Французский социализм для французской расы!

«Французский социализм для французской расы!» (фр. «Socialisme français pour race français!»). Именно таков был основной лозунг Французской народной партии (фр. Parti Populaire Français) Жака Дорио[1].

В настоящее время этот человек, оказавший поистине грандиозное влияние на всю политическую обстановку Франции 1930-х годов, остается все еще неизвестным в нашей стране. Также следует заметить, что идеи и воззрения этого великого человека продолжают жить не только в его родной стране, но и проникают в нашу, оказываясь при этом в некотором роде «раскавыченными», то есть лишенными всяческих ссылок на истинное авторство. Это явление не является некоторой особенностью России, оно имет место также во многих европейских странах, в то время как причины его очевидны и кроются в противоречивости и всей неоднозначности фигуры Дорио. Поскольку, однако, невозможно подвергать анализу лишь одного человека изолированно от той среды, в которой оформлялись его взгляды, – мы полагаем необходимым ввести читателя в курс дел, царивших во Франции того времени.

В начале 1930-х годов произошло зарождение нового идеологического явления, особенно проявившего себя впоследствии на территориях Франции и Бельгии, – получившего название «неосоциализма» (фр. Néo-socialisme). Происхождение этого идеологического направления не представляет никакой загадки и в общих чертах обыкновенно для того времени: тут мы можем обнаружить множество общих черт с ранним фашизмом. Их появление имело весьма схожие причины, тесно связанные с кризисом европейской социал-демократии в период Первой мировой войны и нескольких послевоенных лет. Первый поразивший европейских социалистов раскол был вызван, как известно, вопросом о поддержке национальных правительств в годы войны, в то время как второй призвала к жизни совершившаяся Октябрьская революция. В последующие за окончанием войны годы европейские социал-демократы сумели добиться серьезных электоральных успехов, введя своих представителей в буржуазные парламенты и правительства. При этом, однако, социал-демократические организации стремительно деградировали, постепенно превращаясь из «партий боевой социал-демократии» в аморфные бюрократические структуры. Этот процесс, начавшийся еще в конце девятнадцатого века с деятельности Эдуарда Бернштейна, продолжается и сейчас: именно благодаря ему партии, ранее бывшие реформистскими и социал-демократическими и сохранившие свои названия до настоящего времени, ныне превратились в главных проводников неолиберальной антинародной политики. Такова, к примеру, Социал-демократическая партия Германии, начавшая деградировать раньше всех прочих и превратившаяся к настоящему времени в обыкновенную буржуазную партию, защищающую в Бундестаге интересы крупных капиталистов. Такова же эволюция британских лейбористов и французских социалистов, называть коих таковыми теперь возможно, пожалуй, только в кавычках. Это великое перерождение европейских социал-демократов одновременно притягивало в их организации большое количество представителей рабочей аристократии и мелких буржуа, то есть классических мещан, обывателей, но отвращало представителей радикальной интеллигенции. К последней относились в том числе Бенито Муссолини и Отто Штрассер, именно после Первой мировой войны отрекшиеся от социал-демократов.

Социальные процессы, приведшие в итоге к образованию фашизма, не были каким-то уникальным явлением, имевшим место лишь в определенных странах, но с разной выраженностью происходили во всех европейских государствах. При этом следует отметить, что хотя во всех европейских странах возникали околофашистские организации, – в различных местах эти структуры проявляли себя по-разному. Если в Германии, понесшей тяжелейшее поражение в мировой войне, фашисты вели себя довольно агрессивно, будучи заранее настроенными на расизм и милитаризм, то в Италии, хотя и выигравшей войну, но не получившей в результате победы никаких выгод, – фашисты вели себя куда более мирно, а их национализм оказался намного менее выраженным. Во Франции же и Бельгии, – странах, оказавшихся победительницами в мировой войне, – фашисты оказались и вовсе лишенными многих своих «родовых» черт, обычно присваиваемых им всевозможными буржуазными исследователями.

В тридцатые годы во Франции разворачивает свою деятельность Марсель Деа, в то время как в Бельгии начинает агитировать Анри де Ман: именно эти два человека и сделались главными идеологами «неосоциализма». Марсель Деа, будучи на протяжении весьма долгого времени представителем правого крыла французской социал-демократии, сформулировал данную политическую позицию наиболее полно. Говоря о его программе, мы в первую очередь должны заметить, что он в значительной мере отверг марксизм, а равно с тем выступил против социалистической революции. Вместо этого М. Деа пришел к выводу о том, что в связи с изменениями, происходящими в современном ему капитализме, классовая борьба хотя и не исчезла полностью, но потеряла свое значение, а потому марксизм признавался более негодным для объяснения социальных процессов[2]. Если говорить об экономических воззрениях и предложениях, выдвигаемых представителями «неосоциализма» во Франции и Бельгии, то нетрудно заметить, что они в этом вопросе полностью скопировали программу итальянских фашистов. Анри де Ман и Марсель Деа предполагали объединение трудящихся и предпринимателей в «синдикаты», с помощью коих предполагалось преодоление классовой борьбы[3]. Параллельно с этим в программе присутствовали общие положения, связанные с усилением государственного регулирования экономики, повышением налогов для предпринимателей и национализацией крупнейших предприятий[4].

Если кто-нибудь потребовал бы от нас предоставить ему краткую, но при этом наиболее содержательную характеристику французских и бельгийских «неосоциалистов», то мы могли бы сказать, что это просто очищенные от всех посторонних примесей фашисты. Несмотря на всю необычность и даже некоторую провокационность такого заключения, мы можем вполне рационально его обосновать. В первую очередь следует помнить о том, что фашисты в Италии и Германии активно использовали популистскую риторику, которая всегда затрудняла их точную идентификацию. Так, немецкие нацисты неустанно спекулировали на еврейском вопросе, который весьма остро стоял тогда в Германии. Параллельно с этим национал-социалисты использовали в своей пропаганде охватившие широкие массы немецкого населения реваншистские настроения. Поскольку же люди во Франции и Бельгии не познали ни горечи военного поражения, ни остроты еврейского вопроса, то местные «неосоциалисты» не имели никакой возможности спекулировать на этих темах. Одновременно необходимо заметить, что некий особый «боевой дух» итальянских и немецких фашистов имел свое специфическое происхождение. Все дело в том, что в Италии и Германии (и притом особенно ярко в последней) происходила идеологическая борьба между различными общественными силами. Борьба эта приобретала подчас весьма жесткие и даже кровавые формы, выливаясь в массовые драки со стрельбой и поножовщиной. Именно поэтому все без исключения политические партии Германии содержали при себе особые отряды из крепких молодых людей, в обязанности которых входила охрана собственных и срыв вражеских демонстраций. Иными словами, знаменитые штурмовики использовались для того, чтобы охранять нацистские митинги от провокаций со стороны других партий, а также для того, чтобы срывать митинги чужие, нападая на ораторов и политических активистов. Поскольку во Франции и Бельгии политическая борьба происходила в куда менее жестких формах, то и местные «неосоциалисты» не обзаводились своей вооруженной охраной. В конечном итоге заметим, что фашистские движения всюду питались за счет обострения социально-экономического положения, которое было столь тяжелым в послевоенной Германии, обеспечив соответствующим силам массовую базу. Во Франции и Бельгии же послевоенный кризис был намного менее глубоким, нежели в Германии, а потому и околофашистские организации там сложились не сразу после войны, а лишь в начале 1930-х годов, будучи вызванными к жизни Великой депрессией, повлекшей за собой существенное ухудшение качества жизни для французских народных масс. При этом, однако, французские фашистские организации даже в самый разгар последующего кризиса не приобрели той боевитости, свойственной немецким нацистам.

Поскольку социально-экономические условия Франции и Бельгии были совершенно неподходящими, то и фашизм здесь оказался намного слабее, нежели в Италии и Германии. Наиболее красноречиво говорит об этом тот факт, что во Франции так и не сложилось единой фашистской партии, подобной итальянской или немецкой, а вместо нее одновременно существовало несколько десятков организаций, подчас очень сильно различающихся в идеологии. Так, помимо Народной партии Жака Дорио существовало еще Национально-народное объединение (фр. Rassemblement National Populaire) Марселя Деа, притом даже несмотря на то, что в идеологии этих двух организаций не было почти никаких различий, – они вовсе не стремились к объединению или даже блоку. При этом следует отметить, что если итальянские и немецкие фашисты хотя вели свою родословную от социалистов, но все же безнадежно оторвались от них, то фашисты французские даже в самом конце 1930-х годов считали себя частью левого движения. Именно поэтому многие фашистские организации «неосоциалистического» толка приняли участие в Народном фронте, а их члены впоследствии пополнили ряды Сопротивления[5]. При этом следует заметить, что почти все существовавшие в тогдашней Франции фашистские и околофашистские организации были весьма аморфными и рыхлыми структурами, не представлявшими существенной опасности для властей Третьей республики[6]. Помимо этого мы должны отметить ту важную особенность французского фашизма, отличающую его от всех прочих национальных разновидностей этой идеологии и создающую особенно заметный контраст с немецким национал-социализмом. Эта особенность заключается в том, что французский фашизм был полностью лишен националистических элементов вплоть до начала Второй мировой войны. Напротив, французские фашисты жестко критиковали расизм и национализм, во всех своих программных документах постулируя интернационализм и равенство[7]. Лозунг же «Французский социализм для французской расы!» был принят на вооружение лишь после того, как немцы оккупировали Францию, притом не по собственной инициативе партии, но по наставлению завоевателей. На протяжении всей войны лозунг этот оставался весьма непопулярным как среди партийцев, так и в народных массах.

Именно поэтому как нельзя более прав Д. Жвания, утверждавший, что «если бы Деа не стал коллаборационистом, то современная социал-демократия наверняка обращалась бы к его идеям»[8]. Словом, и сейчас на Западе находится большое количество мыслителей социал-демократической и леволиберальной направленности, заимствующих те или иные положения из концепции «неосоциализма» М. Деа. Так, широко известная и получившая весьма существенное распространение на Западе идеология «коммунитаризма», о приверженности которой изначально заявили британские «новые лейбористы» во главе с Т. Блэром[9]. Согласно мнению некоторых исследователей, «идеология «нового лейборизма» вобрала в себя различные по содержанию философско-политические направления: христианский социализм, коммунитаризм и неолиберализм»[10]. При этом нельзя не отметить, что вся означенная эклектика касалась в первую очередь идеологической сферы, почти никак не отражаясь на реальной политической деятельности «новых лейбористов»,  всегда остававшейся подчеркнуто неолиберальной[11][12]. Сейчас, когда «новый лейборизм» показал всю свою несостоятельность и потерпел абсолютный крах в Британии, к идеологии «коммунитаризма» начали обращаться американские демократы[13][14]. При этом хорошо было бы поставить вопрос о самой сущности этой новой идеологии, о предложениях, выдвигаемых ее защитниками в позитивном аспекте. Говоря о программе как британских, так и американских «коммунитаристов», мы не можем в некоторой степени не испытать навязчивого чувства déjà vu(дежа вю, букв. «уже виденное»), поскольку в их программах едва ли отыщется хоть один оригинальный пункт. Едва ли не все выдвигаемые ими предложения на поверку оказываются лишь переписанными под риторику «постиндустриальной эры» и «цифровой экономики» старыми синдикалистскими и корпоративистскими идеями, выдержанными в духе «третьего пути»[15]. Ключевым представлением, вокруг которого строится вся последующая программа «коммунитаристской» партии является идея о том, что ключевую роль в истории человечества играют не отдельные люди, а некие сообщества. «Коммунитаристы», исходя из этого начального положения, предполагают развивать в обществе корпоративные отношения, параллельно с этим поощряя трайбализм (группирование в замкнутые сообщества). Разумеется, подобные идеи сближают представителей данного политического направления не только с французскими «неосоциалистами», но и с итальянскими фашистами. Поскольку же последние оказываются глубоко дискредитированными как в массовом политическом сознании, так и в некоторой части академических кругов, то и ссылки на их опыт выглядели бы крайне неуместными с точки зрения практической выгоды. Именно поэтому нынешние сторонники «корпоративного государства» вовсе не стремятся разглашать информацию о своих идеологических предшественниках.

Поскольку мы несколько отошли от первоначально заявленной темы, то желательно было бы теперь вернуться к Жаку Дорио и его сторонникам, хотя после столь длинного предисловия говорить о них уже и не хочется. Да говорить, собственно, и не о чем, так как партия в действительности, если и выделялась из общего строя других подобных организаций, то только своей многочисленностью. Именно поэтому Французская народная партия продемонстрировала лучше всего основные противоречия и особенности французского фашизма. Первой подобной особенностью являлась тотальная идеологическая несамостоятельность французских фашистов, находившихся одновременно под сильным идеологическим влиянием коммунистов, но при этом восхищавшихся своими более удачливыми коллегами в Италии и Германии. Тут необходимо в первую очередь отметить тот факт, что Жак Дорио в начале 1930-х годов не просто состоял во Французской компартии, но и был членом ее Центрального комитета, имея все шансы сделаться в самом скором времени руководителем оной. Советские власти, однако, оказали давление на французских коммунистов, фактически утвердив на посту генерального секретаря совершенно зависимого Мориса Тореза. Последний выделялся не только идеологической безграмотностью, но и феноменальной трусостью[16]. М. Торез многократно менял свою точку зрения на важнейшие вопросы, ориентируясь в этом отношении на мнение И. Сталина: так, изначально он поддерживал концепцию «социал-фашизма», отвергая все предложения о создании единого антифашистского фронта[17], но после изменения официальной советской позиции на этот счет немедленно сделался горячим сторонником такой коалиции[18]. Помимо всего прочего следует отметить, что М. Торез не отступал от навязываемой советским руководством линии даже в условиях, когда следование ей приводило к огромному оттоку людей из компартии в различные фашистские организации[19]. Расточая совершенно необоснованные славословия в адрес camаrade Staline (товарища Сталина), этот человек подчас доходил до полнейшего гротеска. Так, свою автобиографию он открывает следующим медоточивым посвящением: «К товарищу Сталину, великому строителю социализма, любимому начальнику рабочих всего мира, вождю народов, мастеру и другу, который меня однажды осчастливил. Великой честью почитаю я возможность передать тебе эту книгу в знак моей абсолютной верности и безграничной любви[20]». Словом, назвать эту книгу автобиографией едва ли возможно хотя бы потому, что написал ее вовсе не сам М. Торез, а его добрый друг Жан Фревиль[21]. Этот последний, кстати, является автором не только этой «автобиографической» книги, но и всех прочих сочинений М. Тореза, который оказался до такой степени неспособным к теоретической работе, что даже речи для него вынужден был писать сердобольный друг[22]. В заключение следует заметить, что М. Торез пытался устроить во Французской компартии свой собственный культ личности, из чего получилась сущая комедия, вызванная полным отсутствием харизмы у объекта этого культа. В заключение же этого небольшого отступления следует сказать пару слов о последовательности его «сталинистских» убеждений. В 1956 году М. Торез без всяческих колебаний выразил полное согласие с тезисами Н. Хрущева, прямо на съезде принявшись каяться за преступления сталинизма[23]. Впоследствии этот человек начал защищать линию Н. Хрущева столь же ревностно, как раньше он защищал линию И. Сталина. Именно поэтому некоторые историки не без оснований указывают на то, что политика М. Тореза стала одной из основных причин упадка Коммунистической партии Франции, способствуя закреплению за коммунистами звания «агентов Кремля»[24].

Именно этот человек и занял пост генерального секретаря ЦК КПФ, отодвинув образованного и бесстрашного Ж. Дорио, пользовавшегося невероятной популярностью среди партийцев. Причиной изгнания из партии человека, имевшего столь очевидный авторитет и фактически находившегося на втором месте после М. Тореза, – заключалась в его позиции относительно Народного фронта. Дело в том, что именно будущий фашист Ж. Дорио первым выдвинул идею создания некоего объединения всех антифашистских сил для совместного противостояния приближающемуся врагу[25], за что и был изгнан в июне 1934 года. После этого он создает Французскую народную партию, которая немедленно наполняется бывшими коммунистами, отказавшимися верить М. Торезу и пошедшими за своим кумиром.

Французская народная партия имела ряд существенных особенностей, отличавших ее от других фашистских партий и даже вызывавших сомнения многих исследователей в природе этой организации. Среди таковых необходимо выделить факт весьма дружественных отношений, поддерживаемых организацией Ж. Дорио с Французской компартией и Коминтерном[26]. Помимо этого отметим, что французские фашисты не только тесно сотрудничали как с левыми силами вообще, так и с коммунистами в частности, но и принимали участие в деятельности Народного фронта[27]. Одновременно с этим они поддерживали стачечную борьбу рабочих за свои права и принимали активное участие в организации забастовок, что и обуславливало высокую популярность партии среди пролетариата: в 1939 году она на 3/4 состояла из рабочих, а наибольших электоральных успехов сторонникам Ж. Дорио удалось добиться в нищем парижском пригороде Сен-Дени, где и был размещен впоследствии главный партийный штаб[28]. Указанный пригород был даже упомянут в партийном гимне: «Debout Français, Saint-Denis te tend la main[29]!»

27-28 июня 1936 года в Сен-Дени прошел первый учредительный съезд Французской народной партии, где была обнародована программа, оказавшаяся весьма и весьма левой как в экономических, так и в политических аспектах. Партия выступала против любых форм военной агрессии, а равно с тем критиковала политику наращивания военных расходов, объявляя пацифизм неотъемлемой частью своей идеологии. В этом отношении занятным смотрится факт того, что сторонники Ж. Дорио ставили коммунистам в вину пособничество стремительной милитаризации французского общества и государства, стыдя их как «партию войны»[30]. Не менее интересным выглядит и то, что французские фашисты изо всех сил стремились дистанцироваться не только от радикального национализма в духе А. Гитлера, но и от весьма умеренного гражданского патриотизма, которому в те годы был особенно подвержен М. Торез[31]. Помимо этого Французская народная партия ставила себе в задачи «совершение национальной и социальной революции», «учреждение государства всеобщего равенства» и даже «уничтожение частной собственности»[32]. Особо интересно в этом отношении смотрится то, что во все том же 1936 году Коммунистическая партия Франции убрала из своей программы все заявления о совершении социалистической революции, а равно с тем пункты об уничтожении частной собственности [33].

То  есть перед нами образец фашистской партии, лишенной милитаризма и ксенофобии, однако, остающейся все же фашистской.

Марат Нигматулин