С тех пор как в России перестали верить в науку, основой представлений об устройстве общества стала конспирология, а методологической основой ее российского варианта — концепция “управляемого хаоса”.
Как и многое другое, эту идею наши аналитики позаимствовали на Западе, где она периодически всплывает в сочинениях как левых, так и правых радикалов. При этом парадоксальным образом, у нас такие взгляды проповедуют преимущественно охранители и консерваторы. Однако тиражируемая масс-медиа и повторяемая снова и снова на тысячу ладов эта идея сделалась настолько общим местом массового сознания, захватив даже воображение некоторых левых, что под её влиянием оказались политики и аналитики самого разного идейного толка.
Концепция предельно проста: Соединенные Штаты Америки, находясь в кризисе, пытаются компенсировать ослабление своих позиций дестабилизируя весь остальной мир. Сея повсюду хаос, американцы, однако, каким-то чудесным образом неизменно сохраняют контроль над ситуацией, благодаря чему могут продолжать дестабилизировать все те страны, которые уже и так дестабилизированы.
Поскольку идеология “управляемого хаоса” в российском своем изводе является преимущественно охранительной, то вполне естественно, что самой опасной формой хаоса и дестабилизации названы именно революции. Причем никакой разницы между организуемыми с помощью политтехнологий спектаклями “цветных революций” и реальными народными восстаниями не предполагается. Скорее наоборот, если в реальной политической жизни “цветные революции” — это попытки загримировать и оформить верхушечный переворот под “народное движение” (создав соответствующую картинку и подогнав в нужное место и время необходимую массовку), то в сознании отечественных конспирологов любые народные движения, наоборот, есть исключительно массовки, за которыми надо непременно искать неких тайных манипуляторов. Иными словами, любые революции — “цветные”.
Подобная интерпретация действительности основывается на конкретных фактах, выстраиваемых в более или менее логичную цепочку: Соединенные Штаты и их союзники периодически поддерживают те или иные революции и перевороты, а мировая обстановка становится из года в год всё менее стабильной. Проблема лишь в том, что эта нестабильность раз от разу усугубляется, создавая всё более серьезные вызовы для Запада и самих США. Справляться с ними Вашингтону становится всё труднее.
Это замечают наиболее проницательные сторонники теории “управляемого хаоса”, вполне резонно указывая, что есть объективные пределы, за которыми ситуация становится неуправляемой. Так, Борис Рожин (Colonel Cassad), известный аналитик, пишущий про украинский конфликт, приходит к выводу, что запустив механизм “управляемого хаоса”, США утратили контроль над процессом. Режимы, созданные при поддержке американцев, оборачиваются против своих хозяев или рушатся, войны и потрясения начинают угрожать непосредственным интересам американских компаний, чувствуется нехватка денег и ресурсов.
Всё именно так и есть. Но хаос как таковой никогда и не был управляемым в том смысле, как это понимали конспирологи. На хаотические процессы можно влиять, порой довольно эффективно, но управлять ими точно и предсказуемо нельзя, иначе это не было бы хаосом.
Сила Вашингтона состояла на протяжении последних лет в том, что у него была внешнеполитическая стратегия, позволявшая до определенного момента не просто сводить к минимуму неприятности, порождаемые нарастающим беспорядком в мировых делах, но и извлекать из него определенные ситуативные выгоды.
Стратегия эта давно известна и сводится к старому доброму “принципу равновесия”, лежавшему в основе внешней политики британской империи. Описать его можно двумя очень простыми формулами. Во-первых, у “империи нет постоянных друзей, а есть постоянные интересы”, во-вторых, “нельзя класть все яйца в одну корзину”. По мере обстоятельств можно менять союзников, поддерживая более сильного и более перспективного, но одновременно заботиться о том, чтобы тот не стал слишком мощным, а его перспективы — чересчур масштабными. Так в XVIII веке Лондон поддерживал Петра Великого против шведов, но когда замаячила вероятность полного российского господства на Балтике, начал проводить политику сдерживания России, защищая Швецию. Если говорить о наших временах, то очень наглядным примером может послужить история с Ливией. Пока Каддафи был силен, Запад во главе с американцами помогал ему давить исламистов, а когда он ослабел, Запад начал поддерживать исламистов, свергающих Каддафи. Ровно такой же сюжет мы наблюдаем в Египте. Сначала помогали Мубараку, боровшемуся против «Братьев-мусульман», но когда стало понятно, кто побеждает, быстро переориентировались на его противников, которых, увы, тоже предали, как только против тех выступили военные.
Подобный оппортунизм внешней политики США стал ответом на кризис конца 1970-х годов. Ранее американские дипломаты и военные в рамках стратегии “сдерживания коммунизма”, делая ставку на тот или иной режим, поддерживали его, как говорится, “до последнего”. Так было во Вьетнаме, Иране и Центральной Америке. Результатом оказалась серия болезненных и унизительных поражений, когда, несмотря на решительную и масштабную поддержку США, пали режимы сайгонских марионеток, персидского шаха и семьи Сомосы в Никарагуа.
Именно после этих провалов в Вашингтон разворачивается в сторону новой более гибкой стратегии, в основе которой лежат принципы, опробованные дипломатами старой доброй Англии.
В новых условиях гибкость внешней политики США обосновывается соединением двух принципов. Во имя борьбы с терроризмом можно поддерживать любой авторитарный и репрессивный режим, но ради продвижения демократии можно помогать и борющимся с этим режимом, включая даже террористов. А поскольку нет ни одной демократической страны (конечно, за пределами западного мира), которую нельзя было бы сделать ещё более демократичной, то нет никаких ограничений в выборе целей и средств.
Тут, впрочем, надо сделать важную оговорку. Современный американский госдепартамент всё же не обладает тем опытом и той дипломатической культурой, которая была всегда характерна для британского foreign office. Внешняя политика британской империи, даже будучи крайне циничной, позволяла ей поддерживать свою репутацию, избегая обвинения в полной беспринципности. Какие бы интриги ни плела тайная дипломатия Лондона, конкретные технические обязательства, взятые перед партнерами, четко соблюдались. Характерный пример можно найти в недавней истории той же Ливии, когда британские поставки вооружений режиму Каддафи продолжались строго по графику в условиях, когда разведка уже вовсю работала над его свержением.
Мало кто мог утверждать, будто британцы его “кинули”, и мало кто решался со своей стороны “кинуть” их. Тем более что в последнем случае наказание было неминуемым.
Современный американский империализм, увы, не имеет столь солидной репутации, и это прекрасно известно его младшим партнерам, которые при каждом удобном случае пытаются проводить собственную политику и плести свои интриги, не слишком оглядываясь на Вашингтон. Да и не имеет нынешняя Америка при всем её технологическом могуществе средств, чтобы всё и везде контролировать. Ведь контроль — это не только деньги и технические средства, но и люди, компетентный персонал, высококлассные аналитики, многолетний, передаваемый из поколения в поколение опыт, налаженные и устойчивые связи. В этом плане нынешний империализм США критически уступает колониальным империям прошлого.
Результатом такого положения дел являются практически непрерывные провалы на всех направлениях мировой политики. Однако в то же время беспринципная гибкость, готовность постоянно менять союзников и затрачивать огромные финансовые средства позволяют Вашингтону регулярно купировать очередные неудачи, создавая иллюзию управляемости, которую наши конспирологи и представляют в виде доктрины “управления хаосом”.
Как долго удастся Вашингтону сохранять хотя бы видимость контроля над мировыми процессами? Вполне возможно, что мы и вправду подошли к некому пределу, за которым самоподдерживающийся и постоянно разрастающийся процесс развития мирового кризиса станет окончательно неконтролируемым. И вполне возможно, что именно события, происходящие сейчас на Украине и в России, окажутся в этом смысле переломными.
