Стол в кабаке круглый, как у короля Артура. Ближе к полуночи он похож на цветок, облетающий на ветру. Лепестки сидевших рядом людей отпадают: кто-то хлопнул тебя по плечу, кто-то пожал на прощанье руку, кто-то мазнул щеку помадой – и вот мы остались втроем с Ирой и ее вечерней проблемой. Я знаю об этой проблеме всего полчаса, а саму Иру слышал до этого лишь однажды – когда она как-то звонила мне в поисках своего парня Микки. И сейчас, в последний день ноября, этот смазанный пивом голос звучит трубным гласом судьбы.
Самого Микки я знаю давно – еще с тех пор, когда эта его кличка вызывала в умах брутальный образ Филипа Андре Рурка эпохи 9½ Weeks и Barfly – а не какую-то там голливудскую мышь. В 90-е Мик ходил со мной в перенаселенную гопотой школу, в класс с необычной литерой «К».Годы спустя он устроился автослесарем в многоярусный паркинг – перед окнами моей прежней квартиры. Так получилось, что директор решил надстроить над паркингом пару офисных этажей, превратив здание в вавилонскую башню. Стройка была долгой, денег всегда не хватало, и несостоявшегося босса нового бизнес-центра однажды обнаружили висящим в петле. Молва в квартале приписывала этот решительный шаг утомленным партнерам – однако бокс не достроили до сих пор. На пятый год великих работ леса еще кое-где украшают этот памятник накоплению капитала – районного или, может быть, общегородского значения.
Микки иногда окликал меня из-за решетки лесов, высунувшись в окно – когда я вечером шел домой от метро. Потом он спускался и между делом, за стаканом в местной забегаловке, сообщал новости трудовой жизни квартала: какие марки машин воруют сейчас чаще всего, кто побеждает в войне двух кланов таксистов за хлебную точку на перекрестке и где прячут конфискат менты, награбившие у барыг горы нелицензионного видео. Коллеги в газете так до сих пор и не знают, кому они должны были проставляться за эти интересные вести. Впрочем, Микки охотней брал бы наличкой – этот завсегдатай игорных павильонов всегда нуждался в оборотных средствах.
И вот теперь с Миком стряслась какая-то глупость. Час назад он сказал Ирине по телефону, что проиграл себя, ее и квартиру, а потом кто-то отключил его трубку.
– У него телефон забрали, я слышала, – плачет черной слезой размазавшая тушь Ира. В сущности, она неплохая девочка – другая бы переживала этот кошмар на диване, с бутылкой водки, предвкушая утренний рассказ для подруг из парикмахерской. Ира держалась молодцом. Было ясно, что за два года с Микки она узнала про оборотную сторону жизни чуточку больше, чем из бандитских сериалов. И, может быть, именно потому не решалась искать его в одиночку.
Кабацкий цветок тем временем осыпался до конца. Повздыхав с Ирой, рыцари вставали из-за круглого стола и терялись в ночи. Остались только мы: я, Ира, ее проблема и моя совесть. Я встал и потащил всю эту компанию за собой. Нам надо было перейти темный пустырь – и будь я заядлым игроком, вроде Мика, я дал бы лишь два к одному, что никто не тормознет на нем подгулявшую пару из кабака. Но ищущим людям везет: мать-ночь укрыла нас от бычья своим штопаным нищенским покрывалом. И когда стрелки перевалили за двенадцать и склизкая осень передала сомнительные права чахлой зиме, мы, распахнув двери, ввалились в «Джок».
Вывеска «интернет-клуб» не обманула бы даже младенца. Этот павильон с прокуренным потолком, размалеванный картами трефовой и жировой масти, всегда был игорным притоном. Недавно тут стояли железные туши «одноруких бандитов», сделанные по польской лицензии в цехах бывшего завода автоматики и реле. Но когда девять клиентов заживо сгорели в игровом павильоне Днепропетровска, а Юлия Тимошенко победила в лоббистской войне президента, парламент формально прикрыл игорный бизнес в стране. «Джок» стал интернет-кафе – с тарифом 50 гривен в час. Взяв в баре алкоголь, люди с пустыми глазами садятся за монитор, клацают мышкой – и вместо гугла перед ними появляются знакомые цифры и фрукты.
Микки не было за столами. Проститутки подвели Иру к барной стойке, к человеку с уголовными перстнями на пальцах. Посмотрев на нее, он вышел в заднюю дверь и, быстро вернувшись, позвал нас за собой.
Коридор за дверями был завален коробками от компьютеров. Разило запахом мелкого криминала – будто вонючим крысиным пометом. Бармен раскрыл боковую дверь с табличкой «хозинвентарь», и мне показалось, что мы входим в машину времени или в рубку космического корабля. В большой полутемной комнате мерцали огнями старые, «компотные» автоматы. Их было здесь несколько штук – а сзади стоял диван, и на нем валялся избитый Мик. Цветные блики печатью отражались у него на лице.
– Ты жена? Кто это с тобой? – спросили Иру из освещенного лампой угла. Там за столом сидели двое хорошо одетых людей. Они деловито листали какие-то бланки. Тот, что постарше, поднял тяжелый взгляд.
– Это друг его, – почему-то ответил за меня бармен. Кажется, когда-то мы с Миком брали у него по стопке коньяка.
– Забирай отсюда свое говно, – сказал Ире старший. – С него штука баксов. Предупреждали уже.
Микки замычал на диване разбитым в кровь ртом. Тот, что помоложе, повернулся лицом, и я узнал в нем местного участкового. Он лыбился. Ему было смешно.
Мы ждали «скорую» полчаса, а потом взяли такси. Водитель не знал района, в салоне сильно трясло. Я держал голову Микки, и думал, что он скажет, если какой-то ханжа упрекнет его в страсти к игре. Наверное – ничего. Какая разница, на что тратил бы Мик свои деньги и свою жизнь: спускал бы ее на автомате или проводил дни между кружкой пива, блядской сауной и дискотекой, футбольным экраном и душистым выхлопом бульбулятора? Или даже ходил бы по воскресеньям в спортзал, к поющим безумные песни сектантам? Я помнил Микки в начале 90-х – славного увальня, лучшего танцора диско. Прошло 20 лет, и его сжевало в комок – без цвета, без будущего, без лица.
Я как-то читал на вики, что в игровые автоматы закладывают алгоритм. «Все изображения на экране по большому счету, неважны: после запуска барабанов игрок абсолютно не сможет повлиять на ход игры. Какую кнопку бы он ни нажал, автомат уже заранее “знает”, показать выигрышную комбинацию или нет. Красочные изображения героев игры, возможность выбора символов, дизайн самого автомата – всё это нужно лишь для психологического аспекта. Игрок ощущает свою сопричастность, ему навязывается мысль, что это именно он управляет игрой. Но все ложно – процессор еще до наступления первой секунды уже “знает”, как поступить, и лишь только потом дает команду зажечь на экране ту или иную картинку».
Мне кажется, они оставляют нам в жизни еще меньше шансов.
