24 мая на ВДНХ в рамках фестиваля науки и любознательности «Политех», организованного Политехническим музеем, развернулось множество площадок с выставками (например, в «Космосе» открылась выставка кинетических скульптур Тео Янсена), мастер-классами, играми для детей и взрослых, перформансами и кино. На главной же сцене проходил цикл лекций открытого лектория научно-популярной премии «Просветитель». «Наука о любви» — примечательное название, сперва на ум приходит Овидий, думаешь, о чем же это может быть?
Если хочешь лучше понять предмет, стоит посмотреть на него с разных сторон или хотя бы под разными углами. Так и здесь, сначала любовь — объект культурологического анализа, затем семантического и, в конце концов, о ней рассуждают в рамках теории эволюции. Разбор, конечно, не всесторонний, но, как минимум, разносторонний.
Первую лекцию «Любовь в Византии» читает Сергей Иванов, профессор ВШЭ, историк-византинист. обычно ассоциируется прежде всего с духовной культурой, стремящейся ввысь, аскетизмом и высокой моралью. Если там и есть любовь, то любовь к Богу. Все это иногда заслоняет и обедняет многослойность и сложность византийской культуры. Разумеется, если общество продолжает существовать, значит, оно воспроизводит себя, вопрос, скорее, состоит в том, какое общественное внимание уделяется теме любви. Принесенная раннехристианскими монахами и аскетами идея о том, что тело и любовь греховны, пронизывает всю византийскую духовную литературу. Тем не менее, несмотря на бедность источников, известно, что в Византии существовали и любовная поэзия, и любовный роман, и не все византийское общество разделяло крайне аскетичный такой подход. Высокое рафинированное и образованное общество, приближенное к императору (например, при дворе Юстиниана в VI в. н.э.), унаследовало античную любовь к изящной поэзии, на что церковь позволяла себе закрывать глаза. И в этом нет противоречия, существовали разные «этажи» культуры.
Со временем, однако, церковное право сливается с государственным. Высшим благом считалось воздержание, но допускался, разумеется, и брак для рождения детей, правда, переходящий затем к форме любви брата к сестре. Но если взглянуть в епитимийник того времени (сборник вопросов для исповеди в помощь священнику) — Сергей Иванов зачитывает оттуда цитаты — остаются сомнения по поводу такой уж ригористичности нравов. Послабления допускались и в отношении императоров, желающих развестись. В очень чувственных и страстных, порой эротических образах написаны откровения мистиков, воспевающих любовь не к женщине, но к Богу, например, у Симеона Нового Богослова. Можно сказать, что таким образом возрождается любовная поэзия в Византии. В XII веке появляются стилизации под античность в искусстве — рельефы, росписи, блюда. Тогда же появляется и аналог «массовой» литературы — любовный роман, жанр, пользовавшийся большим успехом, породивший десятки сочинений. Так, любовная тема полностью реабилитируется.
Все это открывает неизвестную нам сторону жизни византийской культуры, воспринимая которую одномерно и линейно, мы слишком многое теряем.
Лекция Максима Кронгауза, лингвиста, доктора филологических наук, «Любить по-русски. Выбор слова» посвящена семантическому анализу слова «любить» в русском языке, а также его синонимам. Тут уже лектор настоятельно просит увести детей. Основная проблема русского языка в том, что у нас нет нейтральной лексики для обсуждения «акта любви». Это либо грубая разговорная или жаргонная лексика, либо выглядящая нарочито возвышенно и оттого неуместно, середины же нет. Иллюстрируется это цитатой из Сергея Довлатова («Соло на ундервуде»), прекрасно уловившего суть проблемы:
«Прогуливались как-то раз Шкляринский с Дворкиным. Беседовали на всевозможные темы. В том числе и о женщинах. Шкляринский в романтическом духе. А Дворкин — с характерной прямотой. Шкляринский не выдержал:
— Что это ты? Все — трахал, да трахал! Разве нельзя выразиться более прилично?!
— Как?
— Допустим: «Он с ней был». Или: «Они сошлись…»
Прогуливаются дальше. Беседуют. Шкляринский спрашивает:
— Кстати, что за отношения у тебя с Ларисой М.?
— Я с ней был, — ответил Дворкин.
— В смысле — трахал?! — переспросил Шкляринский».
Видно, что мы неминуемо скатываемся в ту или иную крайность. Анализируя глаголы, которые используются для обозначения акта любви, Максим Кронгауз выделяет разные группы: исконные глаголы любви (в том числе всем известный матерный корень) и обычные русские глаголы, но имеющие вторичное переносное значение для обозначения любви. Причем у первых тоже может появиться переносное значение, не связанное с любовью, обычно оно грубое и не фиксируется в словарях, только в словарях жаргонов. Интересно, что в бытовом смысле все эти глаголы обозначают какое-то крайне неприятное действие (ударить, украсть, проткнуть и т. д.). Как правило, мужчина выступает в роли субъекта, а женщина в роли объекта прямого или косвенного. Есть глаголы, где все наоборот (например, когда женщина что-то отдает мужчине), но эта группа глаголов крайне мала.
Это заставляет задуматься. В итоге можно сказать, что русский язык достаточно агрессивен, когда говорит про любовь. Язык сохраняет типичные модели наказания или насилия, однако это вовсе не означает, что именно так ведет себя каждый мужчина: речь идет именно о закрепленных языковых моделях. Как можно изменить эту ситуацию? Решение только одно — разговаривать об этом. Или, например, сходить на лекцию.
Заканчивает цикл Александр Марков, биолог, палеонтог, профессор МГУ. Лекция «Эволюционная биология любви» посвящена тому, как с точки зрения теории эволюции вид Homo Sapiens приходит к моногамной модели семьи, новому типу «семейных отношений», чем это выгодно и какими изменениями сопровождается. Дать определение любви в биологии довольно сложно, скорее, она характеризуется каким-то набором качеств и действий. «Любовь», как мы привыкли, романтическая, выводится биологами из любви материнской, которая присуща большинству млекопитающих и птиц. Исходя из данных палеонтологии (уменьшение размера клыков у поздних гоминид), Александр Марков приходит к выводу об уменьшении внутригрупповой агрессии. Моногамия как стратегия репродуктивного успеха достаточно редка среди млекопитающих. Видимо, она развилась из такой модели «взаимовыгодного сотрудничества» как «секс за еду». Из-за необходимости носить самкам еду, для чего нужны свободные конечности, постепенно развивается прямохождение. Изменяются также и другие признаки: так как самка теперь заинтересована прежде всего в том, чтобы самец ее не бросил, самец — чтобы самка ему не изменяла, у самок пропадают внешние признаки, обозначающие готовность к зачатию. По мере укрепления парных связей предпочтения самок смещаются от самых агрессивных и доминантных самцов к самым заботливым, которые будут надежно поставлять пищу. Внешние агрессивные признаки самцов теперь являются не привлекательным, а отталкивающими.
На вопрос, где же можно скачать текст презентации, Александр Марков советует лучше почитать двухтомник «Эволюция человека» — очень интересная книжка.
