© crimethinc.com
Сторонники анархизма, как известно, стремятся построить «справедливое общество». Увы, они не опираются на научные знания и не учитывают противоречия в способе производства, считая зачастую, что все может разрешиться само собой. Различные «социальные движения», которых было очень много в период революций 1848-1849 гг., и те, о которых упомянули в «Манифесте коммунистической партии» отдельно, почти все исчезли со временем. Однако анархизм, остается актуальным до сих пор.
Анархизм появился в период массовых волнений. Мелкая буржуазия была вынуждена пополнить собой ряды пролетариата, поскольку изменился способ производства, и пришлось работать уже не на себя, а на крупную буржуазию. Естественно, такое положение вещей вряд ли могло устроить довольно-таки значительную социальную прослойку в развитом обществе XIX века. В таких условиях рождалась идеология, которая выражала конкретные интересы социальных групп и классов.
Многие представители социальных движений, вооружаясь лозунгами о «справедливости», фактически хотели просто отменить процесс индустриализации и урбанизации. Можно вспомнить стихийные протесты луддитов и другие аналогичные движения. Со временем появились философы, которые теоретически обосновывали такой подход. Среди них был и Жозеф Прудон, который первым стал называть себя анархистом.
Чем же мог привлечь анархизм видных интеллектуалов своей эпохи? В первую очередь, конечно, бескомпромиссностью и радикализмом.
В конечном итоге он ставил своей целью мгновенное уничтожение государства и многочисленных социальных институтов. Не улучшить, а именно уничтожить для того, чтобы создать идеальное общество, отказавшись от «порочного опыта» монархистов, республиканцев, а также различных реформистов.
Анархисты не верили людям, которые считали эволюционный путь наиболее разумным, не доверяли они также ученым и многим философам-просветителям (за исключением Руссо). Идея анархистов – отсутствие государства, «народные коммуны». Поскольку Прудон все же был одним из родоначальников данного течения, он в этом вопросе не всегда был последователен. Более того, сегодня многие анархисты хвалят Прудона как одного из важнейших теоретиков движения, однако, видимо, забывают, какие именно взгляды тот пропагандировал.
Например, в книге «О справедливости» Прудон заявляет следующее:
«Допуская к исполнению общественных обязанностей женщину, предназначенную природой и супружескими законами к занятиям чисто семейным, мы пятнаем семейную честь, делаем из женщины лицо общественное, провозглашаем смешение полов, общность любви, уничтожение семьи, абсолютизм государства, гражданское рабство и шаткость собственности… Эмансипация может привести только к «порнократическому коммунизму». Уравнение полов влечет за собою общее разложение».
Другой теоретик анархизма, Бакунин, в книге «Государственность и анархия» критиковал Маркса за то, что тот еврей, идеализировал славян, превозносил их, отмечая, что те «по природе» мирный земледельческий народ.
Идеалы анархистов
Все беды, по мнению анархистов, от государства. Если не будет такового, то не будет и централизации, угнетения человека человеком и т. д. К сожалению, рассматривать исторически ситуацию анархисты не желают. К науке, как правило, относятся скептически. Практически все «проекты» анархистов провалились. Это и разного рода коммуны, и народные банки, которые либо напоминали первобытный обмен, либо финансовую пирамиду. Анархисты не понимали, как работает капиталистическая экономика и что такое способ производства.
В плане философии они предпочитали редукционизм и идеализм, когда все объясняется природой человека или «волей». Чем философия утопичнее и дальше от науки, тем она ближе к подобным группам. Ибо идеал не в будущем, а в прошлом, т. е. догосударственная община считается некий эталоном, к которому нужно стремиться, дабы обрести «свободу». Лица, которые именуют себя анархо-примитивистами, являются наиболее последовательными, поскольку они не только сторонники децентрализации, но еще и мечтают о том, чтобы разрушить индустрию, города и избавиться от «тоталитарных» научных знаний.
Идеал анархистов – «самоуправляемая община». Причем таких общин должно быть очень много, ведь главное – децентрализация. Сразу становится ясно, что использовать многие современные технологии в таких условиях в принципе невозможно, поскольку крупнотоварным производством вряд ли сумеют заниматься все эти самоуправляемые общины разом. Наиболее рациональное решение – просто отказаться от некоторых технологий.
Общины организованы не по научному принципу, а стихийно, где нет авторитетов и все точки зрения равны. Есть плюрализм, прямая демократия и субъективный релятивизм. Перед каждым важным вопросом нужно устраивать голосование, ведь объективной истины нет. Можно ли себе представить, как такие люди могут организовать, скажем, строительство жилого объекта или, допустим, железной дороги?
Вопрос снимается довольно-таки легко. Вот что отвечают анархисты на вопрос о том, существовало ли где-нибудь анархическое общество, которое притом работало:
«Да, тысячи и тысячи таких сообществ. Первый миллион лет или около того все люди были охотниками и собирателями и жили маленькими группами равных, без власти и иерархии. Это были наши предки. Анархическое общество было успешно, иначе никто из нас не смог бы появиться на свет. Государству только несколько тысяч лет, и оно все еще не смогло победить последние анархические сообщества, такие как Сан (бушмены), пигмеи или австралийские аборигены».
Сказанное верно лишь в том случае, если первобытное общество – это что-то вроде того, что показывают в популярных сериалах, мультфильмах или комиксах.
Анархизм против марксизма
Бакунин критикует марксизм:
«Но дело в том, что коммунизм Маркса желает мощной централизации государства, а там, где есть централизация государства, сегодня обязательно должен иметься Центральный банк государства, а там где подобный банк существует, паразитическая нация евреев, спекулирующая на работе народа, всегда найдёт средства к существованию…» («Личные отношения с Марксом»).
Если упустить некорректные замечания по поводу национальной принадлежности, все же главная претензия в том, что марксисты ратуют за централизацию как прогрессивную меру. Бухарин верно сформулировал суть конфликта:
«Итак, будущее общество есть общество внегосударственной организации. Различие между марксистами вовсе не в том, что марксисты – государственники, а анархисты – антигосударственны, как это утверждают многие. Действительное различие во взглядах на будущую структуру состоит в том, что общественное хозяйство социалистов вытекает из тенденций к концентрации и централизации, являющихся неизбежными спутниками развития производительных сил, есть хозяйство централизованное и технически совершенное, в то время как хозяйственная утопия децентрализаторов-анархистов возвращает нас к докапиталистическим формам и делает невозможным какой бы то ни было экономический прогресс» (Н.И. Бухарин. К теории империалистического государства).
Когда речь заходит о диктатуре пролетариата, анархисты, естественно, выступают против. Причина здесь такая: пролетариат, который берет власть и подчиняет государство своим интересам, фактически сам становится эксплуататором. Чтобы этого избежать, надо вообще после взятия власти отказаться от всякого принуждения любой личности. Т. е. даже защищать государство централизованно в интересах угнетенного класса не нужно. А то, что есть враждебное окружение, неважно.
Теоретически это обосновал опять же Бакунин:
«Свобода человека состоит единственно в том, что он повинуется естественным законам, потому что он сам признает их таковыми, а не потому, что они были ему внешне навязаны какой-либо посторонней волей — божественной или человеческой, коллективной или индивидуальной» (Бакунин М. Бог и государство).
По всей видимости, если подходить к ситуации так, нужно просто надеяться на стихию, что все образуется само собой. Нужны ли в таких условиях, скажем, социальные институты, характерные для развитого общества, или все можно реализовать в рамках первобытных отношений? Тут проблема в том, что очень часто вопросы подобного толка снимаются словами «свобода», «справедливость» или «естественные законы».
Важно заметить, что если прочитать труды современных анархистов, то практически все подобные положения в целом сохраняются. В частности, имеет место агитация за мелкое товарное производство, поскольку крупное наносит непоправимый вред окружающей среде. Следовательно, нужно восстановить аграрное общество, которое без государства по какой-то причине будет обязательно антиавторитарным.
Интересно, каким будет общество, где отсутствуют современные технологии (в том числе медицинские разработки) при тех условиях, что мы имеем в XXI веке, когда есть жесткое разделение труда между группами стран. И изменить положение в целом возможно именно при помощи рациональной организации, когда вместо товарного производства появляется плановое, цель которого обеспечить материальные потребности общества в целом, а не гнаться за максимальной прибылью и накоплением капитала.
Есть анархисты, которые заявляют, что все-таки идеал – будущее, но не прошлое. Они предполагают, что производство в анархическом обществе возможно. Это будут осуществлять люди на основе самоуправления, тоже без авторитетов. Есть, значит, заводы, где производят средства производства, есть заводы, где производится иная продукция.
Известно, что для того, чтобы произвести сложное техническое оборудование, нужна именно централизованная работа, когда есть план, установленный инженерами и другими специалистами на основании, например, статистических данных. Тут же получается, что есть много заводов, где производят то, что хотят, тогда, когда вздумается. И главное, решается все голосованием, в котором могут участвовать некомпетентные люди.
Тут нельзя говорить о порядке. И как анархисты планируют сделать самодостаточной отдельную коммуну? Одна коммуна будет производить и компьютеры, и средства связи? Там будет станкостроение, машиностроение и т. д. и т. п. В общем, чудесным образом вся модель общества будет сама по себе воспроизводиться в небольшой коммуне. Это было бы возможно, если бы компьютеры и машины росли на деревьях. Так что при таком раскладе большинство коммун, вероятно, не смогут построить даже дом из-за отсутствия необходимых материалов. Не говоря уже об организации коммунального хозяйства, которое тоже нуждается в централизме.
Практика
От теории перейдем к практике. В первую очередь нужно учитывать одну интересную особенность большей части анархистов. Они в принципе обычно не занимаются политической борьбой, обходят ее стороной, надеясь на то, что власть сама собой придет к ним. Верить в такое очень удобно, особенно если разделять идеалистические концепции, идеологи которых утверждают, что анархия – «естественное состояние человека», к которому он сам и придет в любом случае.
Пожалуй, наиболее ярко проявили себя анархисты во времена Парижской коммуны, поскольку на самом деле именно там у этих людей была реальная власть. Что же там происходило? Во-первых, полная хозяйственная неразбериха. Дело в том, что есть враждебное окружение, которое хочет уничтожить коммуну, нужно как-то бороться, а не с ходу начинать строительство нового общества.
Было бы разумным национализировать банки и промышленные предприятия, как предлагали некоторые революционеры, однако активнее всех именно анархисты (прудонисты) возражали против этого. Именно они во многом стали, с одной стороны, источником неразберихи, а с другой, они были защитниками прав эксплуататоров и прав собственности. Конечно, нельзя сказать, что в коммуне были одни анархисты, но если смотреть шире, то в основном там присутствовали именно мелкобуржуазные течения.
В армии стали практиковать «партизанщину», постоянную сменяемость командования, устраивали публичные обсуждения всех тактических вопросов. Т. е. к таким вопросам допустили людей некомпетентных, а их голос равнялся голосу специалистов. В таких условиях провал был обеспечен.
В скором времени военным делегатом Коммуны стал бакунист Клюзере, который до этого провалил свою задачу в Лионе. Естественно, противник централизации тут же устроил максимальную децентрализацию армии, насколько это вообще было возможно. За провалами шел провал, а анархист Клюзере с каждым днем только усугублял ситуацию. Данный деятель вообще оказался профнепригоден, а солдаты при такой организации ему ничего не докладывали. Со стороны революционеров, которые хотели защитить коммуну, звучала критика, но анархисты уверяли, что уже все достигнуто, и в скором времени анархия наверняка восторжествует.
Член коммуны Авриаль отмечал:
«Национальная гвардия неорганизована… никто ею не командует; то и дело поступают приказы и контрприказы; она не знает, кому она должна подчиняться… у нее нет ни шинелей, ни обуви, ни брюк… ее оставляют на две недели в траншеях, кормят исключительно солониной, что ведет к заболеваниям».
Спустя какое-то время анархистов, конечно, выгнали за провалы, но люди, которые возглавили армию, уже не сумели исправить положение. Делегат коммуны Россель говорил, что «не способен нести далее ответственность там, где все рассуждают и никто не хочет повиноваться».
В ответ на попытку исправить ситуацию анархисты выпускают манифест:
«Довольно милитаризма, довольно штабных военных…! Место народу, бойцам с голыми руками!.. Народ ничего не понимает в искусных маневрах, но, имея ружья и мостовую под ногами, он не боится никаких стратегов монархической школы».
Анархистов в той конкретной ситуации действительно можно было назвать врагами народа. Они занимались дезорганизацией не только армии, но в города, инфраструктуры. В ту пору, когда у Коммуны уже не оставалось никаких шансов, анархисты продолжали говорить о том, что нужно отменить все авторитеты. Нужно самоуправление «здесь и сейчас», а то, что рядом расположилось враждебное окружение, готовое уничтожить Коммуну, их почти не волновало.
Они искренне полагали, что коммуна – это пример для всех стран, которые в скором времени, глядя на анархистов, тоже сами скинут с себя цепи. Главной ошибкой коммунаров Маркс считал отказ от похода на Версаль, пока был шанс победить реакционеров. Коммунары предпочли просто «решать местные вопросы». Враги становились сильнее и в итоге ударом победили. Не стоит забывать, что после ликвидации коммуны имела место «кровавая неделя», когда несколько десятков тысяч человек просто истребили без суда.
Анархисты сильно помогли реакции, поскольку не боролись с контрреволюцией даже у себя в области и отказались от «карательных органов». Вражеских агентов в городе было очень много.
В плане организации прудонисты решили воспользоваться теоретическими наработками учителя. Вместо того чтобы организовать социальные программы в городе, они устроили некий «свободный ломбард», где за ценности рабочим выдавали жалкие гроши. К слову, всего за пару месяцев прудонисты сумели собрать ценностей на 180 млн франков. А расходы на руководство этого ломбарда, по задумке авторов, должны были составить 960 тыс. франков в год.
Что же закладывали рабочие? В основном инструменты и предметы первой необходимости, иногда даже станки. Когда стало ясно, что эта ростовщическая контора попросту обобрала весь народ, стали говорить о ее ликвидации. Однако член Коммуны Журд сказал: «Уничтожить ломбард значит посягнуть на [частную] собственность» (Протоколы Парижской Коммуны. Т. I. С. 256.).
Неудивительно, что рабочие разочаровались в Коммуне. Никаких особых социальных завоеваний она не достигла. Революционное правительство даже отказалось от идеи установить 8-часовой рабочий день. Интересно, что отдельные современные историки хвалят коммунаров за то, что те «взяли на себя функции посредников между трудом и капиталом» и пошли «на конструктивные формы экономического соревнования с капиталом, а не насильственное его уничтожение» (Исаев А.К., Шубин А.В. Демократический социализм — будущее России. М., 1995. С. 18–20.).
Классики марксизма с самого начала дали верную оценку ситуации. Энгельс очень кратко сформулировал, почему Коммуна пала:
«Именно недостаток централизации и авторитета стоил жизни Коммуне». Народник Лавров заметил, что Коммуна «объявила «социальное возрождение», но не попыталась даже осуществить его. Она объявила «конец старого правительственного и клерикального мира, конец милитаризма, чиновничества, эксплуатации, биржевой игры, конец монополий и привилегий», но не сделала ни одного решительного шага к их концу. Она поставила программу социальной революции, но не решилась выполнить этой программы».
Мелкобуржуазные идеи частично реализовывались и в самом начале пролетарской революции 1917 года, когда опасных преступников вроде Краснова отпускали под честное слово, когда организовывали самоуправление в условиях тотальной разрухи и гражданской войны, чуть ли не упразднили тюрьмы и судебные органы. Эти идеи стоили очень дорого революции. Определенные подвижки и успехи начались только после того, как от них отказались, когда стали последовательно проводить политику большевистской партии.
Анархисты во времена гражданской войны иногда выступали на стороне большевиков, а иногда против. Тот же Махно вообще не понимал, что нужно делать в сложившейся ситуации. Например, когда у группировки анархистов появилась возможность взять под контроль город Екатеринослав, они просто не сумели ничего там устроить, заявляя рабочим, что нужно самим организовывать производство и налаживать обмен неизвестно как и с кем. Инфраструктура в итоге очень быстро начала разваливаться. Со временем из-за нехватки огнестрельного оружия, которое не растет в поле, анархисты даже стали обращаться к своим врагам.
Впрочем, Махно, в отличие от анархистов коммуны, все-таки сложно назвать таким уж противником авторитаризма. Сам по себе он был вполне авторитарен. Другое дело, что он пытался закрепить силой отсталость и невежество. Со временем появились даже денежные знаки с изображением Махно. Власть его была почти абсолютной, а все партии и организации находились под запретом. Население должно было повиноваться анархистам, а несогласных просто физически уничтожали.
В Испании анархисты сумели во многом повторить путь Махно, но они еще создавали некие «коллективы», где по факту организовали вполне себе мелкобуржуазное производство в своих интересах. Коллективное принятие решений если и было, то только среди лидеров движения. Такая власть долго продержаться не могла и население отвернулось от революции.
Еще можно вспомнить Мао Цзэдуна. Многие сразу скажут, что сравнение некорректное, поскольку тот не являлся анархистом. Однако важно заметить, что Мао придерживался не вполне марксистских взглядов. Скорее, мелкобуржуазных. По вопросам тактики он был скорее ближе к народникам, чем к марксистам. И особенно это отразилось на вопросе о централизации. Марксисты всегда выступали за централизацию, поскольку в таком случае разумное планирование способно обеспечить материальные потребности всего общества. Мао же в этом смысле радикально отличался от марксистов, поскольку в самом начале выступал за децентрализацию.
В конце 50-х годов в Китае была выдвинута идея создать «народные коммуны», которые децентрализованы и полностью себя обеспечивают. Там должны одновременно заниматься и сельским хозяйством, и промышленностью. Мол, государство «отмирает» таким образом. Что же получилось на деле? Крестьяне не только пахали, но и плавили чугун в самодельных домнах, эксплуатацию довели до предела.
В ходе эксперимента за очень короткий срок погибло около 30 млн человек. Эксперимент продолжался всего несколько лет, и уже в начале 60-х от проекта отказались. Но опять же, до сих пор есть люди, которые идеализируют подобную модель.
Возможно, «народным коммунам» в Китае помешало то, что они не были полностью свободными, не принимали решение на основании мнения вообще всех по любому вопросу? Вероятно, так и думают некоторые современные анархисты.
Несмотря ни на что, анархизм не изжит. В ходе неолиберальных реформ анархистов становится все больше. Для представителей господствующего класса даже хорошо, если значительная часть протестующих встанет на сторону подобных мелкобуржуазных течений, поскольку в действительности никакой угрозы капитализму они не представляют, что и подтверждает история.
