Ханна Арендт
Послевоенный период в истории западной политической мысли был ознаменован не только полузабытым состоянием нормативной политической теории, но и удивительными метаморфозами внутри нее самой. Безусловно, тоталитаризм начала века и Вторая мировая война не могли не сказаться на ключевых критических направлениях политической мысли, что проявилось не только в обновлении старых школ с символической приставкой «нео» (среди которых неоконсерватизм Л. Штрауса и К. Шмитта, а также неомарксизм, успевший проявить себя еще до войны), но и появлением совершенно новых направлений критической мысли, которые все же претендовали на некий исторический background (кроме феминизма), среди которых были коммунитаризм и гражданский республиканизм. Хотя современные представители гражданско-республиканского направления критической мысли, такие как К. Скиннер, находят истоки своего учения в трудах Н. Макиавелли и Аристотеля, тем не менее было бы несправедливо не замечать тот вклад в «возрождение» (а, на мой взгляд, рождение) республиканизма, который внесла Ханна Арендт.
Если грубо обобщить, то можно сказать, что одной из основных задач своего творчества она ставила обоснование идеала античного полиса в сегодняшних реалиях в противовес тоталитаризму. У нее полис и тоталитаризм предстают как две крайности: политика и аполитичность, общение и молчание соответственно. Среди ее аргументационных рядов в таких трудах, как «О революции» и «Между прошлым и будущим. Восемь упражнений в политической мысли» встречается любопытный способ обоснования своих идей и представлений.
Этот способ заключается в особом методе анализа политических идей и трудов философов и теоретиков. В отличие от Л. Штрауса, который представляет в своем методе труды в основном античных философов как вещи в себе, у Арендт философские представления — это вещи для нас. Главным теоретиком, к которому Арендт применяет свой метод, является К. Маркс, и вообще сложно не заметить особую потребность Арендт включить философа в нить своих аргументационных рядов. Нельзя сказать, что Арендт была поклонницей творчества К. Маркса, однако то, с какой аккуратностью и почтением она пытается критиковать теоретика, не может не вызвать улыбку умиления у читающих ее левых. Чтобы было ясно, в каком ключе Арендт применяет к Макрсу свой метод, я приведу фрагмент из не самого знаменитого, но одного из основополагающих, на мой взгляд, трудов Арендт «Между прошлым и будущим. Восемь упражнений в политической мысли»:
«…положения <об отмирании государства и обобществлении человечества> не только являются предсказаниями, но и выражают марксовский идеал наилучшего общества. В этом смысле они не утопичны; скорее, в них просто воспроизводится политическая обстановка того же самого афинского города-государства, который был моделью опыта Платона и Аристотеля…»[1].
Приведенный фрагмент, на мой взгляд, наилучшим образом демонстрирует суть метода Арендт в вопросе анализа политических теоретиков. Понятно, что Арендт не может взять реальное историческое явление за основу своего учения, поскольку она, как и Маркс, основывает его лишь на тех свидетельствах, которые нам оставил Аристотель.
Поэтому, как мне кажется, по отношению к Арендт будет справедливо, если я обращусь к тому труду Маркса, в котором он в силу специфики текста и относительно раннего времени его написания вынужден обращаться к тому же идеалу, к которому обращается Арендт. Речь идет об очень многогранном и богатом на истоки основных идей Маркса труде «К критике гегелевской философии права», в котором он в том числе в двух-трех абзацах вспоминает про античный полис в контексте вопроса о формах правления. Так он замечает:
«…res publica является действительно частным делом граждан, действительным содержанием их деятельности, частный же человек есть раб; здесь политическое государство как таковое является подлинным единственным содержанием жизни и воли граждан»[2].
Действительно, Маркс указывает, что древний вариант республики как демократии свободы более предпочтителен, чем, например, средневековый вариант демократии несвободы, когда политическое государство тесно связано с частной сферой жизни человека. Однако и ту, и другую демократии связывает важный момент, который Ханна Арендт так или иначе упускает: частная сфера в обоих случаях – сфера рабства. Если человек не имеет возможности проявиться и попасть в публичную сферу, то он превращается в раба. В этом смысле Средние века отличаются от Древней Греции лишь количеством людей, допущенных к отправлению публичной власти. Однако для Маркса res publica – субстанциальное единство государства и народа, поскольку частный человек – раб, соответственно, не народ. В этом единстве материальное государство и политическое государство совпадают. С периода Нового времени материальное государство становится все шире, а политическое – все уже. Отсюда отчуждение народа от политического: в данной работе Маркс еще не апеллирует к классам, поэтому в этом смысле обоснование отчуждения кажется слабым. Тем не менее материальное государство, как концепт, помогает Марксу показать, что res publica, которую воспевает Арендт, вряд ли осуществима. Ее же современные проявления – не более чем отрицание существующего отчуждения.
Что касается идеала Маркса как переформулированного античного представления об идеальном полисе, то можно сказать, что для теоретика вряд ли было приемлемым видеть в своем идеале возможность для человека выпасть из публичного пространства. Таким образом, если рассуждать в ключе, в котором рассуждает Арендт, здесь может быть два взгляда на то, каким образом может быть осуществлен вход/выход в/из публичного пространства в идеале Маркса: либо не будет вообще никакой потребности выхода из публичного пространства, а, значит, и такой возможности, либо выход и вход в него будет безболезненным, а само же публичное пространство в таком случае было бы уделом платоновских философов.
Таким образом, аристотелевский идеал в полной своей мере вряд ли мог стать тем концептом, обоснованию которого могли бы быть посвящены марксовы основополагающие труды. Безусловно, идея свободы и справедливости – это то, что остается, если рафинировать аристотелизм от рабства и ксенофобии. Тогда, конечно, это роднит теории Маркса и Аристотеля, как и теории Вольтера, Руссо, Канта. Поэтому при всем очаровании Арендт, ее представлений и аргументации ее метод анализа Маркса предстает довольно нечутким и упускающим важные аргументационные моменты, позволяющие как раз отличить Маркса от прочих теоретиков.
[1]Арендт, Х. Между прошлым и будущим. Восемь упражнений в политической мысли [пер. с англ. и нем. Д. Аронсона]. – М. : Издательство Института Гайдара, 2014. – С. 30.
[2] Маркс, К. К критике гегелевской философии права /Карл Маркс // Маркс, К. Сочинения [подг. к печ. И. И. Прейсом ; ред. Е. А. Степанова]. В 50 т. Т. 1 : [1839 – 1844] / К. Маркс и Ф. Энгельс ; Ин-т Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина при ЦК КПСС. – М. : Гос. изд-во полит. лит., 1955. – С. 255.
