Маятник социал-шовинизма
О социальном шовинизме, разлитом в российском обществе, говорили и писали много. Это тема важная. Разобщенность общества, элитизм и социальный шовинизм, присущий даже значительной части людей критически к власти настроенных и разделяющих оппозиционные взгляды, препятствовал и продолжает препятствовать реорганизации российского государства, его демократизации.
К чему социальный шовинизм приводит, мы видим, но избранным себя ощущать слишком приятно. Приятно взобраться на ступеньку повыше и свысока, исполнившись благородного негодования, рассуждать о поддерживающем «невойну» (или можно уже называть её войной? — я тут основательно запутался, как и в вопросе с талибами – перестали ли они быть запрещенной в РФ организацией и их теперь нужно называть разрешенной в России организацией, или нет, и если всё-таки перестали, то когда это произошло…). В общем, размышлять о быдле, поддерживающем освобождение братского народа, стонущего под игом независимости, приятно и удобно. Во-первых, это утверждает в чувстве собственной исключительности, во-вторых, позволяет переложить ответственность на кого-то ещё.
Вы посмотрите: вот оно это замученное жизнью ничтожество, обремененное тремя неоплаченными кредитами, вечно орущей женой и оравой немытых детей, это же у него из всех радостей только водка, телевизор и величие страны. Что человек так рассуждающий сам может быть для того же телевизора пишет сценарии или снимает рекламные ролики – это не важно, это так – заработок. Между тем именно среди самых бедных граждан России поддержка «спецоперации», по крайней мере на начальном её этапе, была минимальна и именно потому что они и так предельно бедны и имеют основание полагать, что любая движуха насчет освобождения чего-то там где-то там скорее всего не скажется на их благосостоянии положительно. О такой позиции свидетельствовал социальный опрос, публиковавшийся, сколь помню, РБК, который в тоже время показывал, что в целом по больнице, то есть по стране градус милитаризма и поддержки происходящего довольно высок. Да, из тех же наиболее бедных слоёв в большинстве своём рекрутируются и контрактники, которым это помогает улучшить финансовое положение, но их сравнительно мало, большинству находящихся за чертой бедности ничего хорошего происходящее не сулит.
Это самый наглядный пример того, насколько представление о быдле, о темном деградирующем народе, не соответствует действительности. Есть немало политологов, политтехнологов, и прочих людей от управленческой науки и «особ приближенных к императору», считающих, что русский народ, пока он непросвещен, допускать до демократии нельзя, а так как он никогда не будет просвещен, то какая уж тут может быть демократия. Немало элитариев, искренне полагающих, что если дать овце свободу слова, она всё равно будет только блеять (при этом самих себя из числа овец-аборигенов субъекты, разделяющие эту точку зрения, как правило, исключают, присваивая себе, например, звание «хороших русских»).
Социал-шовинизм многогранней, чем это кажется на первый взгляд. Обожествление собственного народа, провозглашение его носителем самых прекрасных черт, всего лучшего и светлого что есть в мире, объявление богоносцем, народом-Христом, его гиперидеализация и т.д. это тоже одно из возможных проявлений, один из первых симптомов зреющего социального шовинизма. Не обязательно, кстати, в этом преклонении перед народом будет присутствовать религиозная составляющая…
Но и по этой логике свободу слова даже самому обожаемому и самому распрекрасному народу давать не стоит: а вдруг он чего ляпнет, что не очень сообразуется с его прекрасностью… Как можно разрушать светлый идеал! Примерно тот же способ мышления обнаруживали во времена борьбы первых феминисток и суфражисток за избирательное право для женщин некоторые консерваторы: женщины, это же такие прекрасные существа и вдруг заниматься политикой? – как можно… Причем гиперидеализация женщины легко сменялась обесцениванием: если конкретная женщина недотягивала до идеала – то фу такой быть, и вообще кто тут в доме хозяин, и ишь разнылась (это в лучшем случае). Несоответствие идеалу воспринимается как гнусный обман и насмешка, как личное оскорбление (и неважно, что человек об этом идеале может и знать не знает).
Самый радикальный пример смены гиперидеализации народа его обесцениванием – немцы в 30-е годы прошлого века. Сначала фюрер уверяет себя, окружающих, членов партии, и весь народ, что самой судьбой прекрасной и великой германской нации уготовано властвовать над миром, а когда несбыточность всех этих фантазий становится очевидна… что ж: нация оказалась недостойной своего вождя, лучшее что могут сделать её представители для фюрера – умереть за него, раз уж больше они ни на что не годны.
Это один из примеров, но не единичный. Самые разные консерваторы от идеализации народа легко переходили к ненависти и с невероятной легкостью соглашались на его уничтожение. Столп российской консервативной мысли К. Леонтьев писал, может и с сожалением, но и с некоторым злорадством отчаяния, что поддавшаяся влиянию Европы Россия в будущем будет уничтожена Китаем, и поделом, так как «не нужна такая Россия». Неплохой подход: России по Леонтьеву лучше не существовать вовсе, чем не соответствовать его личному представлению о том, какой ей следует быть. Я бы, советовал современным консерваторам, многие из которых охотно поднимают Леонтьева на щит, обратить внимание на эти слова: вообще-то, исходя из его логики, Россия сейчас уже безнадежно испорчена и нам всем (и им в том числе) лучше накрыться медным тазом и не дергаться. Консервативный утопизм может быть не менее разрушителен, чем утопизм левый.
У раскачивания на весах: гиперидеализация народа – ненависть и презрение к нему — есть и логичное продолжение: если какой-то объект уж точно не соответствует вашим идеалам, то можно идеализировать что-то другое. Если невозможно быть частью избранного народа, можно быть частью избранного класса, который призван этим народом руководить. Не важно, как вы назовёте это сословие: креативный класс, интеллигенция, житель культурной столицы, да хоть пролетариат… совершенно не важно. Важно, что у вас есть объект для идеализации, а ваша принадлежность к этому классу-сословию-общности позволяет и вам и себя представлять чуточку лучшим, чем вы есть на самом деле. Правда и избранная и старательно идеализированная вами социальная страта может не оправдать ваших надежд, тогда весь ваш праведный обесценивающий гнев обрушится сполна и на неё.
Как это происходит, мы наблюдали в России в начале прошлого века. Весьма показателен здесь сборники «Вехи». Показателен он, в первую очередь, тем, что участвовали в нем преимущественно бывшие марксисты и социал-демократы, разочаровавшиеся в прежних идеалах и ставшие к тому времени в большей или меньшей (но чаще в большей) степени идеалистами. Авторы «Вех» старательно бичуют интеллигенцию, роль которой в их глазах разрослась до невероятных, грандиозных размеров. Нагляднейший пример полного цикла становления социал-шовиниста. Сначала мы обожествляем народ и «логику истории», потом выясняется, что народ какой-то не такой и логика пока куда-то не туда ведет… Но признать недостаточность собственных знаний мы не можем, это как-то унизительно. Зато у нас есть интеллигенты, которые светоч мира, и которым мы тут же начинаем пенять за “человекопоклонство” и “народопоклонство”, то есть вменяя им свой собственный недавний идеализм и не очень замечая, что эта бичуемая интеллигенция такой же плод воображения, такой же конструкт, миф, как и «народобог», в которого эта интеллигенция, якобы склонна верить. Кстати сами представители интеллигенции, жившей одновременно с авторами «Вех», часто не столь уж высоко ставили среду к которой принадлежали, да и народ в целом не переоценивали (почитайте хотя бы Ф.К. Сологуба, между прочем профессионального учителя – человека интеллигентнейшей профессии – как в его описании выглядят те же учителя). Заодно некоторые веховцы призывали интеллигенцию сплотится с государством, почувствовать «мистику государства». Думаю, знай они как «мистика государства» (правда уже советского) развернется всего через пару десятилетий, едва ли им пришло в голову сочинить что-то подобное.
Дела давно минувших дней… не думаю, однако, что логика эволюции мысли современных социал-шовинистов сильно отличалась от той, по которой развивалась мысль их предшественников. Одной из важнейших движущих сил тут оказывается идеализация. Откуда она берется? Почему люди начинают подставлять на место своих соотечественников абстрактное нечто, в которое они охотно верят? Дело не в забитости и обездоленности, как минимум не только в них: в это светлое нечто может верить и вполне сытый политолог или не менее сытый профессор философии. Дело в сильной социальной изоляции, в отсутствии представлений друг о друге у людей, живущих бок о бок. Но как раз этой самой социальной изоляции и способствует социальный шовинизм. Получается самоподдерживающаяся система: социальный шовинизм поддерживает изоляцию разных страт общества, это порождает идеалистические, идеализирующие представления, которые в свою очередь оборачиваются социал-шовинизмом.
В прочем помимо изоляции есть и ещё один крайне значимый для замещения реальности идеальными конструктами фактор: цензура и пропаганда. «Призрачны все свободы, если нет свободы печати…». Это написано ещё в позапрошлом столетии, с тех пор мало что изменилось. Не важно, что именно пропагандируется и во имя чего свобода слова ограничивается. Не обязательно говорить о величии народа и т.д. Можно вещать из всех щелей, что люди братья, можно изо всех сил пичкать сограждан гуманизмом – не важно. В любом случае пропаганда и цензура искажают доступную картину мира. Если постоянно ограничивается доступ к информации, реальная информация легко замещается идеальными, идеализированными конструктами, фантазмами. Почему на излете СССР и после его распада настолько популярны стали всяческие экстрасенсы, маги, оккультисты, почему недавние атеисты сначала, затаив дыхание, смотрели телевизионные сеансы Чумака и Кашпировского, а потом вдруг массово превратились в неофитов самых неожиданных конфессий. Да, в том числе, потому что религия теперь поддерживалась государством и усиленно пропагандировалась, и потому что уже задолго до этого декларация марксистских атеистических убеждений для граждан СССР стала простой, ничего не значащей формальностью. Но дело не только в этом. Дело в том, что само существование цензуры, само ограничение доступа к информации уже искажало представления граждан СССР о реальности, позволяло заменять её идеальными и идеализированными конструкциями. Десятилетия советской цензуры подготовили и приход Кашпировского и вспышку новой религиозности. Пропаганда и цензура отучают мыслить критически, приучают доверять фантазиям и фантастике. Когда эти фантазии разбиваются о быт (что происходит частенько) человеку остаётся только обидится на несоответствие мира его представлениям, остаётся уход в социальную изоляцию и старый-добрый социал-шовинизм.
Маятник продолжает раскачиваться.
Пока существует цензура, во имя каких бы нравственных и светлых целей она не вводилась, будет существовать и порождаемый ею социальный шовинизм. Пока будет, в какой бы то ни было форме, ограничиваться свобода слова, маятник не остановится.
Можно сказать, эволюция господствующих идей от СССР к современной России повторила путь, который столетие назад прошли авторы «Вех».
В случае СССР постсоветской России кризис идеологий был особенно опасен для рационалиного мышления, поскольку утратив (и очень быстро) рациональные основы, уйдя крайне далеко от идей Маркса, советская идеология продолжала имитировать рациональность и научность, присвоив себе название «научного социализма». Кризис идеологии, отождествлявшейся с рациональностью и наукой, подрывал доверие к рациональности вообще. Следующая победившая идеология — идеология неолибирализма тоже прикрывалась рациональностью, её закат (хотя до сих пор её адепты присутствуют во власти), был ещё стремительней, итогом было массовое обнищание, расцвет бандитизма и т.д. Очередной кризис идеологии опять бил по рациональности, создавал почву для всевозможных фантазмов, в том числе, для гиперидеализации народа, его прошлого и т.д. Постепенное ограничение свободы слова, введение цензурных ограничений не допускало возращения к рациональности и эти фантазмы только усиливало.
На самом деле и многие оппозиционеры-либералы, и ура-патриотические консерваторы гораздо ближе друг к другу, чем это кажется: они всего лишь находятся на разных стадиях изменения одной и той же психологической, по сути своей, фантазматической модели. Я, по крайней мере, не удивлюсь, если через несколько лет кто-то из нынешних ура-патриотов скажет вслед за своим предшественником «и не нужна такая Россия». Качнувшись в одну сторону, маятник неизбежно качнется в другую.
Каждый новый взмах этого маятника будет нести новые разрушения, будет всё с большей силой тормозить развитие России.
