Одна из особенностей прерафаэлитов, если верить искусствоведам и знатокам, — их «доступность для широких читательских масс» — как писали в предисловиях старых книг.
Возможно, что и так — разумеется, с поправкой «читательских» на «зрительских». По крайней мере, первый — очевидный «смысловой слой» картин выглядит очень привлекательно и для неискушенного зрителя.
В Москву привезли приличную коллекцию картин (а также образцов прикладного творчества) художников-прерафаэлитов (ожидаемо во главе с Д.Г.Россетти, Д.Э.Миллесом (Милле?) и У.Х.Хантом) в основном из лондонской галереи Тейт.
Название выставки пытается расширить целевую аудиторию, в которую традиционно входят девочки всех возрастов и уровней образования. «Викторианский авангард» подходит всем: «викторианский» — для консерваторов, «авангард» — для тех, кто посмелее. Впрочем, авангарда там по современным меркам немного.
Выставка отлично организована, картины несколько условно поделены по тематике и хронологии: «Спасение», «Образы прошлого», «Природа», «Красота» и т.д. Яркие, сочные краски (прерафаэлиты специально грунтовали холст слоем белил, чтобы краски были ярче, — сообщают посетителям информационные стенды), природа с ботанической точностью выписана на пленэре, и даже созерцание травы и деревьев доставляет радость.
Женщины красивы чувственной красотой, за что прерафаэлитов отдельно ругали их современники-викторианцы. В большинстве женских образов угадывается или Элизабет Сиддал — «Офелия», любимая модель прерафаэлитов и жена Россетти (Э.Сиддал и сама писала картины — их тоже можно увидеть на выставке), или Джейн Бёрден — «Прозерпина» и возможный прототип Элизы Дулиттл Бернарда Шоу.
Помимо изображения «излишне» чувственной женской красоты, прерафаэлиты раздражали современников и картинами на библейские темы.Осознав, что «принадлежат к культуре, в которой отсутствуют традиции религиозной живописи», художники решили этот пробел восполнить.Отказавшись, впрочем, от канонических и «идеально-условных» образов в пользу конкретных моделей из числа родственников, подруг и жен (иногда чужих).
Печальные факты о реакционной викторианской критике, осаждавшей почти каждую новую картину прерафаэлитов, возвращают нас к современности.
Созерцание живописи — невиннейшее из удовольствий — может превратиться в сомнительное, если вы находитесь в курсе современных законодательных «трендов». Возьмем, например, оскорбление чувств верующих.
Впрочем, эта «современность» стара и дряхла, и упорно возникает с известной периодичностью. Вспомним спор о неблагонадежности оперы «Демон» в фельетоне Власа Дорошевича (все те же чувства, все те же оскорбления):
«— …Где? Женский монастырь! Обитель! И вдруг — мужчина! Целуются! Нет, уж как вам будет угодно. Этакой морали на обители допущать не можем. Пущай Тамара эта на курсы идет, — там и целуется. А обители на смех выставлять не дадим.
— Да ведь классическое произведение! Черт!
— А нам наплевать».
Такой угол зрения привязчив: под dura lex подпадают даже пасторали. В итоге и уникальные сложные ассоциации и аллюзии, созданные художником, и яркая палитра, и неожиданное воплощение знакомых сюжетов, и гармоничная композиция, и увлекательные детали — все проходит мимо, если смотреть на них с одной мыслью: оскорбляет или не оскорбляет?
А конечно оскорбляет, учитывая, что библейские сюжеты –лидеры по популярности в художественных полотнах. Полшага в сторону — и картина переходит в маргиналии.
Вот, например, «Благовещение» (1850) Данте Габриеля Россетти: Дева Мария — совсем юная девушка, которая с ужасом и непониманием смотрит на ангела с лилией в руках, принесшего «благую весть». Кажется, она только что проснулась, и осознать случившееся — всю огромную ношу, назначенную ей свыше, пока не может. Интерпретация и объяснение напрашиваются: в одночасье жизнь юной особы полностью изменилась, и ответственность, возложенная на нее, будет такова, что никому доселе и не снилось!
Безусловно, отступление от канона навлекло на Россетти «общественные нападки».
Чудесная картина Джона Эверетта Милле (Миллеса?) — «Христос в родительском доме» — того же 1850 года — еще подозрительнее.
В качестве модели для образа Христа-мальчика пригласили прелестнейшего ребенка, и мать целует и жалеет его с таким светлым и трогательным чувством: ребенок поранил гвоздем ладонь и показывает матери рану — почти стигму. Удивительный синтез реалистичности и символов: Иосиф занят профессиональной деятельностью, святая Анна — мать Марии по версии апокрифов — помогает Иосифу (вытаскивает из досок гвозди, одним из которых и поранился юный Христос), мальчик — Иоанн Креститель подносит чашу с водой. Соблюдено, кажется, идеальное равновесие: это уже не набивший оскомину «реализм», но и до символизма, и до Art Nouveau — еще пара шагов.
Композиция гармонична, образы — именно своей необычностью и «персонифицированностью» — предлагают зрителю забыть о канонах и еще раз подумать о фабуле известных притч. Возможно — почувствовать,каким чудом соединены реалистичная составляющая и центральная для христианства символика. В самом деле, Средневековье все же давно закончилось, а с ним — и обязательное следование жестким канонам в искусстве: лучшее, что ты мог сделать — как можно точнее соответствовать старым авторитетам. Они все же были ближе к «первоисточнику» — хотя бы хронологически.
Конечно же, сразу после появления картины многие почувствовали себя обиженными. Одним из основных «униженных и оскорбленных» несколько неожиданно оказался Чарльз Диккенс, поспешившей назвать картину «низкой, гнусной, омерзительной и отталкивающей» в своем «Дневнике писателя» — журнале «Домашнее чтение».
Еще про одну картину — «Сафо и Эрина в саду Метилены» (1864) Симеона Соломона — неизвестно как и упоминать, чтоб ненароком не получить упреки в пропаганде запрещенного.
Такой подход — с точки зрения «морали» и расшатывания нравственных устоев — привязчив как репей. Единожды начавши, сложно остановиться, — что как нельзя лучше доказывает последовательность принятия законов.
Поэтому, даже отойдя от картин на библейские темы и перейдя к разделу «Поэтической живописи», можно поразмышлять над полотном «Любовь, ведущая пилигрима» Эдварда Бёрна-Джонса. Аллегория любви с темными крыльями и в сумрачном плаще ведет за собой пилигрима — через тернии к камням и другим терниям. Глаза у фигуры Любви прищурены, на румяных губах играет слабая усмешка. Куда, позвольте спросить, ведет такая любовь? Весьма сомнительно, чтоб к крепкому и долговечному семейному союзу, тщательно поддерживаемому современными правительственными мерами. Возможно, пилигрим уже был трижды женат, и в таком случае ему вовсе не стоит идти за этой аллегорией — ведь ее вряд ли признают достаточным основанием для нового семейного счастия.
Но все же, пожалуй, стоит остановиться. Повторюсь: выставка замечательная, и непременно надо выкинуть из головы все современные привязки и комментарии, приобщиться к простым радостям созерцания отличных художников. Как бы то ни было, палитру «Офелии» и например — «Марианны» — редко передают альбомы и копии.
Наслаждайтесь искусством. Пока можно.
