Революция в Казахстане: отвоевание пространства
Те, кто принижает значение подобных атак <…>
должны указать, какие, по их мнению, ценности современного общества
являются положительными и должны быть сохранены (мы увидим, что практически все).
Ги Дебор, Аттила Котаньи, Рауль Ванейгем “О Парижской коммуне”
4 января 2022 года заставило всех наблюдателей России и Беларуси обратить свои взоры на Казахстан, где, как это и бывает во время любой революции, сотни тысяч людей по всей стране внезапно вышли на площади своих городов. Сегодня мы забыли об этой великой битве за свободу на просторах СНГ, но великое множество наблюдателей и год назад, в самый ее разгар, не смогли заметить того исторического проекта, смутным призраком которого была эта революция. Сегодня в годовщину событий, когда к мятежному Жанаозену, чье имя навсегда вписано в историю рабочего класса, присоединились Алматы и Атырау, Актау и Актобе, Астана и Кызылорда, Караганда и Костанай, нужно пролить свет на то, чем реально была и могла стать казахстанская революция, если бы она не была утоплена в крови объединенным военным контингентом реакции постсоветских бюрократий.
Город
Было бы предательски узколобо полагать, будто нам необходимо просто изменение экономики, просто национализация всех или многих отраслей экономики, современное цифровое планирование и так далее или всеобщая эмансипация, тотальное изменение социальных ролей и полный переворот в культуре. Революционная теория всегда была поиском ответа на тотальное уродство нашего общества, отчаянной попыткой найти другой, эмансипированный образ жить. Впрочем, и революционная практика никогда не была ничем иным, кроме как этим отчаянным поиском по-настоящему нового социального опыта.
Этим революционным социальным опытом и является революция. Вопрос революции это всегда вопрос собственно принципиально нового, иного способа жить, предусматривающего восприятие социального пространства в политических терминах. Улицы, площади и проспекты перестают быть просто материальными пространствами, но самим революционным действием поднимается вопрос об их предельно социальном характере.
Когда казахстанцы захватывали ключевые площади своих городов, они подрывали сам социальный порядок, простейшим материальным носителем которого является городская структура.
Известно, что процесс развития капитализма неразрывно связан с урбанизацией, что эмблематичное для капитализма индустриальное или постиндустриальное производство возможно только благодаря городу. Город как способ организации общения нужен капитализму также, как ему нужен труд, капитал и земля. Капитализм реорганизует город для свойственного ему производства, на окраинах вырастают фабрики и бараки для рабочих, к ним прокладываются железные дороги, на месте старых кварталов высятся автострады и эстакады, и в конце концов производство выводится в другие страны, и в старые промзоны приходят новые богемные буржуа и неразрывно связанные с ними экскаваторы, на месте старых заводов высятся бесконечные районы неотличимых жилых комплексов с модными кафе, крафтовыми пивными и парикмахерскими на первых этажах, в редкие фабричные здания, которым больше “везет” въезжают фуд-корты, лофты, культурные кластеры и другие неизбежные атрибуты сегодняшнего потребления, предлагаемые нам глобальным производством. Город сегодня как никогда раньше становится придатком экономики, его площади и улицы нужны для капитализации крупных и мелких компаний, для того, чтобы обыватели могли буднично перемещаться между своей постелью и рабочим местом и празднично участвовать в потреблении очередных бессмысленных благ.
Но город – это не продукт капитализма, точнее не в большей степени его продукт, чем центральное водоснабжение и сам рабочий класс. Город является самим условием современного производства, нашего современного выживания. Оккупация этого жизненного пространства его реальными жителями является не просто средством политической борьбы, но именно отчаянным поиском нового. Захватывая площади, улицы и проспекты, которые вроде бы и так должны принадлежать пресловутому народу, и обнаруживая что в обществе существуют отдельные фракции, созданные только для того, чтобы не допустить такого захвата, революционеры становятся хозяевами своей истории на уровне повседневности, которая в этот момент остраняется, перестаёт казаться собственно повседневностью.
В этот момент пустое историческое время современного капитализма, столь хорошо известное нам всем, время бегущее сквозь наши пальцы, не оставляя после себя ничего кроме глубоко немого разочарования и идиотический попытки найти в нем хоть что-то достойное проживания, превращается в историческое время, реальное проживание наших жизней. В этот момент перед нами открывается подлинно всеобщая история, не поверхностная история славных побед и поражений досточтимых князей и уважаемых президентов, именуемая всеобщей только в силу того, что она охватывает чуть больше чем европейский материк, но подлинно всеобщая история, в которой безмолвное до этого человечество находит себя и находит себя не зрителем, но сознательным творцом самого себя, своей истории и условий своей жизни.
Именно одним из таких моментов откровения всеобщей истории в своём черновом наброске была и казахстанская революция. Конечно, самым великим ее свершением стало именно полное освобождение города в ночь с 5 на 6 января, когда все силовики бежали из города, оставив лишь беззащитных курсантов, этих юнцов, которых так любят во время революции привносить в жертву отступающие силы реакции. Оккупация улиц и площадей, низвержение талдыкорганского истукана первого президента и отца нации, уничтожение Алматинского офиса партии Нур Отан, успешно переименовавшейся после этого в Аманат, и окончательно ставшей заложником второго президента нации, великодушие революционеров, решивших не захватить, но сжечь телецентры, из которых велась тогда и ведется до сих пор государственная пропаганда – вот далеко не полный список великих свершений Алматинской революции. Но главными ее символвми конечно стали сожжённые акимат Алматы и бывшая резиденция президента республики. Последняя оказалась столь сакральна, что после того, как революционеры осквернили ее в глазах правящего класса Токаеву не осталось ничего кроме как призвать ее снести.
Дворец
Любой дворец, как бы он ни назывался, архитектурно восходит к крепости, к центру феодальной вотчины, твердыни местного аристократа, предназначенной для хранения богатств, отправления пиров и оргий, укрытия от неприятелей и особенно – от бунтующих крестьян. Прекрасной иллюстрацией этому служит история крепостей и дворцов французских феодалов раннего Нового времени – Фонтенбло и Во-ле-Виконт, Шенонсо и Шантийи суть ничто иное как продукт разложения феодального замка, чьи стены и башни постепенно забыли удары пушечных ядер, чьи внутренние дворы открылись миру, рождая cour d’honneur и чьи окрестности превратились из потенциального поля битвы в регулярные парки для увеселения дворян и нуворишей. Любой современный дворец наследует этим формам и идеям, распространившемся по всему свету с европейской модой, оружием и “бременем белого человека”. Бостонская ратуша и гаитянский Сан-Суси, дворец брунейского султана и королевский дворец в Брюсселе, все они – часть этой властной традиции, традиции правящих классов, наследующих свои дворцы и власть от все тех же староевропейских феодалов, некогда поработивших весь мир. Стоит ли говорить, что любые райкомы и обкомы, ставшие сегодня областными правительствами, миськими радами и акиматами, принадлежат ко всей то же традиции. Принадлежат к ней и сожженные акимат Алматы и бывшая резиденция президента Казахстана.
Само казахское слово “қала”, означающее город, происходит от арабского قلعة – крепость. Это хорошо знакомо и носителям русского языка, ведь и само слово город происходит от ограждения, город противопоставляется слободе, город – это только то, что находится внутри крепостного вала, в котором проходят суды, казни и торговля, и в котором в случае угрозы запираются князь с дружиной и те слободские обыватели, которым повезло оказаться внутри городских стен.
Крайне симптоматично здесь существование Астаны, этого антипода Алматы, Астаны, города без жителей, города на площадях и улицах которого нельзя найти никого кроме правителей и их слуг. Астана является прямым воплощением той дистанции, что существует между классами правящими и классами эксплуатируемыми. В ней выражается тот властный сентимент, что заставлял феодалов селитиься поодаль от своих поданных, основывать Версаль и Царское село. Однако в этом Версале среди степей на место антропоцентрической пошлости барочного дворца приходит пошлость иного толка, пошлость стеклянной башни и коробки. На месте регулярного парка прорубается автомобильный проспект, который нужен не для царственных променадов, и уж тем более не для демонстраций, но для триумфального проезда президентского кортежа. В Астане всегда спокойно, здесь в воздухе разлита вневременная безмятежность власти, которая может позволить себе этот покой только через дистанцию, завоеванную штыками. Неудивительно, что Токаев назвал этот бастион именем первого президента и основателя Республики Казахстан, ведь только тому, кто устроил Жанаозен, может быть известна цена этого покоя. Так же неудивительно и то, что после января 2022 года, когда Назарбаев потерял монополию на это знание внутри Казахстана, Токаев переименовал Нур-султан обратно в Астану.
Как это абсолютно незаметно для самого себя подмечает Григорий Ревзин, самой идеи крепости помимо стен и башен присуща идея ворот, принципиально выставляемого напоказ самого уязвимого места всей этой фортификационной конструкции. Безусловно, что эта мелочь указывает на жгучую необходимость крушения любых крепостей, столь знакомую всем революционерам. Эта в наивысшей степени дразнящая особенность любых дворцов и крепостей призывает: “возьми меня приступом, выбей двери и разграбь!”
Но эта жгучая точка, этот идиотический разрыв в самом сердце идеи крепости, конечно же является ловушкой. Дворцы существуют, чтобы в них править, чтобы быть воплощением самой власти, в каррарском мраморе или железобетоне, но воплощением физическим и претендующим на вечность. В дворце могут меняться жильцы, более того они обязаны там меняться, быть может раз в одну или две выборных каденции, а может быть тогда, когда в этот дворец придут люди с оружием и твердым намерением в нем остаться, дворцу как символическому объекту претендующему на вечность власти все равно кто в нем правит. Но перед всемирной освободительной борьбой стоит задача избавления от власти, избавления от социальных классов, избавления от подчинения и угнетения. Акимат Алматы и бывшая резиденция Назарбаева были сожжены именно потому что даже в том глубоко неосознанном и смутном проекте освобождения, которым была революция в Казахстане, рабочий класс победоносно отказывается от власти и ее атрибутов. Власть должна быть выхвачена из рук правящих классов и немедленно ниспровергнута, уничтожена и предана огню, чтобы не было больше никаких правящих классов.
