Либералы и националисты в бывшем СССР
По мере роста атомизации общества (что вызвано рыночной конкуренцией) становится все сложнее осуществлять массовые мобилизации и организовывать общественные движения. В современном мире есть и фактор, способствующий массовым мобилизациям и протестам, – интернет и социальные сети. Но достаточно ли этого, чтобы переломить негативные тенденции? К тому же против способности людей объединяться ради общих целей работает сама либеральная идеология.*
Мы все — конкуренты, сражающиеся за место под солнцем, за рабочие места или рынок сбыта, и так должно быть, согласно либералам. Это подразумевает, как минимум, настороженное отношение к окружающим, даже если они и не являются прямыми конкурентами. Вдруг они против меня что-нибудь да и предпримут, присвоив выгоды, которые, в противном случае, стали бы моими?
Если рынок все решает и каждый сам за себя, если равенство+взаимопомощь+солидарность = социализм (“социализм — это плохо, это совок, и ничего другого быть там не может”), то тогда не вполне понятно, зачем и как собираться вместе и пытаться что-либо делать сообща. Человек человеку волк, каждый сам за себя. Почему я что-то должен делать ради других? Моя хата с краю, я лучше пойду деньги заработаю.
Если мое тело — мое дело, и то, что я с ним делаю, решительно никого не касается, тогда неясно, почему общество должно заботиться о каком-то чужом теле, платить налоги на его лечение или помогать ему, если оно вдруг получит удар дубинкой по голове. Автор заметки не является противником абортов, тут речь не о праве на аборт, а о самом принципе, когда любое решение рассматривается как чисто личное без учета его социальной значимости и влияния на других людей.
Если моя драгоценная жизнь есть высочайшая ценность и жертвовать ей ради какого-то там общего дела противно и немыслимо (я же цивилизованный человек, не то, что какие-то там “дикари”, для которых огромной ценностью обладает община, родной город, заводской коллектив; для меня моя жизнь ценна, остальные пускай подвинутся), то чего ради стану я с риском для жизни вести социальную или политическую борьбу, без твердых гарантий, что я — именно я! — останусь в живых и окажусь в числе выгодоприобретателей?
Аргумент, что моя смерть или тяжелая травма смогут приблизить торжество свободы и справедливости для других, меня не греет, мне на такое плевать.
Теоретически, тут может быть аргумент, что я могу делать многое ради своих детей, но не у всех есть дети, не все их сильно любят, и, кроме того, можно в случае большой любви к ним, приложить усилия не к обустройству общественного блага, а к зарабатыванию денег на их личное обустройство — это надежнее и понятнее. А вот если папа заболеет, получив удар дубинкой по голове, кто позаботится о его детках? Станет ли либеральное государство платить им деньги, как детям героя-инвалида? Ой, не станет….
Социалистический коллективисткий коммунитарный идеал сегодня не в моде, за исключением, может быть, нескольких небольших коммун Франции и Мексики.
Социалистические идеи как в их авторитарном варианте всеохватывающего государства наподобие СССР, так и в анти-авторитарном варианте горизонтальной федерации самоуправляющихся трудовых и территориальных коллективов (в духе Бакунина, Паннекука или Нестроева) отступили на задний план. Правда, в США и Великобритании пользуются определенным влиянием социал-демократы.
Вопрос, который задавали эсеры-максималисты (про-анархистское течение эсеров, выступавшее за изъятие фабрик из рук собственников в пользу трудовых коллективов) — зачем нужна демократская (буржазно-демократическая) революция, в результате которой большинство людей после громадных жертв и тяжелой борьбы вернется на свои рабочие места не коллективными хозяевами заводов, а все теми же полурабами, которые получают небольшое жалование и которых в любой момент менеджмент может выкинуть с работы как собак — этот вопрос сегодня почти никто не задает.
Теперь знамя борьбы с диктатурой и несправедливостью — знамя цветных революций, поднимают либералы, но они не могут его удержать самостоятельно. Им необходимы для борьбы другие идеи и личности. И, вряд ли, это могут быть социалисты, поскольку социалистический коллективизм исключает частную собственность и наемный труд (хотя, некоторые сторонники умеренного социализма, социал-демократии, симпатизируют цветным революциям).
Именно поэтому для цветных революций (и до некоторой степени для Арабской весны) так важен национализм. Националистическая идея — неважно этническая или общегражданская — дает тот импульс солидарности, самопожертвования и героического действия, без которого, по-видимому, ни одно массовое движение не способно на победу в суровых условиях реальной исторической жизни. Циничные денежные расчеты или осторожные умеренные слова о свободе прессы не являются тем, ради чего люди готовы сегодня стать в позицию “победим или умрем”.
Не случайно националисты (не обязательно ультраправые), сыграли важную роль в победе Революции роз в Грузии и в украинском майданном восстании. Национализм — естественный партнер либералов, потому что он приносит в протестное движение элементы солидарности и героического самопожертвования, которых сам современный либерализм начисто лишен. Этот либерализм не совместим с героизмом, взаимопомощью и с идеей смерти-за-коллектив (пусть даже за почти иллюзорный национальный коллектив). Но если этого нет, то невозможна победа.
То, что получается в результате, представляет из себя порой тяжелое зрелище, включая бедность большой части населения. И дело не только в антисоциальной политике, но и в том, что национализм провоцирует войны и погромы. В свое оправдание либералы и националисты могут сказать, что они устранили коррумпированных тиранов и сделали мир чуть свободнее. Возможно в этом и есть доля истины, но не похоже, чтобы победившие под их флагами народы бывшего СССР и Восточной Европы процветали экономически и наслаждались свободой.
