«Историческая» компетентность представителей российского правящего класса снова и снова становится объектом едких общественных насмешек. Идёт ли речь о памятных событиях, причинах масштабных перемен или банальном невежестве относительно национального состава первых революционных правительств, за ними всегда сквозит вопиющая безграмотность, серость и повальное игнорирование «неудобных» обстоятельств, фактов и явлений. Несмотря на всевозможные уверения в том, что «надо знать свою историю», стройная историческая концепция всё не появляется, в лучшем случае, напоминая какую-то эклектическую мозаику. Более того, как бы парадоксально это ни звучало, но за внешней лубочностью ходульных сценариев скрывается определённая рациональность — разумеется, рациональность не научная, а классовая, корни которой полезно проследить.
К примеру, одним из характерных отличий «государевой» трактовки спусковых механизмов революционного периода первых десятилетий 20-го века является безудержная, почти магическая вера во всесильность пропаганды и агитации. Соперничать по своей силе эта убеждённость может только с ещё одной верой — на этот раз в то, что за любыми общественными движениями стоят интересы могущественных кукловодов, влиятельных групп, умело дирижирующих психологией целых стран и континентов. Впрочем, на практике эти верования сливаются в один охранительский коктейль. В рамках него расчётливые военные умы ослабляют противника, тем самым ускоряя падение собственного режима, гениальные финансисты способствуют выдвижению партии, национализирующей всё банковское дело и устанавливающей монополию внешней торговли, ну а вездесущие «англосаксы» так умело отравляют «здоровую и богобоязненную» атмосферу «ядом революции», что вскоре и сами начинают содрогаться от всеобщих стачек. Пожалуй, единственная «заговорщецкая» точка зрения, противоречивость которой не следует из исторического опыта (в силу отсутствия любой связи с ним), это версия инопланетного вмешательства.
Так почему же «талантливые управленцы» из стана безраздельно господствующей бюрократ-буржуазии продолжают покупаться на такой наспех изготовленный из множества противоречий продукт? Казалось бы, при помощи него совершенно невозможно объяснить почему в течение одного года какая-то тактика революционеров приносит плоды, а в течение другого — не даёт никаких результатов, противоречия внутри самой «верхушки» то протекают подспудно — то до предела накаляются. Уж что-что, а способность к прогнозу таких событий едва можно назвать излишней.
Подобный невольный идеализм, как ни странно, проистекает из глубокой практичности (при полной неспособности к теоретическим обобщениям) ума «национальной элиты», благодаря которой ей и удалось занять нынешние позиции. Ведь если для революционного пожара вполне хватает брошюр и агитаторов, то бороться с этим оказывается проще простого — навалиться полицией на «студентов-заговорщиков», подсыпать отрубей в «национал-патриотическое» корыто, почаще просить заступничества у потусторонних сил в кондиционируемых молельных комнатах. Всё это, конечно, стоит определённых средств, но запросы профессиональных патриотов весьма скромны, да и из созерцания слепнущих в камерах агитаторов, под пытками оговаривающих товарищей, можно извлечь свою дозу духовности.
Совершенно другая ситуация получается, если допустить идею о действительно объективной обусловленности потрясений и сдвигов. Если под знамя революции массы толкает материальная нужда и бесправие, то что же делать с ползучей приватизацией и мерами социальной экономии, не говоря уже о практике кормления «офицеров-офицеров» за счёт малочисленных предпринимателей? Коли на свержение режима «вдохновляет» отсутствие возможностей не только к улучшению, но даже к сохранению скромного уровня жизни на текущем уровне, то следует ли пропустить через шредер все пафосные уверения о «стабильности» и «паузе роста»? Даже минутное допущение справедливости материалистического подхода открывает безрадостные перспективы многочисленных сражений не с каким-то свирепым внешним врагом, а с той самой системой общественного управления, которая десятилетиями любовно взращивалась и удобрялась социальными несчастьями и потрясениями.
Да и потом, последовательная борьба с причинами, раздувающими народное негодование, возможна лишь при банальном наличии инструментов, при помощи которых эта борьба должна вестись. Пресловутая «вертикаль власти», как ни странно, явилась следствием именно буржуазных революционных событий, вследствие которых и могли появиться национальные государства современного типа. Только когда есть единый стандарт вооружения, правил поведения и, что ещё важнее, один источник распределения жалования — только тогда можно говорить о централизованной «вертикали». Российская же действительность являет нам, скорее, пример феодального бандитизма, когда место единой «вертикали» занимает бесконечная паутина всевозможных «горизонтальных договорённостей и обязательств», а единственное, что распределяется более или менее централизованно, это «ярлыки» на обогащение любым из доступных в местных условиях способом.
Мародёрство, клановость и кумовство отвратительны не только с этических, но и со вполне утилитарных позиций — любая отдельная составляющая феодальной армии может либо вообще не выйти на бой, либо уже в процессе сражения отказаться выполнять приказ, который сочтёт для себя невыгодным. Именно в «мародёрской горизонтали», рутинно притворяющейся готовой выполнить любые барские указания ровно до тех пор, пока это не вредит её, горизонтали, интересам, и заключается конкретная, инструментальная невозможность повернуть от «придворной» истории.
Когда сами по себе нежелательные перемены с каждым годом становятся невозможны ещё и технически, единственным выходом остаётся добровольная и, по возможности, максимально полная изоляция от действительности в уютном мирке шубохранилищ и личных вертолётных площадок. Вот только впечатлить действительность ими вряд ли удастся — уж чего-чего, а всяческих регалий, титулов и позолоченных атрибутов господства она видела немало.
