Наверное, финальная статья из серии о китайской эмиграции далась нам сложнее всего ввиду неопределенности и широты ее «сокровища» – самих хуацяо. Если первые два «сокровища» однозначны – пресса/СМИ и образование – то о зарубежных китайцах можно рассказывать с множества позиций: исторической, социальной, экономической, политической, культурной и т.д. Политическую жизнь зарубежных китайцев мы отразили в истории прессы хуацяо, где также частично затронули историю китайской эмиграции в Юго-Восточную Азию и США, культурная же жизнь была в полной мере представлена статьей об образовании. Недостаточно раскрытыми или вовсе не затронутыми осталась история расселения китайцев по ближнему и впоследствии дальнему зарубежью, их социальная формация и традиции экономических отношений. Именно на этих темах будет сфокусировано внимание в данной статье, по ходу которой мы попытаемся выразить образ мышления хуацяо и место эмиграции в китайской цивилизации.
Хотя, как мы не раз указывали в предыдущих статьях, массовая эмиграция из Китая началась после захвата Минской империи маньчжурами, хуацяо начали появляться еще в начале первого тысячелетия – после падения Империи Хань. Любые крупные исторические коллизии: падения империй, смены династий, приходы тиранов или слабовольных правителей, набеги варваров, которыми была полна китайская история – в той или иной степени влияли на формирование хуацяо – всегда находились притесняемые, несогласные, страждущие в поисках лучшей жизни или рискнувшие попытать удачу, которые покидали Китай и оседали на чужих землях.
Историю китайской эмиграции можно разделить на четыре этапа. Первый этап относится к древнему Китаю империи Цинь, его можно назвать полумифическим-полулегендарным. Первый китайский император Цинь Шихуанди (259 – 210 гг. до н.э.), опьяненный желанием найти эликсир бессмертия, отправил придворного гадателя Сюй Фу в экспедицию за волшебным зельем к горе Пэнлай – одной из трех священных гор-островов, пристанищу бессмертных, которая предположительно располагалась в Восточно-Китайском море. Этот эпизод был описан знаменитым ханьским историографом Сыма Цянем (145 – 86 гг. до н.э.) в «Исторических записках». Вторая экспедиция Сюй Фу оказалась последней – после нее гадатель уже не возвращался. Существует предание, что Сюй Фу в итоге прибыл в Японию, которая могла показаться гадателю именно тем самым священным островом-горой Пэнлай, поэтому там он и остался. Сюй Фу привез с собой разнообразные технологии, растения, используемые в китайской медицине и др., из-за чего японцы начали поклоняться ему как богу медицины, земледелия и шёлка. Экспедиция Сюй Фу состояла из «60 кораблей, с командой из 5000 матросов, на кораблях было 3000 девочек и мальчиков», как было указало в «Исторических записках». Именно эти матросы и дети, согласно легенде, стали первыми хуацяо. Стоит отметить, что в некоторой степени и саму Японию можно считать первым государством китайской эмиграции, ассимилировавшейся с местными племенами. Необходимо отметить, что в ханьский период (II в. до н.э. – III в. н.э.) Китай захватывает Корею, где также оседали китайцы – далекие предки современных корейских хуацяо.
Уже лучше задокументированный, имеющий большее фактическое основание, второй этап приходится на Танскую и Сунскую империи (VII – XIII вв.). Золотое время китайской истории, самые крупные, богатые и развитые империи на всем земном шаре – китайская эмиграция этого этапа преимущественно была положительной, то есть она состояла из искателей приключений, желавших быстро обогатиться на землях бедных и неразвитых по сравнению с Китаем народов и государств. Китайские эмигранты в основном выходили из торговцев, желавших осесть в прибыльных для торговли местах, к которым относились неразвитые в тот период территории современного Вьетнама, Малайзии, Индонезии, Таиланда, Филиппин и т.д. Но также такой эмиграции китайцев в страны Юго-Восточной Азии способствовал распад царства Наньчжао (南诏), располагавшегося в XIII – X вв. на территории современной юго-западной провинции Китая Юньнань. После распада Наньчжао, часть народа бай (白族), основавшего это царство, мигрировало в Китай, а часть – в Юго-Восточную Азию, дав там основу множеству государственных образований.
Третий этап датируется XIV – XVII вв., когда после векового владычества монголов в Китае была создана империя Мин, и торговые связи Китая с Юго-Восточной Азией, Индией и Африкой вновь возобновились. Новый эмиграционный поток, направленный в Юго-Восточную и Южную Азию, состоит в основном из торговцев, которые активно строят порты и занимают видное положение среди местных жителей. Третий этап по своим чертам очень похож на второй – торговцы так же занимали теплые места на побережьях Юго-Восточной Азии.
Четвертый этап в корне отличается от предыдущих двух, которые были положительными и преимущественно основывались на торговле – эмиграция чаще всего была добровольной и исходила из желания разбогатеть. Ослабевшая и прогнившая минская государственная машина не смогла удержать маньчжурских захватчиков и, пойдя с ними на сделку для борьбы с восставшими крестьянами, по сути, предала Китай и отдала его во власть маньчжуров. Весь Цинский Китай и период Китайской республики вплоть до основания КНР в 1949 г. – вот четвертый и, наверное, самый трагический этап истории хуацяо. Маньчжуры во время своего правления установили крайне реакционный режим, который характеризовало прямое угнетение китайского населения. Китайцы не могли занимать высокие государственные посты (этот принцип смягчился ближе к закату Цинской империи – наиболее лояльные к маньчжурам китайцы могли получать высокие звания и т.д.), все этнические ханьцы были обязаны носить косички, которые постыдно выделяли их среди толпы, нет смысла и говорить об отношении маньчжуров к китайским крестьянам, миллионы которых умерли при маньчжурском владычестве. Хотя маньчжуры и попытались оседлать конфуцианскую философию, что выразилось в политике императора Канси (1654 – 1722 гг.), выпустившего «Мудрые предначертания и всеобъемлющие наставления» (聖諭廣訓; шэн юй гуан сюнь) – некое преобразование конфуцианских идей, которое использовалось маньчжурами исключительно в качестве бюрократического инструмента. О каком-либо национальном самосознании китайцев, которым были наполнены произведения Конфуция, говорить не приходилось.
Многие сторонники минской власти и просто китайские патриоты сначала пытались, сосредоточив свои силы на юге Китая, организовать восстание (таких было немало). Однако они были вытеснены маньчжурскими войсками, многим из них пришлось отступать в страны Юго-Восточной Азии. Там они чаще всего организовывали тайные общества, как и в южных китайских провинциях, где силы сопротивления уже в ХХ в. сыграли важную роль в Синьхайской революции. Большинство из эмигрирующих были выходцами из южного Китая, что во многом отразилось на особенностях их общинности. Еще одна крупная волна массовой эмиграции из южного Китая произошла во время и после опиумных войн, из-за которых миллионы китайцев были вынуждены покинуть Родину. Так как такая эмиграция часто носила антиманьчжурский характер, и тайные сообщества в первую очередь оставались тайными из-за политических взглядов – националистические настроения во многом распространялись именно из среды хуацяо. Эти настроения сыграли на руку Китаю во время подготовки и осуществления революции и народно-освободительной войны, но одновременно они пагубно сказались в последующей гражданской войне. Китайская эмиграция, например, активно помогала Китаю в борьбе с японцами. Так, после Цзинаньского инцидента 1928 г., в ходе которого японцы убили более 6 тыс. китайских солдат, хуацяо Юго-Восточной Азии, как и правительство Китайской республики, бойкотировали японские товары. Уже в Японо-Китайской войне заморские китайцы финансово поддерживали гоминьдан. Помощь хуацяо не ограничивалась только войной: эмиграция помогала бороться с наводнением 1931 г. на Юге Китая – самым крупным стихийным бедствием в истории человечества, в котором погибли до 4 млн. человек.
С другой стороны, силы правого гоминьдана под руководством Чан Кайши в полной мере выражали националистические идеи, и хуацяо Юго-Восточной Азии в гражданской войне помогали гоминьдану в борьбе с Коммунистической партией Китая. Националистические настроения китайской эмиграции в Юго-Восточной Азии так и остались доминирующими, что всегда являлось камнем преткновения коммунистов и хуацяо.
В четвертом периоде истории хуацяо отчетливо выразилась социальная природа китайской эмиграции, которая во многом ясно видна и сегодня. В изучении общины хуацяо нам очень помог замечательный советский востоковед С.Р. Лайнгер, работы которого посвящены социальной организации китайской эмиграции в Юго-Восточной Азии и Японии. Эти работы основаны на исследованиях японских синологов, которых, наверное, можно назвать лучшими китаистами после самих китайцев – хотя бы потому, что история японской синологиии вторая по продолжительности после китайской.
Для начала необходимо повторить правило, которое мы сформулировали в предыдущих статьях: «Хуацяо в представлении самих китайцев – это соотечественники, которые по определенным причинам были вынуждены покинуть Родину, и именно «три сокровища» должны помогать китайским эмигрантам сохранять Китай за рубежом. То есть пресса, сообщающая новости о Китае, традиционные школы, в которых сохраняются основы классического китайского образования, и общины хуацяо, представляющие собой большие семьи – все это позволяет эмигрантам сохранять свои связи с Родиной». А раз хуацяо пытаются сохранить Китай даже за рубежом, то и социальные формы китайской эмиграции в точности (насколько это возможно) повторяют китайские общинные традиции.
Хуацяо делятся на баны (от слова 帮 – группа, община, землячество; основное значение 帮 – помогать, т.е. уже на языковом уровне взаимопомощь является неотъемлемым элементом общины). Изначально баны основывались на кровнородственных связях. Кровные связи распространялись по клановому принципу на дальних родственников, тем самым расширяя сам бан. Так, многие баны расширялись путем принятия однофамильцев, что на деле, конечно, часто не соответствовало реальности: в знаменитом китайском труде для заучивания иероглифов «Сто фамилий» (百家姓, бай цзя син), насчитывается немногим больше пятисот фамилий, поэтому носители одной фамилии запросто могли проживать в разных концах Китая и не быть родственниками. Конечно, для подтверждения родственных связей почти за каждой фамилией стоял реальный или легендарный родственник. Например, носители фамилии Линь (林) из южного Китая считают своим предком Мацзу (妈祖) – девушку из Фуцзяня, родившуюся в эпоху Сун в рыбацкой семье, впоследствии ставшую богиней-покровительницей мореходов. Ее статуи можно часто встретить в портах на Юге Китая. Один из храмов Мацзу располагается в китайской общине фамилии Линь в малайском Пенанге – «Храм девяти драконов» (九龙堂; цзю лун тан). Следуя за фамильным родством, баны расширяются до родства земельного и профессионального. Так, фамильные связи укрепляются и множатся связями территориальными, а последние – профессиональными, ведь исходя из окружающих условий провинции или уезда, происходят и основные профессиональные деления. Территориальные баны или, проще говоря, землячества формируются путем объединения двух или более фамилий. В них выстраивается жесткая иерархия, столь свойственная классической китайской общине. Иерархия проявляется в деятельности бана, связанной с происхождением фамилий. Так как хуацяо четвертого этапа, как мы указывали, в основном исходят с Юга Китая, мы в общих чертах представим такое иерархическое деление по южным провинциям. Низшие позиции в банах почти всегда занимали гуандунцы, хакка и хайнаньцы. Так как Гуандун представляет собой в основном поля и равнины, то жители этой провинции в хуацяо занимались сельских хозяйством, ремеслами, работали на рудниках, в лучшим случае – поварами. Хакка жили в гористой местности, поэтому они преимущественно занимались лишь физическим трудом. Хайнаньцы почти всегда работали лодочниками, но есть и забавная черта, связанная с профессиональным делением: почти половина парикмахерских Юго-Восточной Азии ко второй половине ХХ в. принадлежала хайнаньцам. Высшие ступени в иерархии обычно занимали фуцзяньцы – известные торговцы и мореплаватели, владельцы банков, и чаочжоусцы (по названию города Чаочжоу 潮州市 провинции Гуандун – центра морской торговли) – одни из самых привилегированных заморских китайцев, которых иногда зовут «королевскими китайцами» (Royal Chinese): они в основном занимают главные управляющие посты, торгуют рисом, вином, солью и рыбой. Профессиональные гильдии обычно образуются из двух фамилий одной провинции, но часто встречаются и объединения двух территориальных делений, где главную роль занимают фуцзяньцы и чаочжоусцы. Конечно, в последнее время такого жесткого деления по родам и провинциям уже нет, но в некоторой степени иерархия все еще сохраняется.
Изначально, как мы говорили выше, многие землячества хуацяо четвертого этапа происходили из тайных сообществ, которым для выживания приходилось вести нелегальную деятельность: заниматься рэкетом, грабежом, торговлей наркотиками и даже убийствами. Часть тайных сообществ продолжили преступную деятельность, подобно всем известной Триаде[1], однако большинство из этих сообществ пыталось, подобно заморским китайцам, эмигрировавшим в предыдущие этапы, создать общину, облагородив ее, войдя в нормальные отношения с местными властями и занимаясь легальной деятельностью. Зачастую китайские эмигранты были настолько ловкими, что им даже удавалось на выгодных условиях сотрудничать с западными колонистами, нахлынувшими в Юго-Восточную Азию в XVII – XVIII вв. Так, основатели крупного клуба гуандунцев в Сингапуре – создатели нинъянского и чжуншаньского землячеств – были в свите Стэмфорда Раффлза (Thomas Stamford Bingley Raffles; 1781 – 1826 гг.) – «отца» современного Сингапура. Благодаря этому гуандунский клуб играет важную роль в Сингапуре и по сей день.
Центральное место в любом хуацяо играет клуб землячества – хуэйгуань (会馆). Также важное место в общине занимает школа, о чем мы подробно писали в статье об образовании хуацяо. Немаловажное место занимали и храмы, вокруг которых часто росли общины хуацяо – как, например, в случае с «Храмом девяти драконов», описанном нами выше. Если объединения по кровному, фамильному, территориальному и профессиональному признакам были еще свойственны традиционной китайской общине, то в 1906 г. землячества Сингапура и Малайзии объединились и основали «Главную китайскую торговую палату» – незнакомое для феодального цинского Китая объединение, главенствовавшее над банами. Позднее, уже после окончания Второй мировой войны, в Юго-Восточной Азии было основывано «Китайское землячество», объединившее все крупные баны и землячества Юго-Восточной Азии.
Китайская эмиграция раньше материкового Китая начала перенимать буржуазные черты и развиваться в сторону капитализма, что вкупе с националистическими настроениями создавало гремучую смесь. Однако несмотря на быстрое развитие капитализма в хуацяо, определенные традиции экономических отношений, свойственные еще древним китайцам, сохранились и продолжают практиковаться. Например, многие кредиты и займы выдавались на беспроцентной основе, а договорённости часто не подкреплялись никакой документацией и подписями: считалось, что нарушившего устную договоренность ожидало еще большее наказание и презрение в общине, что было равносильно изгнанию. Некоторые виды займов, которые существовали еще в средневековом Китае, практиковались хуацяо и в ХХ в. Вот один из знаменитых видов такого займа – яохуэй (摇会; от слова 摇 – трясти кубики): в займе участвует разное количество человек, для примера возьмем шесть человек; шестеро бросают кости, первым заем на год получает организатор игры – все участники собирают необходимую сумму и сдают деньги в складчину, часть из этих денег идет организатору; затем из складчины выдается сумма для игрока, у которого выпала первая кость – и так по порядку все шесть человек получают заем сроком на шесть лет. Правила этой игры меняются в зависимости от ситуации, также могут меняться временные рамки – заем может выдаваться на полгода или меньше, если число участников большое.
Семейные связи играют большое значение в предпринимательской деятельности хуацяо. Так, родной бан часто выдает крупные кредиты для открытия бизнеса молодым энтузиастам, а члены землячества занимают служебные должности в новом предприятии, что помогает экономить на зарплатах. Если фирма торговая, влиятельные члены бана становятся главными партнерами зарождающегося предприятия. Многие современные миллионеры из хуацяо во многом обязаны родственникам и бану, и считают своим долгом помогать молодым предпринимателям землячества.
Как вы могли заметить, в данной статье мы не затрагиваем хуацяо Северной Америки и Западной Европы. Это объясняется тем, что сильная и четкая социальная организация у заморских китайцев возникает там, где они находятся если не на более высоком, то на равном положении с местным населением, что мы могли наблюдать в Юго-Восточной Азии. В США же положение китайской эмиграции было практически рабским, и ни о каком равенстве речи не шло. Подвалы и тесные комнатки Сан-Франциско и Нью-Йорка, где проживали китайцы, нельзя даже и сравнивать с крупными китайскими храмами, которыми полна Юго-Восточная Азия.
Сегодня хуацяо играют важную роль в жизни КНР. Небывалым экономическим ростом последних десяти лет Китай во многом обязан эмиграции, вклад которой составляет 80% от всех иностранных инвестиций в китайскую экономику. После основания КНР больше не наблюдается таких крупных эмиграционных оттоков – разве что после выступлений на Тяньаньмэнь определенная часть китайской интеллигенции покинула КНР, но их число часто преувеличивается в западной прессе, а их значение и роль из-за взглядов и политической позиции для Китая неизмеримо малы. Сегодня же мы наблюдаем противоположное явление – возвращение эмигрантских семей обратно в Китай, которое называется цяоцзюань (侨眷).
Хуацяо раньше Китая начали практиковать и развивать капиталистические отношения. Но одновременно хуацяо и по сей день стараются сохранять свою национальную идентичность, ведь они всегда находятся в окружении незнакомой и чужой среды и культуры, что вынуждает их еще больше ограждаться от нее. Хуацяо стараются построить свой Китай на чужой земле, но это не значит, что они потеряли чувства к своей Родине – это выделяет их на фоне всех других эмигрантских общин. Хуацяо становятся одним из интереснейших культурных и социальных феноменов XXI в., ведь на фоне всеобщей глобализации они сохраняют свою национальную основу. Это не отменяет множества проблем с новым поколением китайской эмиграции, особенно заметных в США и Канаде, когда молодые китайцы отказываются учить родной китайский язык, выбирая более простой и окружающий их английский. Но тот факт, что эта проблема остро ставится не только хуацяо, но и самим Китаем, означает, что ее пытаются решать. Именно для ее решения СМИ КНР активно вещают на китайском языке на весь земной шар, а китайское правительство повсеместно открывает школы китайского языка и популяризирует Китай во всем мире.
[1] Антиманьчжурское тайное общество второй половины XVII в.
