Передо мной на стуле сидит старик – типичный такой французский пожилой интеллектуал: в пиджаке, под пиджаком – тонкий свитер, ухоженный, живая мимика. Я слушаю его размышления о культуре, масс-медиа, роли текста и роли речи. Мысли интересные и, наверное, правильные, но все это – общие места современной западной интеллектуальной традиции. Ничего оригинального. И мне больно от этого. Ибо этот старик – Режи Дебре. Тот самый Дебре, который четыре года отсидел в боливийской тюрьме за участие в последней герилье Че Гевары. Тот самый Дебре, автор книги «Революция в революции?», которой зачитывались активисты «Красных бригад». Я надеялся прикоснуться к легенде, а оказался на лекции для умников.
Режи Дебре пригласили в Санкт-Петербург для участия в книжной ярмарке. То ли Французский институт в Петербурге пригласил, то ли какое-то другое учреждение. Художник Сергей Бугаев (Африка) организовал лекцию месье для искусствоведов в лофте «Этажи». Мне сообщили об этом приятели из числа богемных бунтарей, и я отложил все дела и отправился в «Этажи». Конечно, я знал, что Дебре – давно не тот человек, который в «Боливийском дневнике» Че Гевары проходит под кличками Дантона и Француза. «Режи Дебре – наиболее яркий пример тех, кого принято называть «блудными сыновьями буржуазии». От суда и тюремного заключения в Боливии, от критики правительства Сальвадора Альенде с крайне левых позиций до «скромного обаяния» буржуазных богемных салонов в Париже, где дамы шутливо звали его «террористом, маоистом и председателем троцкистского движения», и до поста советника в буржуазном правительстве «социалиста» Миттерана – таков путь Режи Дебре», – писал я почти 20 лет назад в своем студенческом дипломе об идейных истоках левого терроризма в Италии.Кстати, «террористом, маоистом и председателем троцкистского движения» Дебре назвала актриса Катрин Шнайдер, очередная жена кинорежиссера Роже Вадима.
И все же, идя в «Этажи», я надеялся почувствовать энергию того поколения, которое «делало революцию».
В конце концов, я не слышал, чтобы Режи Дебре публично проклинал свое прошлое, называл свое участие в боливийской герилье «ошибкой молодости». Но организаторы встречи с Дебре попросили нас, тех, кто пришел его послушать, не задавать вопросов о Че Геваре. «А зачем тогда нужен Дебре, если его нельзя спрашивать о Че Геваре?» – подумал я. Я читал, что француз неоднократно признавал, что его личность находится во «всепоглощающей тени Че». Но когда-то он говорил об этом с гордостью. А теперь что, эта «всепоглощающая тень» начала его донимать?
В зал вошел небольшого роста старик приятной, я бы сказал – благородной наружности. Какие-то искусствоведы, которые его привели, представили Дебре философом, создателем и разработчиком теории медиологии, публицистом, мол, он и умные книги пишет, и колонки в ведущих газетах Франции ведет. О своей теории он и заговорил в начале встречи. Пересказывать его идеи на эту тему смысла нет. Не то чтобы они были неинтересными. Просто, чтобы додуматься до всего этого, не нужно быть Режи Дебре и проходить в энциклопедиях в качестве соратника Че Гевары.
Для меня-то Режи Дебре всегда был пропагандистом теории революционного очага.
Помню, обсуждая с товарищами вопрос, с чего нужно начинать строительство революционной организации, я утверждал, что нужно начинать с прямых действий небольшой группы активистов, и свое мнение я подкрепил мыслью Дебре из книги «Революция в революции?»: «Партизанское войско представляет собой политический авангард в зародыше, и в результате его развития может возникнуть настоящая партия». Мол, небольшая группа активистов в нашем случае – это аналог партизанского войска, из которого вырастет партия. «А кто такой этот Дебре?» – спросили меня товарищи. «Соратник Че по боливийской герилье», – ответил я, и этого ответа было достаточно, чтобы товарищи приняли его мнение как авторитетное.
Революционные книжки Дебре на русский язык не переведены. Чтобы понять его идеи, я читал монографии о «новых левых» и выписывал цитаты из произведений и статей Дебре, которые приводили их авторы. Идеями Дебре я подпитывался, когда предлагал товарищам не распыляться, а сосредоточиться на адресной пропаганде, мол, достаточно разагитировать один завод, чтобы он стал очагом «забастовочной заразы», которая расползется по всем предприятиям города, а потом и страны. Ребята мне верили, а я верил Дебре. И вот Дебре сидит передо мной, рассуждая на абстрактные темы о культуре и роли телевидения.
Меня предупредили: ни слова о Че Геваре. Да пошли вы! Пригласите любого французского профессора, он охотно расскажет то же самое, что и месье Режи. Я- то знаю французских интеллектуалов! Их хлебом не корми, дай только поговорить на общие темы. Зачем было звать Режи Дебре?
Режи Дебре провел четыре года в боливийской тюрьме, где его пытали, избивали молотком. Есть исследователи, которые считают, что именно его показания вывели боливийские спецслужбы на след Че. Легко обвинять человека в предательстве, когда сам не знаешь, что такое удар молотком по пятке. А Дебре били по пяткам молотком, а потом дали 30 лет тюрьмы. Вряд ли бы он получил такой срок, если бы развязал язык.
Режи мог бы остаться в истории героем. Недавно я посмотрел канадо-бельгийско-французский фильм «Господин Никто» (режиссер Жако Ван Дормаль). 2092 год. Человечество представляют вечно молодые клоны. Главный герой просыпается 119-летним стариком в больнице. Он последний смертный на земле. Он не может вспомнить, кем он был. В памяти он переживает три жизни, три любви. Но какая жизнь была им прожита на самом деле – непонятно. Если бы при расставании родителей он уехал с матерью, а не остался с отцом, его жизнь имела бы одно развитие. Если бы остался с отцом – другое. И так далее. Фильм для умников, и пересказывать его смысла нет. В общем и целом, все эти «если бы» – банальность. Об этом еще пела польская певица Анна Герман: «Представить страшно мне теперь, что ты не ту открыл бы дверь, другой бы улицей прошел, меня не встретил, не нашел?» А что было бы, если бы Режи Дебре забили в тюрьме до смерти? Как бы мы его сегодня вспоминали? Носили бы его портреты рядом с портретами Че?
Но Дебре выжил. Из тюрьмы он вышел досрочно, благодаря кампании за его освобождение, в которой участвовали Жан-Поль Сартр, Альберто Моравиа, Бертран Рассел и даже римский папа Павел VI.
Все эти видные заступники убили революционера. Ведь революционер – это не физическое тело, не реальная личность, это – миф, сотканный из фактов. Если бы Режи Дебре умер в тюрьме от пыток в 27 лет, его имя шло бы вторым за именем Че. А так мы имеем среднестатистического французского интеллектуала, который рассуждает о медийности, о формировании образов. А какой интеллектуал сейчас об этом не рассуждает? Правда, с мифом Че творится неладное. Его образ стал коммерческим брендом. Мог ли это предвидеть Дебре, сидя в боливийской тюрьме? Об этом я его и спросил, несмотря на просьбы кураторов встречи: «Ни слова о Че!»
«Буржуазное общество очень эластичное, гибкое, – ответил француз. – Оно благодаря традиционной ловкости буржуазного ума обладает способностью привлекать на свою сторону своих противников, превращать в коммерческие образы, в образы общества спектакля. Личность Че была этим обществом как бы кастрирована. Но есть и другой феномен. Левым тоже нужна была своя икона, нужен был образ человека, пожертвовавшего собой, а не другими. Конечно, когда я находился в Боливии, я не мог предвидеть того, что произойдет с образом Че. Совершенно естественно, что Латинская Америка присвоила его имя себе. Ибо он вписывается в длинный ряд борцов за свободу этого континента: Симон Боливар, Хосе Марти, Сапата и кто там еще. Но того, как буржуазия обойдется с Че, я не ожидал. Правда, год назад в Голливуде был снят хороший фильм о Че, который рассказывает правду».
Я не унимался и задал второй вопрос:
«Как вы думаете, в медийном пространстве ваша персона все еще находится во «всепоглощающей тени» Че?»
«Я провел четыре года в боливийской тюрьме, так как был в одних рядах с повстанцами. Могу сказать, что моя нынешняя интеллектуальная и литературная деятельность не связана с этим эпизодом жизни. Но человек имеет право на один образ, и образ, который тиражируется – это его первый образ. И, конечно, трудно сделать так, чтобы все приняли, что в определенный период ты разделял идеи революционеров и был в их рядах, а потом стал интересоваться историей кино, а затем историей религии. Во Франции это, кажется, приняли. Проблем нет».
Проблем нет! А если бы не приняли, то, выходит, что для Режи Дебре это было бы проблемой. После меня какая-то девица спросила Дебре, что он думает о теории морфогенетических полей в медиапространстве. Я не знаю, поняла она сама, о чем спрашивала, и понял ли месье, что от него хочет эта барышня. Но француз отвечал долго, как будто его спросили о чем-то серьезном.
В конце встречи я подошел к Дебре и попросил его оставить автограф на главе моего диплома, где речь идет о его книге «Революция в революции?». Философ с готовностью это сделал и посмотрел на меня. И в его стариковском взгляде я что-то почувствовал, что-то, что меня тронуло. Так смотрят старые бойцы на продолжателей их дела. Наверное, мы действительно имеем право лишь на один образ.
