Обложка книги Питера Найта «Культура заговора», вышедшей в прошлом году в издательстве «Ультракультура 2.0», может ввести в заблуждение: она больше подходит для издания, посвященного апологии, а не критике теории заговора. На самом же деле книга представляет собой качественный академический труд, посвященный американскому конспиративизму.
Найт не ставит перед собой цели дать четкое определение культуре заговора. Вместо этого он предлагает подробный анализ всевозможных ее проявлений, начиная с демонологических концепций и заканчивая формами воспроизводства параноидальной риторики. Автор стремится объяснить, почему одни теории заговора обретают популярность и входят в культурным мейнстрим, а другие – нет.
Если еще в первой половине прошлого столетия конспирологи ассоциировались в основном с недалекими ультраправыми, то во второй половине двадцатого века культура заговора проникла во все сферы американской жизни. Сегодня быть приверженцем или даже создателем какой-либо конспирологической теории – удел не только сумасшедших маргиналов. Паранойя глубоко проникла в мышление общества позднего капитализма.
Многие исследователи конспирологии грешат тем, что объясняют появление и функционирование теорий заговора через проецирование внутренних конфликтов их авторов и сторонников на внешний мир. Питер Найт справедливо считает подобный психоаналитический подход поверхностным. Популярность коспирологических теорий связана с попыткой осмыслить вполне реальные конфликты, коренящиеся в обществе – попыткой, обреченной на провал и неизбежно приводящей к ложным результатам.
Например, в параноидальных романах Берроуза страх преследования не объясняется одними лишь неврозами автора, в не меньшей степени он является реакцией на устанавливаемый государством тотальный контроль над сферой личных удовольствий. Паранойя у Берроуза – это реакция на стремление государства искоренить все формы отклонений, например гомосексуализма и наркомании. Одним из узловых моментов в формировании культуры заговора является использование правительством США тайных методов для достижения декларируемых целей. Разросшаяся система разведывательных служб, часто конкурирующих между собой, тайные агенты, пишущие романы после отставки, – все это способствовало интенсивному распространению конспирологических идей. По мнению Найта, поворотным моментом для развития культуры заговора стало убийство Кеннеди. Во второй главе «Культуры заговора» подробно исследуется значение этого события для американского общества. Именно после убийства Кеннеди американцы окончательно потеряли веру в добродетельность своего государства.
Граждане США нуждались в конспирологическом объяснении этого преступления, так как только теория заговора, в отличие от официальной версии, согласно которой убийца был фанатиком-одиночкой, позволяет объяснить все детали и обстоятельства этого запутанного дела. Однако это не главное: по точному замечанию Питера Найта, культура заговора бурно расцвела вокруг убийства Кеннеди потому, что «она оказалось на редкость созвучна постмодернистскому недоверию к окончательным повествовательным решениям».
Целая глава «Культуры заговора» посвящена роли конспирологических теорий в феминистском дискурсе. Например, Бетти Фридан в своей книге 1963 года «Тайна женственности» пыталась продемонстрировать, что одноименное понятие было придумано для того, чтобы сосредоточить все внимание женщины на домашнем очаге. Фридан описывает процедуры воздействия на женщин, напоминающие зомбирование, которому подвергались американские солдаты во время войны в Южной Корее. «Тайна женственности» активно использовалась маркетологами, которые стремились обратить тоску из-за отсутствия самореализации и нерастраченную энергию женщин в бесконечную жажду потребления.
Сама Фридан отрицала конспирологию: идея «мужского» заговора использовалась ею и другими феминистками скорее в качестве метафоры. Однако с середины 60-х годов феминистский дискурс о заговоре претерпевает трансформацию: он отходит от анализа реального положения американских женщин и начинает тяготеть к тому, чтобы описывать «то, что происходит на самом деле».
Питер Найт с полным на то основанием призывает читателей не пренебрегать массовой культурой, поскольку именно в ней можно обнаружить важнейшие проявления культуры заговора. Рэп, анекдоты и другие жанры уличного фольклора, создаваемые и потребляемые афро-американцами, полны конспирологии. История конспирологического дискурса в этой среде уходит корнями во времена работорговли и господства расистского и сегрегационного законодательства.
Поскольку, несмотря на успехи в борьбе за гражданские права нищета в гетто по-прежнему сохраняется, возникает повод для создания теории о заговоре белых против черных, из которой следует простой вывод, что раз возможности законно ущемлять права черного населения больше нет, значит белые продолжают делать это тайными средствами. Появляются теории, согласно которым организации типа Ку-клукс-клана подмешивают специальные вещества в еду в закусочных, чтобы черные мужчины становились бесплодными. Наибольшую популярность приобрели теории, посвященные намеренному распространению крэка в гетто, а также изобретению правительством США СПИДа для уничтожения чернокожих.
По мнению автора, большинство конспирологических теорий, связанных с «черным протестом», основаны на предрассудках, однако массовая культура, эксплуатирующая различные феномены культуры заговора, остроумно преувеличивает их, удерживая на повестке дня сложные и неоднозначные вопросы.
Отдельное внимание автор уделяет анализу параноидальных фантазий, объектом которых стало тело. Сюжеты все большего количества фильмов связаны с вторжением в организм человека. Постоянным мотивом сериала «Секретные материалы» является похищение людей то ли военными, то ли инопланетянами для медицинских экспериментов.
Страх перед телесным вторжением подстегнула эпидемия СПИДа, которая «привела к одним из самых важных шагов по стиранию границ между индивидуальным телом и телом политики». Пишущие о ВИЧ постоянно прибегают к конспирологической риторике, но, несмотря на то, что их аргументы чаще всего носят характер параноидальных домыслов, некоторые из них играют положительную роль, так как привлекают внимание к упорно замалчиваемой теме участия США в разработке биологического оружия.
Отсюда следует простой вывод: теории заговора, основанные на страхе перед вторжением в тело, тем не менее позволяют (пускай и не вполне корректным образом) связать телесность с реальными социальными проблемами.
Представление о том, что все в этом мире связано – основа конспирологического дискурса. Раскрытие одного заговора ведет к раскрытию другого, еще более глобального, и так далее. Убежденность в зловещей связанности всего со всем является главной чертой параноидального мышления. Тезис о наличии такой связи критики теорий заговора считают главной фактической и логической ошибкой конспирологов.
Взаимосвязь всего со всем в 60-е годы считалась одним из знаков социальной гармонии: в то время в США был проведен социальный эксперимент, который якобы выявил, что все люди в Америке (если не во всем мире) связаны друг с другом не более чем через шесть рукопожатий. Поначалу этот факт никого не напугал, но со временем стали очевидны и иные взаимосвязи. Речь идет, например, об экологических проблемах: сегодня мы можем столкнуться с последствиями событий, произошедших много лет назад на другой стороне земного шара.
В «Послесловии» автор указывает на то, что книга писалась до наступления XXI века, который показал, что опасность массовой паранойи отнюдь не так велика, как это казалось во время написания книги. Тем не менее, конспирологический дискурс продолжает играть значительную роль в современной культуре: «По сути, сейчас риторика заговора колеблется между буквальным и метафорическим, не являясь ни простым симптомом эпохи, ни абсолютным ее диагнозом».
Помимо прочего работа Питера Найта интересна тем, что в ней представлена попытка определить значение культуры заговора как для тех, кто ее потребляет, так и для тех, кто ее производит. Сторонники теории заговора чаще всего заблуждаются, но это не означает, что они всегда неправы. Поэтому важно понимать, как функционирует культура заговора, чем она подпитывается и каким образом трансформируется.
Несмотря на то, что конспирологией чаще всего занимаются ультраправые, сам по себе феномен теории заговора не имеет четкой политической принадлежности. По замечанию Марка Фенстера, программа сторонников теории заговора плоха не тем, что они стремятся раскрыть некий заговор, но тем, что они не могут после его раскрытия предложить позитивного политического плана. Тем не менее, следует с вниманием относиться к различным феноменам культуры заговора, анализировать причины их появления и распространения и не заниматься, подобно многочисленным критикам теории заговора, воспроизводством той же самой параноидальной логики. Проще говоря, стоит избегать не только конспирологии, но и конспирофобии.
