Ответ бывшим коллегам
Нынешним летом Институт нового общества опубликовал доклад «Общество без оппозиции: кризис левых в эпоху неолиберализма и после». Основными авторами его были Андрей Коряковцев и Василий Колташов, оба в прошлом авторы «Левой политики» и «Рабкора» (Колташов к тому же был и одним из основателей Института глобализации и социальных движений). Фактически этот доклад представляет попытку суммировать разногласия его авторов не только с командой «Рабкора», с которой они разошлись в конце 2017 года, но и со всеми остальными левыми.
Во времена Интернета нет необходимости в подробном пересказе и цитировании, поскольку любой пользователь сети может сам ознакомиться с докладом, пройдя по ссылке:
Несомненно, левое движение нуждается в критике, тем более, что нынешнее его состояние никак нельзя назвать благоприятным. И попытку разобраться, в чем причина постоянных неудач левых, более чем актуальна. Тем более, что неудачи эти имеют место на фоне растущей социальной напряженности, роста недовольства и поднимающихся волн общественного протеста — как в столицах, так и в регионах.
Другой вопрос — к каким выводам приходят авторы, и насколько эти выводы могут помочь преодолеть констатируемый ими кризис. Именно здесь и начинается самое интересное. И сформулировав свою позицию, авторы доклада толкают остальных участников дискуссии на то, чтобы систематически изложить собственные мысли, описать и обосновать собственную стратегию.
А именно в плане стратегии и возникают главные разногласия.
Доклад начинается с изложения нескольких совершенно верных предпосылок: отсталость и слабость рабочего движения, недееспособность левых, пытающихся механически копировать старые (воображаемые) модели. Повторить историю 1917 года невозможно. К социализму общество не готово, но объективно назрел меркантилистский поворот.
Всё это очевидно и верно. Беда в том, что из из этих посылок делаются не только спорные и политически сомнительные, но совершенно абсурдные в социально-историческом плане выводы.
Если упрощенно изложить ключевую идею доклада, то она сводится к призыву погрузиться в изучение теории и в плане политическом — ничего не делать. Правда, в условиях развивающегося общественного кризиса этот призыв приобретает совершенно иной смысл ибо по сути превращается в неявный, но четко проявляющийся по ходу текста призыв пассивно поддерживать нынешнюю власть, с которой связывается тот самый долгожданный «меркантилистский поворот».
Как увязать это с тем, что на практике власть всё решительнее движется в противоположную сторону? Всё это списывается на раскол в верхах, внутреннюю борьбу. В которой почему-то всё время побеждают «не те» фракции. Однако даже если принять подобное объяснение (раскол и вправду есть, только на самом деле по совершенно другой линии), то всё-таки почему всегда на каждом этапе побеждает именно та тенденция, которая противоположна объективным, как считают авторы, тенденциям развития?
На самом деле социальная политика власти вполне осознанна, логична и последовательна. Колебания и расколы обнаруживаются именно в сфере конкретного административного управления, в кадровых вопросах, в распределении сокращающихся ресурсов между соперничающими группами олигархии и бюрократии, но отнюдь не в спорах о направлении общественного развития.
Да, раскол в верхах есть, но в силу периферийной структуры российского капитализма нет ни одной серьезной и влиятельной фракции отечественной буржуазии, которая была бы заинтересована в неомеркантилизме или не несла бы очень серьезного ущерба (риска) от такого поворота. Отдельные люди и небольшие, маргинальные (внутри буржуазии) группы, конечно, есть, но это не меняет картину.
Реально в защите внутреннего рынка, реиндустриализации, оживлении экономики густонаселенных регионов и в развитии общенациональной инфраструктуры заинтересованы только трудящиеся — в широком смысле, включая мелкий бизнес, низовую бюрократию и другие «не совсем пролетарские», с точки зрения левых, группы населения. Поэтому и поворот к меркантилизму может случиться лишь в условиях прихода к власти левого правительства. Иными словами, меркантилизм и (реформистский) социализм мы можем получить только «в одной упаковке». И не последовательно, а вместе или никак. Другое дело, что реформистский (частичный) социализм будет весьма далек от того, о чем мечтают наши левые радикалы. И возможное левое правительство, если и когда оно возникнет, будет весьма далеко от представлений левых идеологов о классовой однородности и идейной «чистоте».
Но иного, кроме частичного, поэтапного перехода в глобальной системе быть не может. Без политического разгрома всего нынешнего правящего класса или по крайней мере его олигархической верхушки поворота быть не может. Да, разгром олигархии произойдет не столько под воздействием политических протестов и борьбы левых, сколько в силу объективного нарастания кризиса (в том числе институционального, управленческого и т. д.), но принципиально важно, будут ли левые в качестве политического субъекта в процессе участвовать.
Да, рабочий класс слаб и несознателен. Но он не может «сначала» стать сознательным и сильным, а потом втянуться в политику. Он может стать сильным и сознательным только через участие в политике. И если его не тянем мы, его потянут другие, что отнюдь не ускорит обретение сознательности и самостоятельности.
В условиях, когда подавляющее большинство наемных работников в России это уже не рабочие крупных промышленных предприятий, трудящиеся и думают и действуют иначе, чем в годы расцвета индустриального капитализма. Изменилась не только социальная структура, но и массовая психология. Классовые противоречия никуда не делись, но выражаются они иначе. И в условиях распыленности и социальной неоднородности мира труда именно объединяющее политическое действие, причем с широкими лозунгами и конкретными, выполнимыми («популистскими») требованиями является фактором социальной консолидации.
И тут мы сталкиваемся с ужасающим заблуждением, которое, кстати, является общим для авторов доклада и для многих из критикуемых ими радикалов. И те и другие искренне думают, будто демократические преобразования, если от них одномоментно могут выиграть либералы, не имеют для массы трудящихся совершенно никакой ценности. Но это не так — и на объективном, и на субъективном уровне.
Вообще непонятно, как рабочее и левое движение сможет развиваться, если нынешняя система власти делает маловероятной работу с массами, блокируя политический процесс. А главное — именно в рамках демократии и борьбы за неё только и формируется политическое сознание. Ожидание в тиши библиотек бесполезно, а участвовать надо в той политике, какая есть на данный момент. Другой у нас нет и не будет. Иной вопрос — как участвовать.
Сами авторы доклада, пугая Майданом (как проектом неолибералов), оговариваются: в России невозможен Майдан без участия левых так же, как на Украине он был невозможен без участия крайне правых. Но в этом-то и суть вопроса! Катастрофические последствия Майдана для Украины были связаны не с самим фактом свержения Януковича, а с тем, что ради достижения этой цели либералы пошли на стратегический блок с крайне правыми, сделав им принципиальные уступки, изменившие весь характер процесса и уничтожившие его демократический потенциал. Ясно, что если бы либералы в России пошли на аналогичные уступки левым, это резко изменило бы ситуацию, открыв перспективу возрождения социального государства. Но этого не будет. Уступки квази-фашистам не противоречили классовой природе либералов на Украине, а уступки левым в России — противоречат. Поэтому ни о каком устойчивом блоке речь идти не может. Однако демократические преобразования необходимы сами по себе, вне зависимости от того, как мы относимся к либералам. И в этом плане демонтаж нынешнего режима это то, в чем мы заинтересованы объективно. Причем демонтаж этот всё равно произойдет с нами или без нас, к этому ведет общая логика процесса, на это нацелены и решения самой власти, готовящей очередной «транзит». Важно: в какой форме и какие позиции мы обретем по ходу процесса.
Верно, что сценарий 1917 не воспроизводим, но также верно, что никакого иного позитивного сценария не может быть. Либо мы имеем распад государства, либо левый «разворот через кризис». Опыт Украины в этом смысле более чем поучителен.
Кризис верхов принимает форму кризиса управления (верхи не могут управлять по-старому), а расхождение между частными группами интересов внутри власти нарастает стремительно. Этот кризис становится тем более деструктивным, что никаких принципиальных стратегических различий между различными группами внутри власти нет. Стихийное вползание страны в политический кризис происходит в силу внутренней динамики режима, в силу объективной исчерпанности неолиберальной модели, и главное — в силу того, что нынешняя правящая элита никакой другой модели сформировать не может, не отменяя саму себя. Значит, кризис примет революционный характер.
Но если повторить сценарий 1917 г. нельзя и не повторить нельзя, то что это значит? Это значит, что понимать сценарий 1917 надо не механически, а диалектически. Общая последовательность революционных процессов всегда одна и та же, а вот композиция сил разная.
Аргументы против новой революции у Коряковцева и Колташова (кстати, одобрительно цитирующих Геннадия Зюганова с его тезисом про исчерпанный для России «лимит на революции») те же, что были у каутскианцев и меньшевиков против Ленина и левых эсеров в 1905 и 1917 годах. Незрелость, слабость рабочего класса и т.д. Ленин ответил на это популистским блоком рабочих и крестьян (заметим, что и Мао аналогичным образом ответил на аргумент о слабости рабочих в Китае). Сейчас слабость иного рода, чем в 1917 г. Не внешняя (мало рабочих), а внутренняя. Но содержательный ответ должен быть всё равно тот же: популизм. Просто это левый популизм иного рода и с несколько иным содержанием, чем в 1917 году. Не обращенный вовне (к «крестьянам»), а «интровертный популизм», обращенный к мелкому буржуа, сидящему в каждом рабочем. Опять же, понятие «рабочего» надо радикально переосмыслить в категориях XXI века. Именно поэтому «чистая» социалистическая и коммунистическая политика, о которой мечтают некоторые левые идеологи, бесперспективна, а вот радикальная левая повестка остро необходима. Причем именно как повестка политическая, а не только интеллектуальная.
Наконец, поразительно, что Коряковцев и Колташов в своей аналитике внутрироссийских процессов умудрились напрочь проигнорировать социальный эффект глобального кризиса, который переживает сейчас неолиберальный капитализм, вернувшись к каутскианской модели отдельно взятого «национального» капиталистического общества, не задумываясь о том, какие последствия для России будет иметь глобальный процесс (не на уровне «внешних» воздействий ими упоминаемых, а на уровне формируемых в обществе внутренних потребностей, непосредственно порожденных глобальным развитием и глобальными противоречиями). Странно, что Колташов, хорошо знакомый с миросистемным анализом, оказался неспособен использовать его в своей политической аналитике. Или помешала изначальная установка на поддержку действующей власти?
Подведем некоторые итоги.
Массовое включение трудящихся в политику сегодня (да и вообще в большинстве случаев) возможно только через реформистские и «популистские» проекты. Потребность в этих проектах является остро актуальной, однако слабость левых не дает возможности реализовать их самостоятельно, даже если общество их остро ждет.
Часть левых пытается в этой ситуации «прислониться» к либеральной оппозиции. Но вряд ли из этого получится что-то хорошее. И не только потому что либералы неоднократно демонстрировали нежелание идти на содержательные уступки, но прежде всего потому что они на эти уступки пойти не могут, не рискуя собственным проектом.
В такой ситуации альтернативой участию в Майдане является «техническое» использование расколов внутри власти и формирование популистского блока с частью «легальной» и «системной» оппозиции. Вопрос — с какой частью, на каких условиях и с какими целями?
И самое главное — этот блок имеет смысл лишь при условии сохранения нами собственных целей, идентичности и организационных структур.
Мы считаем, что такой блок теоретически возможен в рамках политики сотрудничества со «Справедливой Россией». Решение не бесспорное. Будет ли наш подход успешен, покажет время. Более того, мы не можем исключить других тактических сценариев, хотя пока ничего лучшего не просматривается. В любом случае, левопопулистский реформизм является той единственно возможной на данный момент формой, в которой произойдет созревание нового классового движения. И эта форма сработает лишь в том случае, если популизм будет социальным, жестко оппозиционным и последовательно, бескомпромиссно демократическим.
