В большом зале старейшего кинотеатра Москвы неожиданный для буднего дня аншлаг. Собралась самая разношерстная аудитория – от студентов до групп пожилых и очень пожилых людей. Идет уже третья неделя с момента выхода на российский экран картины «Анна Каренина», авторами которой стали британцы Джон Райт и Том Стоппард. За это время количество статей, рецензий в блогах и комментариев растет прямо пропорционально сумме кассовых сборов картины (на момент написания данного материала цифра стремится к 6 млн. долларов).
Среди прочих высказываний – множество оголтелых выкриков в духе «за державу обидно» и «не дышите на шедевр». Летящие камни в сторону актеров картины (больше всех достается Кире Найтли и Аарону Тейлору-Джонсону) сопровождаются самой причудливой аргументацией, а булыжники, брошенные в направлении Джона Райта и Тома Стоппарда – обвинениями в неуважении к России, нежелании читать//чтить совершенный роман Льва Николаевича.
Из блогов (орфография и пунктуация сохранены):
«Анну Каренину сыграла Кира Найтли. Что тут сказать? Для начала не может еврейка играть русскую дворянку!»
«Ну не может быть Вронский мальчиком 17-ти лет с молочными усами. Ну не может он быть в кадре голым, не писал такого Лев Николаевич»
«Ни одного русского и ничего по истине русского я здесь не увидела, как и не хотелось, даже русские народные песни они умудрились искаверкнуть, да еще и исполняла их, по голосу, далеко не русская женщина».
(Не заметили массовку в количестве 600 русскоязычных актеров. – Д.Б.)
«Мне хотелось красивой Императорской России, Большой театр во всем его обличае, русской настоящей деревни и быта того времени. Не тем путем они пошли совсем».
А вот некий Сергей честно признается: «К сожалению, книгу не читал. Фильм сделан просто ужасно… Показаны какие-то странные танцы, ничем не схожие с нашими танцами, оставляет впечатление что это какая то смесь тектоника и вальса, а вместо бала – дискотека».
О том, что в Англии Лев Толстой занял первое место в списке великих русских писателей, что в Лондоне премьера последней российской экранизации «Анный Карениной» шла с гораздо большим успехом, нежели на родине, о том, что англичане не боятся обращаться и к сюжетами собственного культурного наследия (1998 – «Влюбленный Шекспир», планируется экранизация пьесы «Укрощение строптивой») никто, кажется, не знает.
Или не хочет учитывать – резкое неприятие райтовской экранизации высказали, наряду с обитателями блогов, многие писатели и критики. Так, известный российский писатель, поэт, журналист в статье с лаконичным и суровым названием «В жанре кала» с негодованием пишет о «глумлении» над великим русским романом: «мы теперь декорация для постмодернистского балета».
Примечательно, что тем не менее известный российский писатель видит причину «глумления» над русской книгой в… нас самих: «Анна Каренина» — величайший русский роман, но если за полтораста лет ничего не прибавить ни к этому роману, ни к этой железной дороге, – поневоле дашь иностранцу право на снисходительность, на интерпретацию без чувства и мысли, на пренебрежительный и эгоцентрический подход. <…> Потому что – кто мы сегодня такие? Новая родина Жерара Депардье? Спасибо большое».
На это можно только удивленно разводить руками, вспоминая фразу Сергея Ивановича Кознышева: «Мы, русские, всегда так. Может быть, это и хорошая наша черта – способность видеть свои недостатки, но мы пересаливаем, мы утешаемся иронией, которая у нас всегда готова на языке».
Мы также утешаемся критикой недостойных заморских экранизаций, покусившихся на «наше все». Но помните, сколько кинорежиссеров постсоветской России обращались к «Анне Карениной»? Один. Автор последней киноверсии романа Толстого – Сергей Соловьев. Идея визуализировать собственное понимание самого читаемого романа Толстого возникла у Соловьева еще в 90-х, вышел фильм – в 2009 году. Из прошедших пятнадцати лет четырнадцать с половиной заняли все те же столь знакомые независимым режиссерам унизительные поиски бюджета для съемок. Из интервью Сергея Соловьева «Комсомольской правде»: «Прихожу к какому-нибудь продюсеру или там чиновнику и говорю: «Нужны деньги на фильм». Он мне: «Что за кино?». «Анна Каренина». «Какая, к чертям, «Анна Каренина»?! Придумаешь что-то получше – приходи». После долгожданного окончания съемок, от фильма долго открещивались прокатчики. Но что показательно – в Лондоне, Нью-Йорке, Чикаго, Израиле картина Соловьева собирала полные залы.
Так, в Москве экранизация классики вышла только спустя два года после премьерного показа и шла в формате арт-хауса: ограниченный прокат при полном отсутствии маректинга.
Как работа Сергея Соловьева и прекрасного состава актеров (Олег Янковский, Александр Абдулов, Татьяна Друбич и др.) фильм интересен, как экранизация – ставит вопрос о необходимости поиска новых приемов в экранизации русской литературы.
Зрителю гораздо более привычны экранизации-дежавю: явленные на экране образы должны быть «узнаны» и соотнесены с уже знакомыми по книге. «Анна Каренина» Джона Райта вызывает противоположное ощущение – жамевю, при котором лишь общие впечатления соотносятся с теми, что сохранила память после прочтения романа Толстого. Однако старая-знакомая информация кажется совершенно новой – на смену приятного чувства «ознакомленности» приходит «чувство никогда не виденного». С первых кадров Райт заявляет об условности происходящего. Мы оказываемся не в имперской России, а в театре XIX столетия, полностью стилизованном пространстве.
Занавес открывается и перед аудиторией разворачивается фарсовая сцена семейной жизни Облонских, со всем присущими этому жанру комичными приемами, легкостью, одномерностью характеров. Эпизод утренних сборов Анны Аркадьевны, читающей письмо из Москвы, больше похож на последние приготовления актрисы перед выходом на сцену, повторяющей текст роли.
Пространство театра как визуальная метафора условности – прием оправданный и сюжетом произведения, и исторической реальностью светской жизни Москвы и Санкт-Петербурга последней трети XIX века. Мы видим не только зрительный зал, холл, сцену, но и склады декораций, раздевалки, беспорядок, и истинные взаимоотношения актеров – люди светского общества предстают некими симулякрами. Райт открывает изнанку театрализованной светской жизни, или, как сказал Владимир Набоков, «тупой заведенности жизни», для которой фальшь и игра продолжается и за пределами сцены. То, что сначала предстает фарсовым, оказывается трагичным, танец Анны и Вронского закручивается все стремительнее в вихрь одержимости, а игрушечный поезд достигает таких масштабов, что под его колесами можно погибнуть.
Хороший урожай начинается с отбора семян, удачная экранизация – с адаптации оригинала. Сценарист британской «Анны Карениной» Том Стоппард транспонировал в двухчасовой фильм приблизительно шестую часть текста: с хирургической точностью он перенес в сценарий все, что, по собственному его признанию, раскрывает тему любви в романе (из интервью Стоппарда «The Guardian»). Выверенная, кропотливая работа английского драматурга над текстом, совмещенная с более поздним решением Джона Райта перенести место действия сценария в театр, – тот синтез, который позволяет по-новому взглянуть на вечную классику. Райт не воспроизводит историческую действительность, он вместе со Стоппардом раскрывает любовную линию романа, и делает это прекрасно.
Если бы не виртуозный монтаж, «Анну Каренину» Райта можно было б считать спектаклем, идущим на сцене британского театра. Это ощущение усиливают не только декорации, но и нескрываемая условность происходящего: исполняемая с акцентом «Во поле березка стояла», письма на английском языке и прочие несуразности – все то, что для экранизации недопустимо, а в театре не столь существенно. В театре нет крупного плана, поэтому и картину Райта не стоит рассматривать через увеличительное стекло, близоруко вглядываясь в буквы названия железнодорожной станции, оценивая угол наклона усов Вронского или прикидывая сколько же весит Анна Каренина в исполнении Киры Найтли.
Этот постмодернистский прием «двойного кодирования» позволил Джону Райту ярко продемонстрировать штампы светского общества XIX века (которые многие критики восприняли болезненно), иронически отнестись не к великому роману и уж, конечно, не к российскому обществу, а к самой возможности в XXI веке воссоздать ту эпоху, слепо следуя за буквой романа. Одни зрители принимают игру, другие – нет. Это дело вкуса. Не желать замечать, что фильм просто хорошо сделан, что колоссальная работа проведена над литературной разработкой сценария, значит, добровольно оставаться в плену собственных штампов.
Кино – искусство, способное создавать шедевры, шедевр не может быть вторичен. Не стоит отказывать экранизациям в праве преодолеть изначальную вторичность и из кинокопии текста превратиться в шедевр киноискусства. Возможно, тогда в преддверии сеансов наших экранизаций наших же классиков у касс кинотеатров будут собираться очереди.
