В России любят традиции. Особенно – традиции праздников. Даже если мало кто помнит, что, собственно говоря, празднуется. Так и с Первомаем. Если старшее поколение ещё не забыло, что некогда это был «день международной солидарности трудящихся», а кое-кто даже помнит, в честь каких конкретных событий он отмечается, то люди моложе 35 лет в массе своей даже не знают, как праздник называется сейчас. Таковы печальные факты соцопросов. Для большинства россиян первое мая – это дополнительные выходные, позволяющие выбраться из города «на природу». Это – реальное содержание современного Первомая в России.
Традиционная форма проведения праздника находится в видимом противоречии с действительным отношением к нему населения, в том числе – и тех самых людей труда, которым, он, вроде бы, и посвящён. Пролетарий предпочитает в выдавшиеся выходные не митинговать на площадях и скандировать лозунги, а, к примеру, посадить картофель на своём садовом участке, обновить теплицу для помидоров: весенний день, как известно, год кормит. Солидарность солидарностью – а зимой надо что-то есть, и «солидарностью» сыт не будешь.
Отчуждение от праздника, «непраздничное» отношение к нему появилось не сейчас. Уже в советское время, по мере дряхления Союза, люди инстинктивно улавливали несоответствие идейного смысла «дня международной солидарности трудящихся» – и своей собственной жизни. В постреволюционном СССР, с 1970-х уверенно шедшем навстречу буржуазной реставрации, фразы о международном единстве становились всё более фальшивыми по мере того, как терялось действительное единство самой советской страны.
Так что идейное содержание Первомая в России было утеряно уже давно.По сути, переименование его в бессмысленный «день весны и труда» лишь фиксировало статус-кво. Да и странно было бы в «стране победившего капитализма» праздновать день пролетарского единства.
Однако, отбросив «красную» суть, новые власти не решились отменить праздник как таковой – потерю дополнительного выходного большая часть населения восприняла бы в штыки. Более того, даже внешняя форма проведения Первомая осталась прежней (дабы скорее забылось его реальное происхождение): те же организованные колонны «трудящихся», только под пёстрыми флагами официальных думских партий и марионеточных шмаковских профсоюзов. Красные штандарты хоть и оттеснены на обочину, тем не менее, заметны – в основном благодаря патентовано-оппозиционной КПРФ, желающей, очевидно, количеством кумачовых стягов компенсировать свой парламентский конформизм. В арьергарде демонстраций обычно идут немногочисленные левые группы и группочки.
Добровольные участники первомайских шествий сосредоточены, кстати, именно в этих замыкающих левацких колоннах: они пришли сюда не по приказу начальства и не за деньги. Они пришли, потому что первое мая – их праздник. Праздник левых.
Именно их: марксистов (во всех их троцкистских, сталинистских и прочих ипостасях) и анархистов. И в этом решающем пункте Первомай в России, по стилистике отличающийся от буйных западноевропейских «маёвок», находится как раз в их русле. И «у них», и «у нас» праздник пролетарского единства давно уже потерял массовую поддержку у рабочего класса, став своего рода днём памяти по былым свершениям.
Левое движение, как это ни парадоксально, весьма консервативно по своим установкам и живёт традицией. Левые помнят и чтят своих героев – и чикагских анархистов 1886 года, и парижских бунтарей 1968-го. Наличие исторической памяти – прекрасно, если не превращается в привычку, в канон. «Привычка свыше нам дана, замена счастию она»… Именно в силу инерционного движения исторических привычек левые по всему миру продолжают отмечать Первомай: пусть сейчас уже нет самого движения, объединившего миллионы наёмных работников, и давшего начало празднику – у левых не принято нарушать традицию.
Не погрешив против истины, можно сказать, что сама незаинтересованность трудящихся в формально «своём» празднике есть объективный критерий того, что Первомай изжил себя. Начинавшийся как день борьбы пролетариев за свои права, конкретно – за 8-часовой рабочий день, праздник постепенно потерял своё боевое содержание, превратившись либо в беззубо-официальные демонстрации, либо в столь же беззубые – ибо безвредные для общественной системы – буйства радикальной молодёжи.
И всё же не стоит отчаиваться. Апатия большинства рабочих к Первомаю, ставшему во всех смыслах историческим праздником, имеет свои основания – пролетариат и так находится под властью капитала, чтобы вечно помнить об уже умершем прошлом – пусть оно и составляет его историю – пролетариата как класса. Маяковский неплохо уловил этот момент: «ненавижу всяческую мертвечину – обожаю всяческую жизнь!» У рабочих, всю жизнь гнущих спину на бездушного божка капитала, есть здоровое чутьё на всё искреннее, живое, полнокровное – может быть, поэтому они прохладно относятся к празднику, лишённому содержания живой борьбы?
Да и для левых (в особенности для марксистов) нет повода для уныния в том, что никто кроме них не помнит о невинных жертвах стычки на площади Хеймаркет в Чикаго. Социализм – не религия, чтобы вечно поклоняться своим мученикам и дорожить каноническими праздниками. Тому, кто думает иначе – прямая дорога в церковь. Революция – вот праздник угнетённых, как заметил Троцкий. В чём-чём, а в этом с ним нельзя не согласиться.
Сейчас, когда всё общество, весь мир живёт на историческом изломе, в народных массах спрос на программу реальной борьбы «за лучшую долю» и организацию этой борьбы намного сильнее, чем на какие бы то ни было праздники. Праздновать народу, да и нам вместе с ним пока (и уже! – если помнить об историческом поражении конца XX века) нечего. Завоевания – пусть и весьма противоречивые – предыдущей эпохи утеряны, и не только в нашей стране. Неолиберализм, даже несмотря на кризис, продолжает удерживать свои позиции по всему миру.
Но диспропорции и контрасты современной цивилизации не могут вечно пребывать в состоянии перманентного противоречия, они необходимо должны разрешиться – через борьбу народов за более разумное устройство общества. Эта борьба необходима, потому что кроме неё у человечества нет средств против заразы неолиберализма, ведущего мир в новое варварство. Эта борьба необходима – и уже потому неизбежна.
И в этом новом акте мировой драмы рабочий класс не сможет занять места в зрительном зале: просто у истории – этой, по выражению Энгельса, мировой поэтессы, больше не осталось героев. Следовательно, не за горами день, когда и на улице простого народа будет настоящий праздник.
