Я считаю книгу Бена Файна и Альфредо Саад-Фило («Капитал Маркса») выдающимся вкладом, наряду с великолепной книгой Майкла Генриха («Как читать Капитал») и некоторыми другими, в которых изложено то, о чем Маркс писал в своем главном труде. Я полностью разделяю его идеи, и мне остается лишь восхищаться этой работой.
Основная причина такого сходства во взглядах заключается в том, что авторы поняли (по моему скромному мнению), что Маркс сделал упор на заинтересовавшие его характерные для капитализма внутренние противоречия, рассматриваемых как этап истории, а не как ее конец.
Такой подход к рассмотрению проблемы возникает, в частности, во второй книге «Капитала», в которой Маркс отталкивается от абстрактного чисто капиталистического способа производства и определяет условия, которые обеспечивают работу расширенного воспроизводства. Делая это, то есть идентифицируя эти условия, Маркс выдвигает на первый план фундаментальное противоречие этой системы, поскольку ее внутренняя логика не позволяет реализовать эти условия.
Действительно, уравнения, позволяющие материализовать равенство глобального спроса и предложения в динамичной системе, характеризующейся повышением производительности общественного труда, показывают, что это равновесие подразумевает увеличение выплачиваемой рабочим реальной заработной платы со скоростью, которая может быть рассчитана, относясь непосредственно к темпам повышения производительности в I и II секторах. Алгебраическая модель, предложенная мною в книге («Закон всемирного значения»), указывает, как можно определить количественное значение этого точного отношения.
Но Маркс определенно не был «экономистом системы», стремящимся доказать, что капитализм создает основу для создания «гармоничного» общества. Переводя на жаргон традиционной экономики («вульгарная» экономика, в терминах Маркса): обобщенные рынки (товаров, капитала и труда) создают гармонию, связанную со стабильным долговременным равновесием. В отличие от Кейнса, Маркс не был экономическим экспертом, который бы советовал правящему классу, что им делать для того, чтобы система работала. Маркс является революционером, заинтересованным исключительно в понимании того, как эксплуатируемые классы могут использовать губительное противоречие системы, чтобы продвинуть свою антикапиталистическую стратегию.
Маркс никогда не использовал идею буржуазной экономики и часть ее идеологической деятельности для убеждения общественности в том, что обобщенные рынки имеют тенденцию выявлять устойчивое равновесие, и поэтому капитализм представляет собой «конец истории», где он навсегда восторжествует. В то же время Маркс показывает, как система переходит от одного этапа неравновесия к другому, реагируя на классовую борьбу и контрстратегии, развернутые буржуазией (в том числе и внедрение технологических инноваций) при отстутствии системы, стремящейся к несбыточно стабильной гармонии. Но пока общественность верит в эту магию, буржуазная идеология остается доминирующей идеологией в обществе.
Действительно, основное противоречие, раскрытое во второй книге «Капитала», то есть противоречие между растущим социальным характером производства и частной собственностью основных средств производства, и его появлением на промежутке, отделяющем темпы роста производительности общественной рабочей силы (выше) от скорости роста цены труда (ниже), должна быть «судьбоносной» и заточить капитализм в условия постоянного кризиса. Но пока правит капитализм, это противоречие будет постоянно преодолеваться. Каким образом? Через различные последующие и/ или сопутствующие ему приемы, такие как, например, распространение капитализма, поглощающего докапиталистические формы производства. Эти меры не могут быть изложены в виде «теории», поскольку они представляют собой внедрение исторического капитализма.
Вульгарная экономика, и, в частности, ее новейшая современная формулировка («неолиберализм»), не учитывает историю. Она предлагает построение макроэкономики, полностью полученной из микроэкономики, которая сама по себе является продуктом условного взаимодействия свободных лиц, работающих на рынках аналогичным образом, например, как разумный «человек экономический», независимо от их принадлежности к разным коллективам (таким как: капиталисты и рабочие, граждане разных стран и т. д.).
Абсурдность этого подхода, который подразумевает, что все и каждый из этих людей являются клонами (изображенными одним лишь Робинсоном, который материализует среднестатистического человека экономического), должна быть очевидна любому, кто уважает элементарные правила здравого смысла. Как пишет автор, «современная господствующая экономическая теория придала, так называемым, рациональным ожиданиям значительно большую роль в определении пути экономики». Эта нелепая формулировка (за которую Стиглиц получил свою Нобелевскую премию!) в лучшем случае — тавтология — свободная траектория ожиданий определяет путь развития, т. е. короткие колебания вокруг непоколебимого гармоничного равновесия – скорее магия, нежели научный анализ. Предполагается, что «ожидания» станут тем, что приведет к желаемому результату!
Те буржуазные экономисты, считавшие, что история все же имеет значение, тем не менее не признают реальную историю классовой борьбы и межнациональных конфликтов и сводят историческое измерение к банальной недостоверности. Кейнс, например, считает, что ход определён «волнами оптимизма или пессимизма, высокими или низкими ожиданиями о прибыльности бизнеса, которые становятся пророчествами». Понимание истории, сформированное Марксом и многими марксистами после него (такими как Роза Люксембург, Ленин, Мао и другими), гораздо более плодотворно. И реалистично. Причина в том, что буржуазные экономисты вынуждены убеждать себя и других в том, что капитализм – это «конец истории», в то время как марксисты свободны от этого абсурдного идеологического ограничения.
Также, авторы предлагают нам непревзойденные описания некоторых основных рассмотренных в «Капитале» проблем, например, состав капитала, склонность к падению прибыли, проблема трансформации, теория интереса, земельная рента. Мое толкование Маркса касательно этих вопросов совпадает с толкованием авторов.
Следует отметить различие, предложенное авторами между органическим строением капитала, полученным из его технических и ценностных составляющих. Это помогает понять, что тенденция к снижению прибыли – абстрактная истина, вытекающая из логики капитала, а не эмпирическое утверждение. Конкуренция, выбор инноваций, практика, влияющая на скорость эксплуатации труда, – это средства, с помощью которых капитал может постоянно преодолевать – частично или полностью – падение нормы прибыли. Но эти реакции капитала на возникающие препятствия, в свою очередь, создают не только неуверенность, но и местами реальное нарушение структуры видимого равновесия (на самом деле неравновесия) и, следовательно, приводят к кризису капитала. Система движется к еще одной стадии видимого равновесия (фактически нового неравновесия), и это движение бесконечно.
Что касается проблемы преобразования, Бен Файна и Альфредо Саад-Фило пишут, что «сложное для понимания представление Маркса может быть легко скорректировано: это просто вопрос преобразования с помощью простой алгебраической процедуры входящих и исходящих данных. Товары обладают как ценностью, так и ценой, отсюда возникают две возможные системы учёта». Именно это я и изобразил в своей алгебраической модели (см. «Закон всемирного значения»).
Что касается теории интереса, то Маркс отвергает традиционную экономику, в которой конкуренция снижает норму прибыли до нормы процента, открывая тем самым путь для интеграции денег, кредитного и банковского капитала в качестве активных операторов в процессе накопления.
По мнению Маркса, при изучении абсолютной сельскохозяйственной ренты, для сельского хозяйства характерен менее систематизированный состав капитала, чем для промышленности, из-за тех барьеров, установленных земельной собственностью в отношении капиталистического развития сельского хозяйства.
II
Этого достаточно, пока цель авторов – просто продемонстрировать панораму того, что Маркс сказал в «Капитале», и не более.
Все же это не исключает возможность исправления некоторых недочетов в трудах Маркса и распространения применения марксистского метода для понимания преобразований, постигших капитализм после Маркса. Именно это я и попытался предложить вниманию читателя в двух моих книгах («Закон всемирного значения», «Три эссе в теории стоимости Маркса», также «Чтение Капитала», «Чтение видов капитализма с точки зрения истории», «Ежемесячный обзор», июль-август 2016 года ).
Те, кто отверг метод Маркса по преобразованию ценностей в цены, заметили (справедливо), что норма прибыли в системе бухгалтерского учета, установленная в ценах на продукцию, обязательно отличается от нормы прибыли в системе учета в ценностях. Исходя из этого замечания они пришли к выводу, что подход, исходящий из ценностей, обманчив,что он излиший. Уравнения, выражающие общее равновесие, могут быть сформулированы непосредственно в ценах, как это сделали Уолрас и Сраффа. Авторы не ответили на этот главный аргумент против Маркса. Я сделал это, объяснив, что нет никакой тайны в том, что эти две ставки различаются, они должны отличаться, именно потому, что процесс эксплуатации труда омрачен отчуждением товара, характерным для капитализма, тогда как он прозрачен в предыдущих способах производства («Закон всемирного значения»)
Развитие теории Маркса применительно к банковской системе, кредиту и деньгам, сформулированное в «Капитале» (и других работах), на мой взгляд, далеко от того, чтобы предлагать последовательную марксистскую теорию денег. Ядро этой теории утверждает, что спрос на деньги создает его предложение. Банковская система предлагает кредит в ответ на спрос, который сам управляется путем накопления. Следовательно, поставка денег корректируется (точнее, может быть скорректирована) на потребность / требование денег. Марксистская теория денег была разработана после Маркса (см., в частности, решающие работы Анри Дениса и Сюзанны де Брунхофф). Я сделал еще один шаг и проиллюстрировал, как можно рассчитать объем спроса на деньги, связанный с процессом накопления. Функция банковской системы заключается в том, чтобы регулировать поставку денег, чтобы она не была ни меньше, ни больше, чем необходимо. С этой целью банковская система работает с ящиком для инструментов, который включает, в частности, регулирование ставки процента.
Помимо ежедневных попыток и правильных мер эффективная денежно-кредитная политика должна способствовать стабильности общего уровня цен (несмотря на благоприятные вариации относительных цен между различными товарами, которые сами по себе обуславливают неравный прогресс продуктивности из одной отрасли к другому) наряду с увеличением денежной заработной платы.
Но это управление деньгами не создает гармонии, поскольку оно не влияет на центральное противоречие в капитализме, то есть реальная заработная плата не должна увеличиваться по мере необходимости, чтобы обеспечить плавное продолжение накопления. Следовательно, реальные кризисы, через которые это противоречие проявляется, одновременно являются кризисами в управлении денежной системой.
Два побочных наблюдения:
- Размышления Маркса о деньгах произошли во времена золотого стандарта, который сам по себе породил относительную стабильность общего уровня цен. Я связывал длинные волны роста и падения уровней цен не с известными циклами Н. Д. Кондратьева, а скорее с сильным повышением производительности в производстве золота, связанным с открытиями новых шахт в Америке и Южной Африке.
- Теория активной роли денег в накоплении, которую я сформулировал, не имеет отношения к возможной инфляции, вызванной дефицитом публичных счетов, финансируемых за счет кредитования Центрального банка, который после того, как от золотого стандарта отказались, стал прост в реализации.
Развитие теории абсолютной ренты сельского хозяйства, предлагаемой в «Капитале», составляет лишь половину картины. Маркс предлагает также исторический подход к этому вопросу и тщательно рассматривает различные пути развития капитализма в сельском хозяйстве, в частности, французский путь, который вышел из народно-крестьянского измерения французской революции, и, напротив, английский который характеризуется эволюцией старой аристократии, сохраняющей свои позиции в качестве крупных современных,капиталистических землевладельцев. Поэтому нет теории абсолютной ренты в сельском хозяйстве, которую можно было бы сформулировать универсальными терминами. Различные компоненты правящего капиталистического социального блока, характерные для каждого из капиталистических общественных образований, управляют конкретными моделями сельскохозяйственной абсолютной ренты.
Поэтому у меня есть оговорки в отношении формулировки Маркса относительно органического состава капитала в сельском хозяйстве, ниже, чем в промышленности. Это утверждение было именно аргументом Маркса в пользу общей теории абсолютной ренты. Действительно, земельная собственность, возможно, была препятствием для раннего развития капитализма в сельском хозяйстве. Это уже не так, и сейчас существует полноценное капиталистическое сельское хозяйство, хотя и в разных формах, таких как современное капиталистическое семейное хозяйство или крупные агропромышленные предприятия («Окончание кризиса капитализма или завершение капитализма в условиях кризиса»). В результате этих разработок органический состав капитала в современном сельском хозяйстве может быть не ниже среднего, чем для обрабатывающих отраслей.
Маркс полностью осветил центральное противоречие капитализма: то, которое Сьюзи правильно назвал «фатальным», так как оно не может найти свое решение в рамках самых фундаментальных логик системы. По этой причине я также писал, что капитализм является «скобкой в истории»: он только создал условия для его неизбежного удаления коммунизмом, задуманным как высший этап человеческой цивилизации через долгий социалистический переход: (см. «Кризис капитализма или прекращение капитализма в условиях кризиса»). Следовательно, Маркс остается актуальным и сегодня, как никогда.
Поэтому вопрос, который требует ответа, заключается в следующем: как развивается победоносный промышленный капитализм на протяжении всего XIX века, как он пережил свой первый системный кризис старости в XX веке и, кажется, победоносно до сих пор переживает свой второй долгий кризис во старчестве?
Ответ может быть найден не в абстрактной теории капитализма, но на основании конкретной истории его развертывания. Эти две стороны анализа не следует путать и сводить к одному.
После самого Маркса (для своего времени) Роза Люксембург была первым марксистским мыслителем, который сделал серьезную попытку ответить на этот вопрос. Недавно Павел Заремкой написал две основные статьи, опубликованные «Elsevier Sciences» в 2000 г. и 2002 г. («Накопление капитала, столетие после Ленина и Люксембург», «Накопление капитала Розы Люксембург, критики пытаются похоронить сообщение»).
Павел Зарембка возвращает на наш счет аргумент Розы Люксембург, как это сделала Джоан Робинсон. Затем он внимательно следит за писаниями почти всех тех, кто отклонил тезис Люксембург. Не удивительно, что все ссылки на работы русских и немецких марксистов XX века: Ленин, Каутский, Бухарин, Панекоек, Туган Баранановский, Отто Бауэр, Буден, Дунайская, Фроэлич, Гроссман, Ковалик, Маттик. За исключением Джоан Робинсон и побочных выступлений Альтюссера и Свизи, почти никто на Западе не проявил серьезного интереса к Люксембург по этому вопросу. Это признание выдающихся писаний русских и немецких марксистов заслуживает внимания. Напротив, книга Файн и Саад-Фильо относится почти исключительно к британским и американским академическим марксистам (часто дополнительно под влиянием фундаментализма Троцкого). Марксист звучит для меня как название академической школы мысли. Марксизм – это нечто большее и большее, объединяющее теорию и революционную политику.
Аргументы, разработанные критиками Люксембург, слабы, по меньшей мере. Ленинские «Заметки о Розе Люксембург» далеко не показывают правильное чтение ее аргументов. Мое прочтение этих критиков привело меня к выводу, что их слабость – разделяемая с самой Розой Люксембург, а также с Джоан Робинсон – является результатом их смешения абстрактной теории и конкретной истории капитализма. По этой причине я написал документ, озаглавленный «Чтение капитала, чтение историческии капитализма» («Ежемесячный обзор», июль-август 2016 года), настаивающий на необходимости различения.
Я имею в виду здесь численный пример расширенного накопления в «Законодательстве мирового значения». Я писал: «Трудности поглощения нет. Для поглощения потребительских товаров заработная плата, выплачиваемая в каждой фазе, позволяет приобретать весь выпуск отдела II в той же фазе … Из этой общей схемы расширенного размножения я, таким образом, вывел первый важный вывод, а именно, что динамическое равновесие требует наличия кредитной системы, которая предоставляет в распоряжение капиталистов доход, который они будут реализовывать на следующем этапе. Эта демонстрация установила статус марксистской теории денег и дает точное содержание марксистскому (анти-количественному) утверждению о том, что предложение денег подстраивается под спрос на деньги (на социальную потребность), связывая эту социальную потребность с условия накопления. Более того, эта точная интеграция кредита в теорию накопления является единственным ответом на рыночный вопрос, поднятый Люксембург».
Действительно, фундаментальное – фатальное – противоречие капитализма привело к непрерывному накоплению и, следовательно, столкнулось с проблемой выхода для капиталистического производства. На этом основании Люксембург, безусловно, права. Как это противоречие было преодолено в истории? Здесь также справедлив аргумент Люксембург: капитализм расширяется путем уничтожения докапиталистических способов производства как внутри обществ доминирующих центров, так и доминирующих периферий. Ремесла заменяются обрабатывающей промышленностью, небольшими магазинами супермаркетами и т. д. Этот процесс накопления путем лишения прав по-прежнему продолжается с нынешней приватизацией бывших государственных служб. Одновременно эти отклики капитала на проблему выхода представляют собой эффективную борьбу с падающими нормами прибыли.
Роза Люксембург не вывела из своего наблюдения, что социалистическая революция невозможна (и даже не желательна), пока капитализм не завершил свое завоевание всей планеты и не заменил на периферии все докапиталистические формы жизни полноценными современными капиталистическими формами жизни, которые находятся в развитых центрах. Но и социал-демократы Второго Интернационала, и буржуазные либералы это извлекли. Сегодня либералы утверждают, что капитализм, возможно, находится в кризисе в старых западных центрах, но не во всем мире, поскольку он быстро продвигается в другом месте. Соответственно, они считают, что будущий капитализм больше не сосредоточен на западе, а скорее на новых развивающихся регионах Азии и Латинской Америки. Я утверждал, что если это возможно, то есть периферия, догоняющая и становящаяся новыми центрами в рамках связей и капиталистическими методами, «никакая сила, ни идеология, ни культурный проект не могут серьезно препятствовать ее достижениям» («Закон всемирного значения»). Но я добавил, что это невозможно, а капитализм на периферии остается подчиненным, несмотря на его быстрое развертывание. Социальная драма, связанная с этой реальностью, порождает повторяющуюся антиимпериалистическую борьбу, потенциально анти-капиталистическую.
Зрелый капитализм, столкнувшись с его системным кризисом (старости), коренным образом изменился благодаря развертыванию двух последовательных волн развития монополий (1890 – 1970, 1970 и по сей день). Это изменение в корне повлияло на процесс накопления и формирования ценовой системы.
Современный обобщенный монополистический капитал, обусловленный качественно более высоким уровнем централизации контроля над капиталом, коренным образом изменил логику накопления и связанную с ним ценовую систему (обобщенная монопольная система цен). Средняя норма прибыли (довольно низкая) стала бессмысленной: она представляет собой среднее значение между высокими ставками прибыли для олигополий и нулевыми (если не отрицательными) ставками прибыли для всех других производственных видов деятельности, уменьшенными до статуса субподрядчиков, источником массовых переводов стоимости в пользу олигополий.
Очень простые модели, которые я построил для этого эффекта («Три эссе по закону стоимости Маркса»), иллюстрируют численно эти изменения. Более того, модели дают количественную картину монопольной и империалистической ренты, которая точно соответствует эволюции, которая действительно произошла между 1900 и 2000 годами.
Боковое наблюдение: цены в обобщенной монопольной системе цен не имеют ничего общего с так называемыми реальными ценами, закрепленными на конкуренции на рынках, в соответствии с либеральным нереальным дискурсом. Они представляют собой систему, которая просто отражает захват экономической и политической власти олигархии, которые управляют основными олигополиями.
Источник: The Relevance Of Marx Today, Samir Amin
Переводчик: Гринько Екатерина Евгеньевна
Фото: business-gazeta.ru
