Нападки… на недостатки и пороки народности есть не преступление,
а заслуга, есть истинный патриотизм.
Виссарион Белинский
Наткнулась тут в интернете на реплику, содержащую словосочетание «Россия в ряду сверхдержав». … Придется поставить сперва хотя бы многоточие, прежде чем начинать это всерьез комментировать. Понятна логика, позволяющая поместить патриотические чувства в одну плоскость с религиозными… с целью последующей законодательной защиты тех и других, но аргументы, способные на уровне рациональной дискуссии подкрепить эту самую веру в нерушимый сверхдержавный статус — едва ли.
Пресловутая ядерная кнопка? Но ядерное оружие есть с недавних пор, например, у Пакистана (с 1998 года). По преданию, Никита Сергеевич Хрущев в пылу полемики с американцами заявлял, что мы легко можем взорвать свое ядерное оружие на своей же территории и погибнуть мгновенно, тогда как всему остальному миру придется угасать медленно и мучительно. Да, навредить миру мы можем. И Пакистан может. Вероятно, в несколько меньших масштабах — вопрос, так ли уж релевантен разговор о количестве, если речь идет об использовании ядерных боеголовок. Однако же что российское государство миру могло бы дать?
Китай, допустим, производит массу как дешевых, так и высокотехнологичных товаров. США, помимо прочего, задают тон во всей массовой современной культуре. Относиться к этому можно по-разному, хотя лучше понимать, что культура — штука все-таки не однородная. Те же, кто отдает предпочтение элитарному, могут внимательно следить за событиями в Европе: от главных кинофестивалей, до вручения Нобелевской премии. Даже если вы просто пойдете в ближайший самый непритязательный магазин, то найдете там польские яблоки и израильскую морковь, а в супермаркете подороже — французский сыр и испанскую колбасу. Скажете, колбаса — это плотское, внимания недостойное, а что до культуры, она у них там неподлинная, бездуховная?
К слову, разговоры о некой особости и духовности в терминах противопоставления культуры и цивилизации (которое потом использовал Шпенглер) особенно активно велись в Германии накануне и с началом Первой мировой войны. Вполне серьезные академические философы, мобилизованные на идеологическую борьбу, горячо рассуждали о том, что, покуда другие страны участвовали в бесконечных конфликтах, их отечество наращивало свой (хотя, конечно, на благо всего человечества) духовный потенциал. Война между тем велась, как принято ее объяснять, за колониальный передел мира. В общем, что бы эта удивительная духовность ни означала, лучше уж пореже к ней апеллировать, потому как избыточными ее упоминаниями характеризуются отнюдь не те времена, в которые жить предпочтительно.
Безусловно, во всем мире знают Толстого и Достоевского. Для западных интеллектуалов чтение русских классиков — это особенный шик. Мы тоже читаем этих классиков — в школе. Как наши родители и даже более старшие родственники. Конечно, образование вещь инертная (а попытки что-либо в нем изменить вызывают волны критики со всех сторон), но могло бы отражать хоть какую-никакую динамику. Однако где новые имена в школьном курсе литературы, помимо отдельных обращений к авторам, бывшим в советское время под запретом? Сколько можно выдавать за свою такую исключительную культуру тексты, написанные в позапрошлом уже веке (попутно следует уточнить, что и до XIX века литературы на Руси, в общем-то, не было)? Наследие — это прекрасно, но оно должно вдохновлять потомков на создание новых актуальных произведений. Культура античной Греции была вообще изумительна во всех своих проявлениях, но адекватно ли это обстоятельство принимать в расчет при оценке культуры Греции современной?
Есть, правда, такое явление — тоже, в общем, не вполне современное — как русский авангард, очень ценимый наиболее интересными и востребованными сегодня архитекторами. Но о нем блюстители великой отечественной культуры не упоминают и не задумываются. У него даже специализированного музея ни одного нет, что немало шокирует западных ценителей, когда они приезжают в Петербург или в Москву.
Чем еще любят бравировать? Победой в Великой отечественной войне, со времени которой тоже немало уже воды утекло. И кто осмелится выдать на эту тему что-либо кроме шаблонных славословий — сразу же враг, а не просто не патриот. Но какая же польза от патриотизма, заставляющего упиваться беспочвенными иллюзиями или упорно продолжать жить идеализированным прошлым, а, надо сказать, количество дат, чтимых в связи с военными событиями прежних веков, за последнее время возросло в заставляющей насторожиться прогрессии. Что если именно благодаря отсутствию подобного патриотизма проигравшим во Второй мировой государствам в скором времени удалось достичь значительно более высокого, чем в победившем СССР, уровня жизни?
Есть еще вариант, замешанный на горькой (правда, не слишком остроумной) иронии: мол, наша миссия в том, чтобы служить примером для других. Естественно, примером того, как делать нельзя. Советский эксперимент, независимо от его оценки, действительно заметным образом повлиял на остальной мир, в первую очередь — капиталистический. Однако если мы говорим о предполагаемой великой державе не тогда, а здесь и сейчас, то с ролью подобного рода наглядных пособий неплохо справлялись и впредь могли бы справляться небольшие африканские, азиатские и латиноамериканские государства.
Ключевой особенностью отечественной философии (вне зависимости от того, как понимать саму по себе философию — в узком смысле или в предельно широком) является ее главная тема — ни много ни мало, судьбы России. Пока западные мыслители ломали головы над проблемами познания окружающего мира, где-то между Европой и Азией если о чем и рассуждали, так это о своем особом пути в истории (впрочем, всерьез этим заниматься начали не раньше, чем создавать литературные произведения). Много вы знаете теорий об исторической роли Швеции или Швейцарии? Вот в Германии подобные теории действительно в ходу были — в начале ХХ века, а потом еще раз, ближе к его середине. Из современных держав, безусловно, четкое представление о своей миссии есть у США, но это как раз то, что в американской политике и культуре всем почему-то не нравится.
Зачем симулировать попытки прыгнуть выше головы (на самом деле при этом даже не стоя, а скорей сидя на месте), когда можно более-менее трезво оценивать собственные возможности. Вероятно, чего сейчас в первую очередь не хватает во всех сферах общественной жизни, а не только в области религиозно-духовной — так это, простите, кротости и смирения.
