Постдемократия. М.: Издательский дом ГУ-ВШЭ, 2010.
«Под постдемократией понимается система, в которой политики все сильнее замыкались в своем собственном мире, поддерживая связь с обществом с помощью манипулятивных техник, основанных на рекламе и маркетинговых исследованиях, в то время, как все формы, характерные для здоровых демократий, остаются на своем месте». Так характеризует предмет своего исследования Колин Крауч, профессор социологии Уорикского университета (Великобритания), автор книги «Постдемократия».
Многие тезисы Крауча вряд ли окажутся новостью для продвинутого читателя. О «растущей аполитичности граждан», снижении возможности граждан влиять на политику или «резком падении влияния рабочего класса» он наверняка читал и не раз. Как и о «диктате неолиберализма», «фрагментации общества», «превращении гражданина в потребителя» или «коммерциализации все новых сфер жизни». Все вышеперечисленные пороки и составляют вместе понятие «постдемократии».
Вряд ли чем-то новым для такого читателя окажется и мысль автора о «политическом рае», с изгнанием из которого, по мнению Крауча, был связан переход от «демократии» к «постдемократии» в развитых странах мира: «Ближе всего к демократии в максимальном ее понимании общества были в первые годы после ее завоевания или кризиса режимов, когда… множество различных групп и организаций простых людей сообща стремились выработать политическую программу, отвечающую тому, что их волновало, когда влиятельные группы, которые доминировали в недемократических обществах, находились в уязвимом положении и вынуждены были обороняться, и когда политическая система еще не вполне разобралась с тем, как управлять и манипулировать новыми требованиями». Такую эпоху Крауч видит в нескольких десятилетиях после окончания Второй мировой войны. Расцвет западной демократии автор связывает с эпохой кейнсианства в экономике, роста значения рабочего класса, влияния левых партий и ограничения влияния корпораций на политическую сферу.
Учитывая, что многое из этого мы неоднократно слышали, а то и высказывали сами, можно задаться вопросом, что нового скажет нам книга Крауча? Может быть, вся новизна ограничится самим понятием «постдемократия», которым автор определяет режимы, установившиеся в развитых странах после разгрома социалистического лагеря? Британский профессор действительно тонко подметил ряд особенностей новой эпохи. Можно вспомнить, например, его критику «представления об абсолютно независимом капитале»: «Даже транснациональные гиганты сильно ограничены в возможностях менять одну страну на другую в поисках самых низких налогов и минимальных требований по части трудового законодательства – тому препятствует сложившаяся структура инвестиций, кадров и деловых связей». Автор обращает внимание и на снижение роли союзов крупного бизнеса – и это несмотря на рост влиянии корпораций.
Есть к «Постдемократии» и вопросы. Например автор не обсуждает проблему роста самостоятельности и значения государственной бюрократии, который происходил в странах Запада одновременно со снижением роли государства в экономике (вспомним Евросоюз, все более явно предстающий в роли чисто бюрократического проекта).
Но главный вопрос к книге Крауча все-таки в другом. Говоря о том, как демократию сменяет постдемократия, автор мельком вспоминает античного историка Полибия (ок. 201-120 гг. до н.э.) с его идеей о круговороте типов политического режима. Однако в связи с «Постдемократией» скорее вспоминается другой известный эллин, живший значительно раньше – Гесиод (8-7 вв. до н.э.) с его идеей развития человеческой истории от процветания «золотого века» к все большему ужесточению нравов. Колин Крауч тоже ищет золотой век западной демократии – в послевоенных десятилетиях. Но насколько «золотой век», к которому отсылает нас британский профессор, действительно соответствует столь высоким характеристикам? В этом можно усомниться.
Крауч пишет об «умении политиков обуздывать политическую власть бизнеса», свойственную им в эпоху компромисса «между демократией и национальным промышленным капитализмом в середине 20 века». Однако можно привести немало примеров весьма эффективного вмешательства бизнеса в политику в эту эпоху. Вспомним хотя бы падение правительства и завершение политической карьеры французского премьера Пьера Мендес-Франса в 1955 году, что стало возможным благодаря усилиям ассоциации фермеров-винокуров. Не стоит напоминать, что симпатии рабочего класса далеко не всегда тяготели только к левым партиям. Массовые партии, которые автор связывает с активным участием простых граждан в политике, во многих странах Европы отнюдь не доминировали, сосуществуя с «кадровыми партиями», костяк которых оставляла старая коммерческая и управленческая элита. Отступление политических программ перед личной харизмой политиков мы наблюдали неоднократно и в послевоенные десятилетия (вспомним ранних голлистов). Современная эпоха, кстати, не всегда связана и с ростом влияния международного финансового капитала. Автор книги сам отмечает, что черты постдемократии он видит в странах Латинской Америки и Восточной Европы (включая Россию), политические системы которых развивались отлично от западных. Однако во многих из этих стран корпорации, тесно связанные с государственными административными элитами, потеснили ТНК.
И все же не так важна идеализация Краучем прошлого, сколько некоторые интересные наблюдения относительно политического настоящего, которые можно найти в его книге. Возможно, они послужат ступенькой к ответу на вопрос, куда же приведут известный нам мир дороги «постдемократии».
