Диалектическая природа метамодерна: осцилляция как способ бытия в эпоху радикальной неопределенности
Пролог: на руинах постмодерна
Мы живём в эпоху, когда великие нарративы модерна давно рухнули под тяжестью постмодернистской деконструкции, но тоска по смыслам осталась. Постмодерн оставил после себя пустыню иронии, где любая попытка искренности тут же оборачивается самопародией. Однако в последние два десятилетия наметился культурный сдвиг — метамодерн, который не отрицает постмодернистскую рефлексию, но преодолевает её изнутри, создавая новую диалектику.
Эта статья — попытка осмыслить метамодерн не просто как очередной “изм”, а как фундаментальный способ мышления, возникающий в ответ на экзистенциальные вызовы XXI века.
- Гегель наоборот: диалектика без синтеза
Классическая гегелевская диалектика предполагала движение от тезиса к антитезису и далее — к синтезу, в котором противоречия снимаются. Метамодерн же предлагает диалектику без окончательного синтеза — вечное колебание (oscillation), где противоположности не уничтожают друг друга, а сосуществуют в динамическом напряжении.
Ирония постмодерна была защитным механизмом от наивности. Но метамодерн позволяет себе «ироническую искренность» — когда человек говорит что-то серьёзное, но тут же оговаривается: «Хотя, может, это всё наивно?» Возможен и обратный переход — например, в фильме «Ева» (2011) героиня цинично рассуждает о любви, но в финале совершает эмоциональный поступок, который невозможно объяснить чистой рациональностью.
Также стирается грань между утопией и дистопией: например, в фантастическом сериале «Рассказ служанки» больше не предлагается однозначных классических антиутопий — вместо этого показывается мир, где надежда и ужас сосуществуют.
И это не «золотая середина», а сознательное удержание противоречия, что роднит метамодерн с экзистенциализмом Сартра, где человек обречён на свободу в абсурдном мире.
- Возвращение сакрального: метанарративы после “конца истории”
Фрэнсис Фукуяма провозгласил «конец истории», а Лиотар — «конец больших нарративов». Но человек не может жить в вакууме смыслов. Метамодерн допускает возвращение метанарративов — но не как абсолютных истин, а как временных опор в мире, где всё подвергается сомнению.
К примеру, климатический активизм (Грета Тунберг и её сотоварищи) использует язык апокалипсиса, но при этом опирается на научные данные. Это не слепая вера в прогресс (модерн) и не циничный пессимизм (постмодерн), а тревожная надежда.
Если говорить об отражении метамодерна в политике, то здесь он предлагает компромисс между двумя полярностями: модернистским объединением вокруг прорывной, единственно верной идеи и постмодернистской атомизацией, разочарованием и внутренней эмиграцией. Движения вроде Effective Altruism (Уильям Макаскилл) сочетают холодный расчёт и моральный пафос, предлагая рациональный гуманизм — альтруизм без иллюзий.
Здесь метамодерн сближается с неоромантизмом — попыткой заново обрести веру, но уже после её утраты. Если говорить языком спортивных аналогий, то модерн — это мощный рывок бегуна вперёд, постмодерн — это падение в пыль и разочарование в самой идее забега, а метамодерн — подъём и продолжение движения к цели, но, возможно, даже в другую сторону, ведь до финиша так гораздо ближе.
Фукуямовский «конец истории» оказался преждевременным. Человеческая психика, как показывает Юнг, нуждается в архетипических структурах — даже осознавая их условность. Метамодерн предлагает уникальное решение: сознательное принятие временных метанарративов с постоянной оглядкой на их историческую обусловленность.
- Искусство метамодерна: между абсурдом и откровением
Если постмодернистское искусство играло с цитатами и симулякрами (как у Уорхола или Дэмиена Херста), то метамодернистское допускает подлинные эмоции, но — всегда с оговоркой.
Фильм «Лобстер» (2015) Йоргоса Лантимоса представляет собой идеальную метамодернистскую аллегорию. Его абсурдная предпосылка (не нашедшие пару превращаются в животных) создаёт как постмодернистский слой — пародию на социокультурные нормы, доведение логики «отношений по расчёту» до абсурда, — так и метамодернистский поворот: несмотря на всю искусственность ситуации, герои (особенно главный герой в исполнении Колина Фаррелла) демонстрируют подлинные экзистенциальные муки; их страх одиночества и потребность в любви абсолютно искренни. Примечательно, что финал фильма оставляет зрителя в подвешенном состоянии между надеждой и отчаянием — что и является сутью метамодернистской эстетики.
А в фильме «Вечное сияние чистого разума» (2004) Гондри / Кауфмана используется научно-фантастическая предпосылка (стирание памяти) как метафора, но в центре — абсолютно реалистичная человеческая драма. Особенно показателен финал: герои знают, что их отношения обречены, но выбирают их снова. Это и есть квинтэссенция метамодернистского мировоззрения — действие вопреки знанию о его бессмысленности.
Метамодернистский художник не боится быть банальным, потому что знает: даже банальность может стать откровением, если её прожить искренне.
- Философские основания: от деконструкции к реконструкции — диалектика невозможного синтеза
Метамодерн как философский проект возникает не на пустом месте, но представляет собой сложный синтез трёх ключевых интеллектуальных традиций, каждая из которых по-своему пыталась ответить на кризис модернистской рациональности. Этот синтез, однако, нельзя понимать как простое механическое соединение — скорее, речь идёт о диалектическом напряжении между несовместимыми парадигмами, создающем новое качество философского мышления.
Философский фундамент метамодерна невозможно понять без радикального переосмысления постструктуралистского наследия. Жак Деррида с его концепцией différance показал принципиальную невозможность финального значения — вечное скольжение смысла. Мишель Фуко в своих генеалогических исследованиях продемонстрировал историческую обусловленность любых истин. Но если постмодерн остановился на этапе чистого разоблачения, то метамодерн делает следующий шаг: как возможно действие в условиях тотальной нестабильности смыслов? Здесь возникает парадоксальная ситуация: мы должны одновременно сохранять «постмодернистскую бдительность» к любым метанарративам и при этом действовать так, как если бы некоторые из них могли претендовать на истинность.
Таким образом, философский метамодерн можно описать как перманентное движение между деконструкцией (постструктуралистская критика любых оснований), реконструкцией (попытка собрать временные рабочие модели) и при этом ясным осознанием невозможности окончательной реконструкции.
Этот процесс напоминает гегелевскую диалектику, но с важным отличием: синтез никогда не достигается, оставаясь регулятивным идеалом, который одновременно необходим и невозможен. Метамодерн — это пост-постмодернистская философия, которая не отрицает релятивизм, но ищет способы жить с ним.
Эпилог: метамодерн как экзистенциальный императив
В эпоху, когда цифровые технологии радикально изменили восприятие реальности, политические идеологии исчерпали себя, экологический кризис требует коллективного действия при отсутствии универсальных ценностей — метамодерн предлагает единственно возможную стратегию: признать принципиальную неопределенность бытия, осознать условность любых ценностей и — действовать так, как если бы они были абсолютны.
Метамодерн — не стиль и не школа, а способ существования в мире, где все ответы временны. Это философия для поколения, которое разочаровалось в идеологиях, но не может жить без ценностей, смеётся над пафосом, но тоскует по подлинности, и знает, что «истины нет», но продолжает её искать.
Возможно, именно в этой осциллирующей искренности — единственный возможный сегодня путь к смыслу.
Автор: Руслан Аксюта
