По поводу статьи А. Тарасова «Манипуляция историей: актуальная тема» на сайте развернулась очень интересная дискуссия о познавательных возможностях истории и социологии. Дискуссия на первый взгляд сугубо теоретическая, однако она имеет и практическое значение. Мы не можем эффективно действовать в обществе, а уж тем более последовательно и сознательно его менять, не имея адекватных знаний о нем. И неплохо при этом понимать, какое именно знание мы можем получить, где границы его достоверности и как можно им пользоваться. А для этого хорошо бы представлять себе, какими методами может пользоваться наука об обществе – социология, в чем особенности этих методов и получаемых с их помощью знаний.
Очень хочется знать правду об обществе, в котором мы живем. Именно правду, то есть иметь объективную информацию, не подправленную идеологически, не подтасованную и не искаженную из-за особенностей личности исследователя и методов, которые он применяет. И очень хочется получить такие знания, которые позволили бы делать выводы о состоянии общества и тенденциях его развития, смогли бы стать основой для составления прогнозов, проведения дальнейших исследований и, главное, для адекватных социальных действий.
Объективность рассмотрения предмета – важнейшее определение научного познания. Сейчас это все знают и совершенно справедливо требуют объективности и от социологии. Наибольшее доверие поэтому вызывают тексты, снабженные фактами и цифрами. Особенно цифрами.Это полубессознательное понимание того, что в процесс познания включен познающий субъект, чьи заблуждения, иллюзии, идеологические предпочтения могут отразиться на качестве результатов, прежде всего на объективности. А цифры – вот они, бесстрастны и беспристрастны, «говорят сами за себя».
Про статистику уже, правда, известно, что она может быть разновидностью лжи. И отнюдь не только потому, что частенько фальсифицируется. Статистика усредняет многие процессы и явления, что порой затемняет их истинную социальную значимость. Кроме того, статистика не позволяет ухватить развитие явления, выявить его причины. Нужен серьезный анализ статистических данных, и тут нельзя уже обойтись без социологии. Но раз мы так хотим объективности, раз нам нужны цифры, то все надежды возлагаются на социологические опросы, которые представляются нам абсолютно объективным социологическим знанием – цифры же! По поводу интерпретаций еще могут быть разногласия, но цифры всегда воспринимаются как «объективная информация». А ведь уже на стадии сбора информации вмешивается субъективный фактор, он проявляет себя в формулировке вопросов и вариантов ответов, которые связаны с выдвинутой гипотезой, применяемой методологией и – что определяюще – с концептуальной и идейной позицией автора.
В процессе сбора информации субъективный фактор удваивается: на сформулированные субъектом-личностью вопросы другие субъекты-личности дают свои ответы. Даже если мы предположим абсолютную корректность и беспристрастность исследователя при выдвижении гипотезы и формулировании вопросов, мы не можем учесть настроение, в котором респондент нам отвечал, уровень его культуры и степень понимания вопроса, его взгляды, ценности, представления, даже состояние здоровья на момент опроса, его честность, наконец, и т.п. Учесть не можем, а учитывать должны. Потому и существуют приемы, позволяющие отчасти нейтрализовать влияние субъективности на результаты социологического исследования. Это и так называемые контрольные вопросы, и вопросы-ловушки, и правила конструирования выборки, и расчет необходимого количества опрошенных, которое позволяет свести ошибки к минимуму, точнее, к определенной допустимой величине.
Однако все эти приемы не могут справиться с так называемым Хоторнским эффектом (в некоторых источниках «эффект Готорна»), согласно которому люди меняют свое поведение, сознавая, что за ними наблюдают и их опрашивают. Могу привести пример из собственной практики. В начале 90-х годов, будучи аспиранткой, я в составе исследовательской группы изучала настроения рабочих промышленности, их готовность и склонность к различным видам протестного поведения: к участию в митингах, забастовках, пикетах, голодовках и т.д. Мы работали несколькими группами, и при первичной обработке результатов обратили внимание на то, что в одних группах респонденты вполне умеренные, даже осторожные, а в других – просто сейчас готовы совершать революцию. Мы сообща выяснили, что наиболее радикальные респонденты (мужчины, преимущественно молодые) оказались в группах, которые опрашивали девушки. Самые умеренные взгляды респонденты с такими же социально-демографическими характеристиками обнаружили в группе, куда ходили с анкетами молодые люди. Мы проверили свою гипотезу, и она подтвердилась. Женщины, к слову, своих ответов в зависимости от пола интервьюера не меняли. Так мы получили промежуточный и для нашего исследования лишний, но очень важный результат о различиях в мужских и женских стереотипах поведения.
Результаты исследований общественного мнения часто абсолютизируются, и интерпретируются как объективные респондентами ситуации. Однако делать это нельзя никак. Так, ВЦИОМ сообщает, что в июне по сравнению с февралем уменьшилось количество россиян, обеспокоенных кризисом. Но это вовсе не означает, что люди почувствовали улучшение ситуации, или такой опрос тем более не позволяет сделать вывод, что кризис миновал. Возможно, люди стали меньше беспокоиться, свыкнувшись с ситуацией кризиса. Может быть, просто устали бояться или озабочены чем-то другим, недавно возникшим и более значимым в данный момент и т.п. По сути дела, такое исследование – это только первый шаг к изучению антикризисных стратегий и еще ряда проблем, связанных с восприятием информации, влиянием СМИ на самочувствие и настроение людей, уровнем гражданского самосознания и многим другим. Если нет системных исследований, то это, по сути, не знания даже, а так, информация, интересная больше поставщикам новостей, чем их потребителям.
Я нисколько не оспариваю ценность социологических опросов, без них в социологии никуда. Я только предупреждаю, что их познавательные возможности ограничены. Точнее, ограничено количество исследовательских задач, которые можно решить с помощью количественных методов вообще и опросов в частности. Это объясняется и субъективизмом, о котором я писала выше, и тем, что далеко не все тенденции и настроения улавливаются опросами. Есть, конечно, довольно тонкие инструменты – например, шкалы которые позволяют определить наличие ксенофобии или социальной напряженности и даже условно измерить их уровень. Но такие опросы нужно проводить регулярно, а они довольно сложны и дороги. Кроме того, для подлинного знания недостаточно констатации той или иной ситуации, необходимо выявление ее причин, условий и тенденций развития. Именно поэтому в социологии наряду с количественными активно развиваются качественные методы: углубленные интервью, фокус-группы, исследование случая (case-study), биографический метод и т.д.
Еще раз: количественные и математические методы, моделирование и измерение в социологии необходимы. Качественные и количественные методы не противостоят друг другу, они должны использоваться в соответствии с целью конкретного исследования, и, в конечном счете, только совокупность и сопоставление таких исследований и дает более или менее полную информацию об обществе.
В социологии есть одна особенность, которая принципиально отличает ее от естественных наук. Так, социальный и личный опыт, возраст, личностные характеристики биолога, химика или физика отразятся, конечно, на стиле его работы, полноте и качестве его результатов. Личность ученого ни в одной области знаний со счетов сбрасывать нельзя. Однако и объект исследования, и приборы в естественных науках объективно отделены от исследователя, не меняются в зависимости от его взглядов, симпатий и антипатий, настроения и т.д.
Социолог же – сам свой инструмент и часть той реальности, которую он исследует, а исследуя – создает. В этом нет ничего мистического: увеличивая познания об обществе, мы меняем и себя и общество, однако и на микроуровне, в процессе общения исследователя с респондентами и интервьюируемыми происходит взаимное осмысление проблемы, конкретных событий и ситуаций и, следовательно, создание новой реальности, которой исследования . Эта реальность – новые знания и представления об обществе, которые формируются как у исследователя, так и у его объекта в процессе исследования. Эти знания и представления – не только личное дело каждого, не только элементы общественного сознания. Накапливаясь и сопоставляясь с предыдущим опытом и условиями жизни, эти новые знания и представления включаются в структуру мотивации социального поведения. А поведение людей в обществе – уже и само по себе социальный факт и составляющая любого другого социального факта. Таким образом, социология становится не только инструментом познания, но и весьма действенной социальной технологией. Даже публикации результатов социологических опросов формируют новое отношение к проблеме в обществе или хотя бы его корректируют.
Социология, прежде всего, изучает социальное поведение людей в различных сферах общества. Человек выстраивает свое поведение в заданных обстоятельствах, однако он не является простой функцией этих обстоятельств, он способен их оценивать и делать выбор. И в этом отношении человеческое общество как объект социальной науки уникально: мы изучаем системные взаимодействия, которые происходят и изменяются по объективным законам, но законы эти проявляют себя через действия отдельных людей, в их разрозненных поступках, ставших следствиями индивидуальных решений.
Представьте себе акулу, которую мутит от запаха крови, тигра, почувствовавшего внезапно жалость к косулям и прочим ланям и начавшим агитацию за вегетарианство среди тигров. Вообразите лемминга, попытавшегося остановить своих собратьев у края обрыва, или волка, создающего партию, защищающую интересы овец. Смешно? А прикиньте на человеческую историю: не так уж и невероятно. И восставали, и создавали, и призывали вопреки обстоятельствам и (читай: сугубо эгоистическим и сиюминутным) интересам. И, в конечном счете, делали историю. Владимир Высоцкий хорошо подытожил это ощущение художника о возможностях влияния индивидуального решения на историю: «Никто поделать ничего не мог… Нет, смог один – который не стрелял».
Коль речь зашла о социологии, нельзя не принимать во внимание и такие немаловажные соображения. Во-первых, в принятии решений человек исходит не только из конкретных обстоятельств или текущих целей и потребностей, но и из своих убеждений, ценностей, надежд, опасений и т.д. То есть мотивация социального поведения индивидов включает в себя эмоционально-чувственные и моральные компоненты. То, что трудно измерить и выразить с помощью только количественных методов. Тут необходимы и сопереживание, и сочувствие, и понимание и т.п. – то, что и предполагают качественные методы социологического анализа. Повторю еще раз: ценности, настроения, чаяния, даже иллюзии становятся предметом изучения социологии, так как представляют собой элементы мотивации социального поведения, а значит – социальные факты. При изучении этих фактов необходимо использовать весь арсенал методов, в том числе и включенного наблюдения, позволяющего «вжиться» в ситуацию, и биографический метод, дающий возможность проследить развитие тех или иных общественных явлений через индивидуальную биографию. Можно вспомнить и фокус-группы, представляющие собой разновидности групповых интервью, и собственно углубленные интервью, как свободные, так и в разной степени формализованные.
Многообразие методов и уникальность объекта предъявляют особые требования к исследователю. Социолог по определению не может быть кабинетным затворником, бесстрастным и изучающим жизнь со стороны. Воображение, способность к эмпатии, наблюдательность и жизненный опыт – это его необходимые качества. Именно эти качества позволят социологу выдвинуть адекватную гипотезу, правильно сформулировать вопросы и интерпретировать результаты, не ограничиваясь просто констатацией, а помещая свои выводы в более широкий социальный контекст. Мне очень импонирует термин public sociologist – общественный социолог, человек, сочетающий исследовательскую и общественную деятельность. Наиболее яркими примерами до сих пор остаются Карл Маркс и Фридрих Энгельс.
Система методов, способы и стиль анализа в социологии отличаются от таковых в естественных науках. Чарльз Райт Миллс писал о социологическом воображении, Макс Вебер – о понимающей социологии, тексты Маркса пронизаны страстью, например, прекрасное рассуждение о социальном смысле денег в «Экономическо-философских рукописях 1844 года». Даниэль Берто и вовсе помещал социологию как особую область знаний в пространство между естественными науками и художественной литературой. Применение всего многообразия качественных методов, обоснованный выбор объектов, что становится особенно важным при ограниченном их числе, отвечающая объективной логике социальных процессов интерпретация результатов – очень сложные задачи для исследователя, которые требует не меньшего, а то и большего профессионализма, чем использование самых сложных математических моделей. А вот результаты такого исследования читателя, к сожалению, убеждают меньше: где цифры?! Нет цифр – нет-де объективности, есть цифры – есть объективность.
Кроме того, социология, если только она является наукой, не имеет права ограничиваться исследованием индивидуального поведения, она обязана за индивидуальным видеть социальное. Свести, как говорил Ленин, индивидуальное к социальному. А это означает выявление объективных социально-экономических групп и классов, имеющих общие социально-экономические интересы, единый культурный архетип и, соответственно, единый тип социального поведения.
Люди не так просто приходят к определенному и безоговорочному выбору своей классовой позиции. За ними всегда сохраняется право на выбор при всей массовости и объективной закономерности социального процесса. Но это право на выбор оборачивается обязанностью его делать и отвечать за последствия. Выбор модели социального поведения – это и политический, и в то же время нравственный выбор. И поэтому политическая и нравственная оценка социального явления – не только право, но и обязанность социолога. Обязанность тяжелая, требующая часто незаурядного мужества. Но еще Маркс сказал, что вообще у входа в науку следовало бы написать слова Данте «Здесь нужно, чтоб душа была тверда, / Здесь страх не должен подавать совета». А уж к социологии это относится в наибольшей степени.