Вечное возвращение

Несмотря на множество любопытнейших естественно-научных и, шире, логических парадоксов, наиболее занимательными всё-таки остаются парадоксы мышления (в том числе, общественного). Как и прочие необычные явления, привлекают они именно своей непредсказуемостью, контринтуитивностью. Благодаря этому мы крайне редко можем рассчитать как именно развернётся наблюдаемая ситуация, что поддерживает постоянную интригу. Например, имея все возможности для изучения невероятно богатого наследия 20-го века, всё то же социальное сознание делает выводы о «конце истории», а недавние хозяйственные потрясения неизменно рождают нечто навроде гипероптимистичного «нового экономического мышления». В значительно меньшем масштабе дают о себе знать подобные несуразицы и в российской общественной жизни.

Преодолев не дотянувшую даже до одного десятилетия «стабилизацию», народ успел сменить множество настроений. От ворчливого мещанского недовольства предкризисного периода и повального воодушевления времён первых массовых выступлений — до растерянного смятения и очередного затишья. Характерно, что в каждый конкретный отрезок времени царствовала если не слепая вера, то уж точно крепкая убеждённость в строго определённом направлении развития дел. Чем быстрее менялась ситуация, тем больше росла уверенность в том, что теперешнее — это надолго. Шаткое равновесие, более-менее установившееся с последних месяцев зимы, можно определить как отчаяние. Безысходностью наполнились не только паблики социальных сетей, но и общественная аналитика в целом.

Наиболее ярко мрачный фатализм проявился по отношению к суду Алексея Навального и очередной волне задержаний политических (главным образом, левых) активистов. Развёрнутое интервью Навального изданию The New Times подводит нас к мысли о том, что пока с произволом властей ничего, кроме смирения, не поделать. Размышления же некоторых авторов Новой Газеты описывают данный процесс как знаковое событие современности, ставя его в один ряд с делами Ходорковского и Магнитского, правда делая странный вывод о том, что всё это лишь эпизоды одного масштабного «суда на капитализмом», который якобы осуществляет дряхлеющее российское государство.

Подобная нервозность, чрезмерная эмоциональность, неспособность провести долгосрочную планомерную работу — следствие наиболее общих ошибок восприятия действительности. Каким бы этичным, вдохновлённым и мужественным этот взгляд ни был, ему не хватает главной характеристики — историчности. Понимание того, что вездесущие свиные рульки, ряженые царелюбители, вереница всевозможных абсурдистских законопроектов и агония потешных запретов — это не признаки перманентного разрыва реальности, а лишь временные спутники понятного и неизбежного этапа развития общества, позволит поставить вопрос уже об исторических механизмах, лежащих в основе всего процесса как такового. Кстати, процесс этот уже успели окрестить реакцией такие разные в плане политической ориентации люди, как, например Акунин и Будрайтскис.

Впрочем, начать стоить именно с «уникальности» всего того, что нам доводится наблюдать из окон домов и на страницах новостных сайтов. Конечно, наибольшее внимание здесь привлекают наглядные, что называется, показательные события. И дело вовсе не в каком-то презрении к рутине — просто-напросто как раз такие сочные иллюстрации содержат эту рутину в концентрированном виде.

Сложно найти даже относительно политизированного человека, который бы не прошёлся по прошлогодней процедуре президентской инаугурации, точнее, по проезду кортежа по тщательно зачищенному от назойливых граждан пути. Сравнивая это с торжественной атмосферой в соседней Франции, многие сочли этот казус удивительным нововведением нынешних властей. Между тем, возможно, сами того не зная, эти деятели лишь воссоздали (пусть и с меньшим размахом) коронацию Александра III, памятник которому зачем-то был установлен в прошлом году в Новосибирске:

…поездка его на коронацию походила на вояж завоевателя по чужой, только что оккупированной и ещё не усмирённой стране. «Весь путь следования царя из Петербурга в Москву, — свидетельствовал очевидец, — был охраняем войском, расположенным по линии Николаевской железной дороги на расстоянии 606 вёрст. Эта линия была разделена на участки, порученные отдельным частям войск, и беспрерывные цепи часовых, расставленных друг от друга на расстоянии от 300 до 500 шагов, тянулись таким образом от Петербурга до Москвы». «Москва, — рассказывали другие очевидцы, — была переполнена войсками и шпионами, царя возили по улицам, оцепленным солдатами, или задворками, как какой-нибудь контрабадный товар. Даже царские министры, участники коронации, были шокированы её «изнананками». «Печальное впечатление производят расставленные вдоль всей дороги часовые, — записывал в дневнике П. А. Валуев, — Слияние царя и народа! Обожаемый самодержец! А между тем он едет короноваться, тщательно скрывая день и час своего выезда, и едет не иначе, как ощетинив свой путь часовыми»¹.

Совсем не соответствующая его должности популярность, которой ещё недавно пользовался «волшебник» Чуров, точно так же имеет свой исторический прецедент — в лице автора «самых честных выборов» в Третью Думу Сергея Крыжановского. Правда, в отличие от своего теперешнего коллеги, Крыжановский не оценивал свои способности так высоко (эту характеристику ему дал Милюков²), отвечая на допросах Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства, что «просто исполнял приказы»³, обдумывать которые — не его ума дела.

Повальные обыски и облавы? Ими нельзя было удивить уже народовольцев, ставших жертвами печально известного Большого Процесса:

«Российские граждане нисколько не гарантированы от произвола администрации — подчёркивал Ипполит Мышкин — Ни личность, ни дом их не пользуется правом неприкосновенности; во всякую минуту их могут без достаточных поводов подвергнуть обыску, сажать в тюрьму…»⁴

Безразборные, «прямолинейные» полицейские меры не только вызывали едкие насмешки иных авторов:

М. Е. Щедрин … иронизировал: «Нынче так много физиономистов развелось, что и выражение лица истолковывается»⁵.

самой своей формой кричали о какой-то потусторонности происходящего:

«Нередко в постановлениях об аресте писали: «арестовать впредь до выяснения причин ареста…»⁶.

но и вызывали вполне обоснованную тревогу как у охранителей режима:

Товарищ обер-прокурора Сената Н. А. Хвостов … предостерегал К. П. Победоносцева: «Аресты делаются зря, забирает, кто хочет… Если бы кто захотел нарочно избрать такой способ действий, который может создать и для будущего запас горючего материала, то лучше трудно придумать»⁷.

так и у прямых его противников:

«вся система гонит в стан недовольных, в пропаганду революции даже тех, кому противны кровь и насилие»⁸

Боясь собственной тени, и от того всё в больше впадая в губительное для себя безрассудство, власть зачастую вступает в схватку не с подлинными её врагами (т.е, в конечном счёте, сама с собой), а со случайными прохожими, или вовсе непонятными фантомами:

…некто Дутиков, торговец железными изделиями из Ростова, находясь в Москве, получил от своего приказчика телеграмму «25 000 гвардии готовы. Высылайте деньги»; торговца немедленно арестовали и держали за решёткой до тех пор, пока не выяснилось, что по вине телеграфистов в текст телеграммы вписано было «гвардии» вместо «гвоздей»⁹.

И пусть сейчас мы не слышим о заговорах продавцов строительных материалов, зато правоохранительная система может похвастать, ни много ни мало, предотвращением вооружённого целым арбалетом государственного переворота!

Ну а вездесущая борьба с «пятой колонной», сумевшая выйти на след неблагонадёжных журавлей и прочих вредоносных организаций? Уж что что, а подобный приём был отлично освоен ещё даже до того, как в ряды зарубежной агентуры людской молвой была записана большая часть императорского окружения:

…реакционные публицисты (М. Н. Катков, И. С. Аксаков, К. Н. Леонтьев) публично и печатно твердили, что русский социализм заимствован с Запада («у нас ему неоткуда было взяться»), а главное в нём — это «попугайский лепет чужих, иностранных формул», а сами социалисты «оторвались вполне от своего отечества и не имеют с ним ничего общего»: все они «вполне прониклись учениями эмигрантов», либо даже являются «простыми эмиссарами из-за границы»…¹⁰

Повторяя и без того не особо респектабельную (и, главное, менее чем результативную) историческую практику, весь организм государства сегодня неустанно демонстрирует гражданам даже не пародийное, а лубочное представление с заведомо известным для обоих сторон действа финалом.

Однако что же с реакцией? С теми самыми периодами, от отрицания революционной роли которых революционеры, по словам Ленина, далеки?

Увы, происходящее в современной России реакцией в подлинном, классическом смысле можно назвать лишь условно. Известно, что своеобразным градусником, «барометром революции» для деятелей начала века выступало число участников рабочих протестных акций. Используя этот критерий, мы не то что не можем говорить о реакционности, но, напротив, вынуждены констатировать именно что подъём волны народного возмущения. От медиков и учителей — до энергетиков и работников автопрома, протестная деятельность перестаёт носить маргинальный характер, хотя и никакого перехода от эпизодичности к системной кампании пока не наблюдается.

Если и вести речь о каких-то действительно наблюдаемых политических пороках, то необходимо подметить некоторую (впрочем, начинающую отмирать) «программную шизофрению», которую можно было во всей полноте наблюдать на недавнем митинге 6-го мая. В то время, как стараниями суицидального правительства ситуация с гнетущими условиями труда и его скромной оплатой начинает ощущаться всё острее, люди, воспринимаемые многими как вожди оппозиции, расписываются в своей маниакальной фиксации на личности Путина и как-будто нарочно избегают понятных и близких требований. И хотя некоторым из них и оказываются свойственны представления о динамике исторических процессов (например, этому посвящена речь Шендеровича, да и Сахнином было сказано немало), то на конкретных действиях это пока едва ли сказывается.

До сих пор власти удавалось с удивительной эффективностью не только подстёгивать популярность отдельных оппозиционных политиков, но и создавать новые точки консолидации сил в условиях, казалось бы, массовой деморализации. Увы, финальный шаг к действительно объединённому всенародному выражению недовольства протестным силам (в т.ч. и левым) придётся сделать уже самостоятельно. И тогда, возможно, знаменитые слова Софьи Бардиной, обращённые уже к новому поколению реакционеров, вновь наполнятся смыслом:

«Преследуйте нас, как хотите, но я глубоко убеждена, что такое широкое движение … не может быть остановлено никакими репрессивными мерами… Оно может быть, пожалуй, подавлено на некоторое время, но тем с большей силой оно возродится снова, как это всегда бывает после всякой реакции подобного рода… Преследуйте нас — за вами пока материальная сила, господа; но за нами сила нравственная, сила исторического прогресса, сила идеи, а идеи — увы! — на штыки не улавливаются!»¹¹.

---

1. цит. по Троицкий Н. А. Царизм под судом прогрессивной общественности 1866-1895 гг., Москва, «Мысль», 1979, стр. 29-30 ↩

2. Милюков П.Н. Воспоминания (1859-1917), под редакцией М. М. Карповича и Б. И. Элькина, 1-2 тома, Нью-Йорк, 1955 ↩

3. Падение царского режима, том V, Ленинград, Государственное издательство, 1926 ↩

4. Троицкий Н. А., Царские суды против революционной России. Политические процессы в 1871-1880 гг., Издательство Саратовского университета, 1976, стр. 66 ↩

5. цит. по Троицкий Н. А. Царизм под судом прогрессивной общественности 1866-1895 гг., Москва, «Мысль», 1979, стр. 33 ↩

6. там же, стр. 34 ↩

7. там же, стр. 31 ↩

8. Цебрикова М. К. Письмо к Александру III, СПб, 1906, стр. 30 ↩

9. Троицкий Н. А. Царизм под судом прогрессивной общественности 1866-1895 гг., Москва, «Мысль», 1979, стр. 33 ↩

10. Троицкий Н. А., Царские суды против революционной России. Политические процессы в 1871-1880 гг., Издательство Саратовского университета, 1976, стр. 60-61 ↩

11. цит. по Троицкий Н. А., Царские суды против революционной России. Политические процессы в 1871-1880 гг., Издательство Саратовского университета, 1976, стр. 173 ↩