«Сохрани мою речь навсегда» (2015), Роман Либеров
Возможно, главный успех этого фильма в том, что он захватывает внимание, независимо от того, насколько вам вообще близка и интересна эта тема: вы просто вдруг попадете в мощный водоворот событий и явлений и вряд ли захотите или сможете отказаться от стремительного путешествия. Потому что меньше всего это похоже на традиционно нудное бормотание с перечислением пыльных дат и скучных заслуг. Вместо этого нам предлагают почти блокбастер (возьмите попкорн) и полное погружение в яркую, сложную и чрезвычайно запутанную жизнь человека, которого звали Осип Мандельштам.
Здесь постоянно что-то происходит: грохочут телеги и взрывы, кричат птицы, читают стихи и хлопают дверьми. Мы пронесемся по улицам и соборам городов и стран, спугнем голубей и гаргулий, будем жмуриться от солнца и заденем плечом кремлевскую звезду.
Кем был и остается Мандельштам нам тут не скажут — речь не о памятной табличке или мраморном бюсте поэта — о нем самом.
Чем жил, кого любил, чему радовался и как это все постепенно менялось и закончилось. Что говорили о нем друзья и враги, как заполняли протокол и как другой Иосиф с известным на всю страну акцентом звонил товарищу Пастернаку, чтобы спросить, почему тот не заступится…
Простой, но неожиданно многозначный и даже литературный прием: актеров слышно, но не видно, что позволяет (заставляет) по книжному достраивать образ самостоятельно. Фильм собран из фотографий, рисунков и по-разному обработанных кадров — все с поразительной тщательностью и особенным интересом к деталям. Из каждого эпизода можно сделать отдельную серию с уникальным художественным решением — настолько они разнообразны и хорошо продуманы. Эта внезапная щедрость ошеломляет, перед нами словно быстро пролистывают энциклопедию изобразительных искусств, а оттуда плывут греческие ладьи, рвутся с привязи ласточки, позируют колоны и памятники… Сам Мандельштам чаще появляется в виде кукол, иногда порхающим на полупрозрачной леске, иногда жестко фиксированным на специальном каркасе. И конечно не умолкают стихи.
Правда рифмованное изобилие в кадре не всегда идет на пользу поэзии: строфы не зря печатают в столбик, с полями — им нужна пустота, тишина вокруг, чтобы слово звучало. Ведь это концентрат особенной силы, его следует принимать с осторожностью, а не заглатывать горстями. Здесь же стихов иногда слишком много, они теряют свой поэтический вес и становятся просто закадровым голосом, причем голосом специфическим, ярким, узнаваемым. Голосом с лицом и интонацией актера Виктора Сухорукова — не Мандельштама.
Другие известные персоны: Инна Чурикова, Чулпан Хаматова участвуют меньше, не так бросаются в глаза и не загораживают собою свои роли.
В этой связи интересно вспомнить еще один замечательный фильм о поэте, литературном критике и переводчике Эдвине Хониге, постепенно теряющем связь с реальностью из-за тяжелой болезни мозга — «Двоюродный дядя» (First Cousin Once Removed, 2012) документалиста Алана Берлинера. Там задача поместить в пространство экрана художественный текст решена с завидной ловкостью — у режиссера хватило выдержки (а может, просто равнодушия) использовать поэтические строки с экономией и строгостью — как поданный на десерт деликатес. Они словно пропускают через себя сумбурный опыт человеческой жизни и переплавляют историю в стройные мысли — понемногу…
Все-таки кино лучше смотреть, а не слушать.
С другой стороны, ближе к концу постоянная декламация Сухорукова как-то утрамбовывается в голове и перестает казаться странным излишеством. Вырабатывается иммунитет как после прививки — такому зрителю амфибрахий больше не страшен. Возможно, в этом тоже тайная миссия режиссера.
У Линор Горалик есть целая лекция (очень интересная — выложена в сети), посвященная попытке и способам разобраться в поэзии сейчас, когда уже и еще можно: ведь «проверку временем» прошли в первую очередь те, кого пропустила цензура, и остался пробел между «великим наследием» прошлого и веком двадцать первым. Это привело к тому, что современные поэты нередко нам кажутся чужими и «неправильными», а те, из прошлого, теперь не нужны. В школе ведь до сих пор учат на четвереньках подползать к памятникам «большой поэтической традиции», поэтому многие испытывают перед ними страх и трепет, а к самим стихам — отвращение.
«Сохрани мою речь навсегда» — это возможность увидеть и почувствовать не кованый блеск имен из учебников, а хрупкость и недолговечность их человеческих жизней.
Иначе диалог невозможен.
