Два наиболее ярких политических события последних недель – революцию в Киргизии и катастрофу самолета польского президента – довольно трудно классифицировать в рамках стандартного противопоставления внутренней и внешней политики. Киргизия является независимым государством, у которого даже нет общей границы с Российской Федерацией. И тем не менее, мы пристально следим за событиями в Бишкеке, примеряем их на себя, переживаем за наших соотечественников, оказавшихся посреди вулкана народного восстания. Трагическая гибель поляков и вовсе прошла на нашей территории. Киргизию и Смоленск, таким образом, можно даже без всякого предварительного анализа считать примером интериоризации внешнеполитического – то есть того, что обычно проходит по ведомству профессиональных дипломатов и не менее профессиональных пикейных жилетов. В последние недели эти внешнеполитические проблемы попали в центр внимания довольно значительной части российского общества. Впрочем, объединяет киргизскую революцию и польскую трагедию не только то, что в формах репрезентации этих событий в России мы усматриваем наши внутренние проблемы.
В обоих случаях мы наблюдали чрезвычайно острую, резкую демистификацию власти, ее стремительное падение. В Киргизии восстание буквально в течение суток смело все основные институты государства. Поскольку следить за этими событиями можно было в реальном времени, оперируя одновременно десятками источников, среди которых самыми достоверными в итоге оказывались Twitter, Youtube и традиционные блоги, то бессилие, иллюзорность власти оказались тем более наглядными. Еще утром 7 апреля мы наблюдали местный ОМОН, трусливо переступающий с ноги на ногу на площадях Бишкека, а уже после обеда того же дня появились достоверные сообщения о бегстве президента страны Бакиева и перехода столицы под контроль временного правительства Розы Отунбаевой. Биография последней, кстати говоря, является достаточно комичной для ценителей такого рода курьезов: шутка ли, преподаватель марксистско-ленинской философии, защитивший диссертацию по Франкфуртской школе, делает у себя на родине революцию. Но дело, конечно, не в этом.
Важнее другое. Суть киргизской революции прекрасно умещается в 140 знаков: "Власть является хрупкой. Она в любой момент может рухнуть, и вы увидите это своими глазами". То есть не так, как захотят предположительно существующие на телевидении и в газетах невидимые кукловоды и манипуляторы, любимцы исследователей теории заговора, а так, как это заснимут камеры десятков и сотен мобильных телефонов, как напишут тысячи анонимных корреспондентов в своих блогах. Благодаря их свидетельствам мы воочию убедились в хрупкости власти. Это не значит, будто власти нет, или что она не способна к насилию. Это означает, что как только по ее поверхности пройдет первая легкая трещина, дальше будет достаточно одного несильного удара. Конструкция может казаться чрезвычайно прочной – но только до тех пор, пока она находится в покое.
Как повлияет увиденное в Бишкеке на сознание молодых жителей России, привыкших столь серьезно относится и к государству, и к политике? Подумаем: мы привыкли считать, что молодежь аполитична, что она слишком погружена в себя для того, чтобы интересоваться социальной реальностью вокруг себя. Пожалуй, еще несколько лет назад это действительно было так. Когда я и мои товарищи были студентами, в начале "нулевых", заниматься политикой было стыдно. Но нынешняя информационная реальность меняет все. И все больше молодых людей, родившихся уже после распада Советского Союза, требуют от государства соблюдения законов – именно этот мотив становится главным мотивом нынешних политических протестов, типичным примером чего является "Стратегия-31", объективно самая удачная идея безалаберной и дурной российской «непримиримой оппозиции». И если власть не соблюдает закон, демонстрируя тем самым свою слабость, если в Киргизии ее институты упали за один день, если президент Медведев говорит о том, что "киргизский сценарий возможен везде…", то это означает, что мифы о стабильности российской политсистемы следует окончательно отправить на кладбище. Стабильность в политике возможна только там, где есть открытия публичная дискуссия, свобода средств массовой информации и четкое осознание гражданами своих интересов вместе с механизмами их легальной защиты. Поэтому у нас никакой стабильности нет и быть не может.
Вернемся, однако, к трагедии в Смоленске. В отличие от Киргизии, институты польского государства устояли, однако вряд ли элита этой страны сможет в ближайшие годы оправиться от полученного удара. Вместо институтов здесь погибли физические носители власти – те люди, которые, казалось бы, должны быть защищены от любых случайностей и трагедий по самому высшему разряду. И вот несколько десятков таких людей гибнет в результате нелепой ошибки. Что это означает для нас? Если в Бишкеке был уничтожен миф о всесильности власти, то под Смоленском рухнули мифы о ее неуязвимости. Политическая власть в узком смысле слова является в современном обществе ничуть не более застрахованной от физической гибели, чем, скажем, в XVIII веке. Ни институты власти, ни ее физические носители не имеют никаких гарантий своего существования за исключением доверия со стороны граждан. В нынешней ситуации этого доверия уже невозможно добиться при помощи страха.
