Сезон в Гоголь-центре выдался богатый на премьеры. Неделя прошла с выхода спектакля «Русская красавица» по роману Виктора Ерофеева (режиссер Женя Беркович), а в театре уже новое событие — «Идиоты» Кирилла Серебренникова. Это второй спектакль, входящий в цикл постановок по известным фильмам. Первыми были «Братья» Алексея Мизгирева по сюжету картины Лукино Висконти «Рокко и его братья». Третьим и последним в этой серии (премьера состоится в конце июня) станет «Страх» в постановке Владислава Наставшева — так что уже можно начинать пересматривать картину Райнера Вернера Фассбиндера «Страх съедает душу».
Хотя премьер в театре много, но самой ожидаемой были «Идиоты». Для первой собственной постановки в Гоголь-центре новый худрук Кирилл Серебренников выбрал фильм Ларса фон Триера «Идиоты», наделавший в свое время много шума в Каннах. Материал для театра сложный, с трудом поддающийся переводу. И трудность заключается не в сюжете, а в той установке, которая лежит в основе картины и делает ее своеобразной иллюстрацией манифеста «Догма 95». Дать слепок реальности, снимать только настоящее и правдивое, не использовать кинематографических эффектов — эти принципы не удалось до конца соблюсти в кино, в театре же обет целомудрия, транслируемый на экранах перед началом спектакля, выглядит ещё более противоречиво.
В погоне за правдой сценарий переписывается Валерием Печейкиным весьма существенно. Сохраняется одна из главных идей фильма — идиот живет внутри нас. Нам нужно только уметь его выпускать на свободу. Этой свободе учатся молодые люди Триера, живущие коммуной в загородном доме. В спектакле свободы пытается достичь компания живущих в большой сталинской квартире.
Только «идиоты» в России не разгуливают свободно по улицам, и свои монологи произносить им придется не перед камерой, а из-за решетки во время судебных заседаний, где по ходу действия, побывают почти все герои. Художник Вера Мартынова использует решетку в качестве главного элемента декорации. Её перемещают по сцене, она может превратиться в автобусную остановку, но её присутствие постоянно. «Никто по месту претерпевания», с именем «раб», с отчеством «сын раба» — эти слова обращены к каждому зрителю в зале. Рабы иногда принимают облик художников-акционистов, обливающих кислотой картину с «Тем, кто принимает законы», иногда облик современных ведьм. Аналогии с группой «Война», с судебным процессом над «Pussy Riot» не только напрашиваются — их проводят ярко и четко. Если в начале спектакля поджигают игрушечный Кремль, то в конце собираются поджечь всю сцену. История освобождения приводит к печальным финалам — смерть, безумие, тюрьма. Елисей по кличке Ель (Андрей Кузичев) не понимает обвинения, но судья (Ольга Науменко) не обращает на это внимание. Ведь реальная вина давно уже не является необходимым условием.
Если в фильме фон Триера «идиотов» изображала небольшая группа людей, то в спектакле идиотизм проникает во все сферы жизни. Нет идиотов, а есть люди, загнанные системой и вынужденные изображать из себя «идиотов», чтобы хоть как-то отстаивать свое мнение и свою свободу. Чем ближе к финалу, тем дальше от фильма. Внутренние мотивы стираются, живые люди превращаются в шаржи на самих себя. «Догма 95» нарушается не столько в синих мусорных мешках, заменяющих воду, и в лентах, изображающих дорожки бассейна или перегородки квартиры; ее принципы противоречат установке спектакля дать срез жизни общества как таковой, а не через призму восприятия конкретных людей. Чувства и мысли живых людей заменяют экраны со страничками Facebook, где герои выкладывают свои фотографии и собирают лайки. В фильме есть главная линия, связующее звено действия — это история Карен. В спектакле эту роль играет Оксана Фандера, но ее история стирается, становится незаметной среди социальных конструкций, а слова любви к каждому из участников группы звучат фальшиво.
Самыми пронзительными сценами становятся те, где режиссер не отказывается от театральных условностей, а позволяет им раскрыть внутренние чувства героев: пластический этюд Филиппа Авдеева и Ольги Добриной, неловко переступающей на пуантах, и финальная сцена Оксаны Фандеры. Худенькая, хрупкая, в белой пачке танцует она под музыку Сен-Санса «Умирающий лебедь» (единственное музыкальное сопровождение спектакля и фильма). Однако затем на сцену в белых пачках выбегают актеры «Театра простодушных». Радостные лица людей с синдромом Дауна говорят нам о настоящей правде, но разве театр не может достичь правды своими театральными средствами? Или в системе, зараженной идиотизмом, настоящее счастье возможно лишь для таких людей, а все поддельные «идиоты» обречены на жизнь за решеткой?
