообщества, о которых зачастую принято задумываться. С этой точки зрения, воображение и фантазия «мечтателей» зачастую ограничиваются достаточно будничными, вполне стандартными даже для 20-го века запросами сытого, обеспеченного и спокойного существования.
Однако более реалистичная, приближенная к повседневности постановка запроса вскрывает всё растущую потребность в справедливости. Притом не какой-то абстрактной или слишком личной справедливости, а принципе устройства общества как таковом.
Разумеется, эта народная справедливость совсем не похожа на стандартные рассказы о гулагах, жестоком вожде и стремлении к войнам, а слагается из куда более простых и потому куда более угрожающих современной России элементов. Объединить их можно под такой ёмкой категорией, как неравенство.
Стоит оговориться, что неравенство как таковое не кажется россиянам пороком самим по себе. Напротив, особо возмутительны как раз его наиболее вопиющие, наиболее социально опасные проявления. В конце концов, если не может идти о речи даже по поводу приблизительной эквивалентности стартовых условий, то вся риторика «жизненных возможностей» оказывается типичной «краплёной колодой». При этом массовое мнение касательно распределения собственности (очевидно, имеется в виду крупная собственность) показывает, что никакой легитимностью «королям жизни» обзавестись не удалось. Единственное условие сохранения текущей ситуации — дальнейшее подавление реальной демократии в стране.
Опять же, россияне готовы допустить рынок и соревнование во многие области жизни, которые не касаются базовых прав, ставших в 20-м веке частью наиболее значимых классовых завоеваний. Впрочем, имущественное расслоение, явившееся результатом болезни самой по себе, едва ли могло бы показаться справедливым и самим основателям классического либерализма.
В вопросах социального обеспечения российское общество так же не предъявляет каких-то невероятных требований. Не дать свалиться в яму тем, кто временно оступился — вот, пожалуй, и всё, чем можно описать такого рода ожидания.
При этом сами представления о социальной политике государства со временем становятся всё более прагматичными. Если 15-20 лет назад имел место некий романтизм, убеждённость в том, что рынок сам всё исправит, то теперь для подавляющего числа граждан очевидна мысль о том, что мысли о самозарождении общественной справедливости лучше оставить в прошлом.
Пусть исследователи используют спорную основу для классификации политических взглядов, необходимо опять признать, что основная масса россиян — умеренные социал-демократы, хотя сами они этого наверняка не знают.
Как и положено демократическим течениям умеренного толка, народ РФ не видит идеалов в полярных моделях, а предпочитает разумное сочетание, соседство рынка и госсектора, играющего самостоятельную, а не придаточную по отношению к «национальному достоянию» роль.
На фоне всей предыдущей информации кажется удивительным количество людей, признающихся в симпатии к условной путинской России. Впрочем, сознание больших общественных групп всегда инерционно, а понимание актуальной ситуации следует с неизменным запозданием. Симпатизируя путинской эпохе, респонденты держат в голове докризисный, «тучный» период нулевых. К сожалению, при всех его противоречиях, этот этап навсегда останется в прошлом, более того, расплачиваться за это мнимое благополучие придётся серьёзным и длительным социально-экономическим кризисом.
Не менее парадоксальной, с точки зрения компетентного читателя, выглядит и схема распределения голосов на последних «выборах». Постсоветская Россия, подобно монстру Франкештейна, сочетающая в себе совершенно чужеродные, противоположные элементы и ткани, могла привлекать по-разному. С не очень большой вероятностью, но в ней могли найти «тёплое местечко» как убеждённый рыночник, так и закоренелый социал-демократ. Ценой отказа от будущего покупалась та самая «стабильность», которая явилась, видимо, единственной возможностью перевести дыхание после нескольких волн радикальных преобразований.
Но, в отличие от фантастического чудовища, в одном организме (особенно организме социальном) не могут долго уживаться столь непохожие, разнородные части — что-то неизбежно должно погибнуть. И, очевидно, эта аутоимунная война приведёт и к гибели российского государства в том виде, в котором мы привыкли его видеть.
Минувший год со всей ясностью донёс до нас главную мысль — неолиберальный поворот 2012-го года не был случайностью, тактическим ходом, следствием какой-то неразберихи. Неолиберализм проиграл на улицах и митингах «за свободу», но триумфально победил в высоких кабинетах и совещательных комнатах загородных вилл. Хрупкое равновесие, на которое верхи вынуждены были согласиться в 93-м, закончилось, как закончился и работающий на нефти аппарат поддержания жизни страны.
Россия последнего двадцатилетия неизбежно отходит в прошлое. С каждым новым сокращением, каждым новым актом «жёсткой экономии» — всё решительнее и быстрее. Все шансы залечить старые раны, провести работу над ошибками, встать с колен — так и остались громогласной риторикой. Государство впадает в порой комичную, но весьма мрачную по сути своей агонию.
Что придёт на смену испускающему дух уроду, пока не ясно. Даже если история и развивается с прицелом на вечный прогресс, эпизодически на его пути могут встречаться и крайне болезненные провалы. Предельно ясно лишь то, что без включения в широкую социальную борьбу большинство россиян не может рассчитывать на улучшение дел само по себе. Уютный мир семейного очага и личных увлечений насильно будет заслонён актуальной политико-экономической повесткой, отвернуться от которой уже не получится.
Масштабное крушение страны никогда не бывает симпатичным, приятным и удобным в повседневном обращении. Но какие-бы трагедии оно ни несло, смерть даёт дорогу новому началу. В новом году нам следует постоянно напоминать себе, что то, каким это начало будет, зависит только от нас.